Колыбель в клюве аиста
Шрифт:
– И-и-и-с!
– Что это?
– любопытствую я.
– Птица, - отвечает, не поворачивая голову, отец.
– Чибис, - уточняет брат.
– Чибис, - говорит отец, по-прежнему размахивая вожжами.
– Чтоб тебя!
Но вот брат спрыгивает с телеги.
– Пойдем, - предлагает он мне, - покажу что-то.
Я перекинул ногу за кузов телеги, собираясь последовать за ним.
– Что заерзали?
– ворчит отец.
– Разомнем ноги.
– Через болото?
– в голосе отца слышится неприкрытое неудовольствие.
– Сидите!
– Разрешите, - просит брат, - мы вас встретим вон там,- он показывает на голубевшую вдали
Кизяки - аргумент неоспоримый, и отец, поколебавшись, разрешает.
Брат бережно опускает меня на землю - я успеваю оглядеть телегу: на дне лежат топор, вилы, веревка, старинный медный кувшин, наполненный догапом - коктейлем из кислого молока и воды, сверток с лепешками, и здесь же - холщовые мешки-капы.
Брат кладет кап на плечо.
А может быть, это было вчера...
Шли мы сазами, ноги тонули в болотной жиже - кл-ю-ут! кл-юут!
– Не отставай, старайся ступать в след, - наставлял брат.
Говорил он еще, чего не припомнишь - будто выпал из памяти звуковой ряд.
Удивительная штука - воспоминание: настоящее - плоский округлый светильник над головой, книжный шкаф, голубая пепельница... дымящая сигарета...
– все это вдруг распадается на сотни, нет, тысячи, казалось бы, нематериальных корпускул - миг, другой, исчезают, будто растворившись, "корпускулы" настоящего, и мы - в прошлом.
Мы набрели на островок суши в бесконечных топях...
– Устал?
– покосился брат, хлопая меня ладонями по ягодице.
– Вперед! Сейчас увидишь что-то...
Мне в "что-то" чудилась загадка, и я ожидал встречи не иначе, как с чудом.
– Иди, - брат положил указательный палец поперек губ - просьба двигаться молча.
Шел, затаив дыхание.
Шаг, еще... Руки брата медленно-медленно перебирали камыш. Я, зачарованный, смотрел на его руки с деформированным ногтем на большом пальце. Камышовая стенка расступалась неохотно. Брат вдруг кивком головы привлек мое внимание к чему-то, казалось, таинственному:
– Смотри!
Предо мной простирался каменистый берег озера. На границе воды и суши лежали огромные плиты из затвердевшего песка и гравия. На камнях покоилась стайка чаек. Волны, ударяясь о крутые бока плит, рождали тысячи брызг. Ничто не беспокоило птиц, они сидели неподвижно, казалось, с крохотной долей мудрости, созерцая окружающий мир!
– Гляди!
За плитами, впритык к ним, тянулся короткий узкий пляж. На побережье пляжи чаще из песка, этот же - галечный.
– Гнездовье, - шепнул брат, многозначительно и загадочно окидывая взглядом пляж.
– Внимательно гляди.
Одна из чаек перелетела на камни, и там, где она только что сидела, виднелся темный комочек - птенец. Неподалеку - другое гнездо. И тоже с темным комочком. И еще, еще... Я едва не выбежал в восторге из укрытия, но брат, разгадав мои намерения, убрал руки - камышовый занавес сомкнулся.
– Все... Не станем тревожить, да?
Я согласился, не вполне понимая смысл предложения.
Рубили джерганак [1] в странном, опаленном лесу...
Рубил отец мелкими и частыми ударами, суматошно и нескладно. Он подсекал дерево с нескольких сторон, а затем, сдавливая руками, валил оземь. Иначе действовал брат: пригнув рукою дерево, он другой долго прицеливался, бил с размаху, тяжело и часто, перерубал с первого же раза трех-четырехсантиметровой толщины ствол. Срубив,
он, не спеша, поигрывая топором, шел к другому дереву...1
Джерганак – облепиха
Я сидел в телеге, слушая перестукиванье топоров.
– Тк!
– бил по дереву брат.
– Тк!
– рубил отец.
– Тук! Тук!
– слышалось глухо и из соседней рощи.
Вдруг, будто по сговору, смолкло.
На лужайку, где стояла распряженная телега, из соседнего участка вышел чумазый парень в восьмиклинке, с лихим чубчиком под козырьком. На парне холщовая рубашка, штаны из полосатой дерюги, закатанные, как у брата, по колено. Парень с братом присели на оглобли, деловито парень достал кисет, газету, свернутую в гармошку, произнес что-то необязательное, оторвал клочок бумаги, стал обстоятельно мастерить цигарку. Затянулись.
– Скорее бы в армию. Тут не продых... а так хоть по свету помотаешься. Надоело крутить быкам хвосты, - произнес парень.
– Надоело, - согласился брат. Воцарилась пауза.
– Помнишь, как ты меня через спину положил?
– произнес вдруг парень.
– Что не помнить, - неохотно ответил брат, втаптывая самокрутку в траву.
– Разомнемся?
Не прошло и минуты, как на поляне началась схватка. Парень, изловчившись, подсек ноги сопернику - тот оказался на земле. Сцепились еще раз. И снова - наверху парень. Мне, уверовавшему в победу брата, стало тоскливо. О нем и говорить нечего.
– М-мо-лодец! С-смотри-ка, молодец!
– сказал он.
– Видать много каши ел ~ силен...
– Лопаю - не спрашиваю. Как хорошая лошадь - что овес, что солому, что мякину - бара бир, - похвастался парень.
Я оглядел поляну, отыскивая взглядом мерина - тот, спасаясь от оводов, стоял в тени, плотно припав боком к колючкам развесистой облепихи.
– Ничего, набрался силенок, - продолжил брат, затем, переждав паузу, сказал неожиданно: - Детская забава... борьба...
– Как же?
– А так. Сборол - еще не значит сильнее. Вот стукнуться бы, - брат, напустив на себя лихость, посмотрел в упор на собеседника - парень растерялся, заморгал.
– Зачем же?
– Чтобы выяснить, кто больше ел каши, кто солому, кто мякину, - напирал, нащупав слабинку у парня, брат, - хочешь?
– Здесь-то?
– Зайдем за кустик.
– Н-нет, не дело.
– По разику щелкнем по кумполу и разойдемся, как корабли в море, - прямо-таки стал уговаривать брат.
– Ты калганом [2] боднешь.
2
Калган - голова (жаргон)
– Не буду.
– Охоты никакой - пойду...
– парень поднялся, собираясь идти.
– Подожди, подкинь курева.
Парень отсыпал шматок махорки, пошел к себе. И брат, будто сожалея о несостоявшемся бое, тут же покинул лужайку.
Вскоре из леса послышались голоса - это что-то выговаривал отец брату. Застучали снова топоры...
Некая сила тянула меня на галечный пляж. Я покинул поляну, оказался на берегу.
Птицы метались в воздухе, радуясь рыбьей пляске в предзакатье. Озеро притихло; волны, незаметно подступив к кромке плит, тут же - нет, не отступали - исчезали.