Колыбель в клюве аиста

Мы распрощались с сердобольной работницей и еще долго, с минуту-другую, стояли молча, не зная, как поступить дальше.

– Главное запамятовала, - снова первой прервала паузу женщина, - кого подглядеть: мальчонку или девочку? Не стесняйтесь. Дело серьезное: ведь брать придется не напрокат.

– Желательно... мальчишку, - выдавил я, жена поддержала кивком головы.

– Чтобы был похож... ясно...
– заключила для себя понятливая работница.

В районо и вовсе я вник в непростую кухню усыновления. Следовало: обратиться с заявлением на имя начальника районо, а к просьбе приложить характеристики с места работы, справки о заработной плате, акт об обследовании жилищных условий и еще бумажки, еще, еще... Далее? На одном из заседаний специальная комиссия рассматривала заявление и выносила решение - оно шло на утверждение начальству районо. И только теперь началось основное, то, что содержало в напряжении совесть, бумажное, казенное нередко выворачивало наизнанку душу - многое нужно было терпеть, перенести. Волею судьбы мы становились участниками бесчеловечной ярмарки-торга, где имелось все: грубое, низкое, трепетно-нежное, светлое. Мы ходили на краю пропасти и надежды, черного и белого.

Мы терпеливо ждали. В месяц раз я звонил, не спрашивал - просто называл свое имя. Работница понимала с полуслова.

– Это я, - говорил я в трубку, стараясь придать голосу солидность.

– А-а, здравствуйте, поняла...
– следовал ответ, - еще не скоро, потерпите...

Или:

– Удобнее позвонить в конце марта... Теперь уже скоро, милый, непременно скоро...

И прерывистый зуммер - тире-тире-тире-скоро-скоро...

Как-то, не утерпев, с букетиком дубков, с всклокоченными из под фуражки волосами, завернул в П-образное заведение. Женщина недоуменно взглянула на меня, покраснела, со словами "Это мне? Зачем так? Понятно..." приняла дар.

И здесь разговор вышел недолгим.

– Пока ничего. А вы не беспокойтесь. Будет точно, поверьте мне...
– сказала она.

Наступил день, которого ждали и побаивались.

Утром поднял с постели звонок. Лида, застегивая на ходу халат, устремилась к телефону, секунду-другую молча слушала, передала трубку мне.

Звонила работница.

– Слышите меня? Подъезжайте...
– в трубке послышались обрывистые гудки: сегодня-сегодня-сегодня... А спустя час благожелательная работница провела в знакомое здание, которое носило замечательное, хотя и странное название - "Дом ребенка". В просторном вестибюле у окна стояли пузатые кадушки с раскидистыми фикусами,

– Услышала о поступлении вчера, - начала работница и осеклась, вероятно, впервые поняв трепетность ситуации.

Потом она старалась, хотя и не всегда успешно, контролировать речь и действия:

– Трехмесячного... нашли... мы... Я как взглянула - вспомнила о вас, поверьте чутью: ваш! Здоровенький, лупоглазый - ваш! И хорошо! Ой, хорошо! Но тут заковыка: очередь не подоспела... Однако не тужите, знаю я очередных: им наш мальчонка, что картофелина в мундире на яблоне, - не обидятся, - слегка поправилась:

– Небось, не обидятся. Обмозгую с завом.
– Она заговорщицки подмигнула нам.
– Уладим, лишь бы...

Она не договорила - рядом распахнулись двери, в коридор вышла девушка в халате, со словами "Сидите тихо!" погрозила кому-то за спиной и торопливо двинулась внутрь здания. Однако не минуло и минуты, как двери снова шумно открылись - на сей раз в проеме ее показалась группа малышей.

– Здравствуйте... здравствуйте...
– нестройно поприветствовала малышня. Мы ответили, несказанно обрадовав этих детей.

Работница нарочито угрожающе приподнялась с места - дети в веселой панике устремились в комнату...

– Старички, - сообщила машинально работница, - на днях отправляем в дома. Ну, чего размечтались?!
– прикрикнула она на мальчика и девочку. Мальчик, весь закругленный, лобастый, на этот раз послушно направился назад, в комнату. Девочка по-прежнему, как-то оцепенело прижав обеими руками к груди куклу, оставалась на месте.

– Ты что? Иди же... Иди! Чего уставилась?
– заговорила быстро и ласково женщина.

– Нравится глядеть, - последовал неожиданный ответ, ошеломивший, судя по всему, женщину.

– Чего глядеть? Окна, цветы - чего хорошего?

– Все.

– Какая! Нечего глядеть - все это есть и там, в комнате.

– В комнате скучно, - обрезала девочка, еще плотнее прижав к себе куклу.

– Ей скучно! Болтушка, болтушка - иди к себе, живее.

– Я не болтаю, - сказала, еще более посерьезнев, девочка и, видимо, снова неожиданно, потому что женщина теперь вскочила с места.

– Какая непослушница!
– сказала искренне, досадуя, работница затем, водворив детей в комнату.
– Сколько носились мы с болезнями! Поступила худенькой - мослы да кожа в гармошку, едва теплилась жизнь в теле: думали не выживет. Хвори не отпускали. Как-то хотели удочерить ее - куда там: прослышали про здоровье - и отбой. Молчунья - бывало за день слово не вышибешь, а тут выговорилась. Ладно. Идемте наверх. Обмозгуем.

Она прошла в кабинет начальницы, вернулась довольно скоро, наполненная значительностью и ответственностью за происходящее.

– В порядке, - молвила она строго.
– Идемте к заву.

– Приглянется. Ваш... говорят, - зав. взглянула на работницу, - подходящий.

– Ой, подходящий! Доставить, что ли? В кабинете остались втроем.

Зав что-то черкала в рабочем кабинете - скорее всего, желая заполнить неловкую паузу, водила карандашом по цифрам в колонках, слишком поспешно переворачивая страницы. В голове у меня стояла сумятица, хотя с каждой последующей минутой все более явственней становилась мысль: "А каков? Не разочароваться бы!"

Жена выглядела не лучше, что-то говорила не то мне, не то себе, все больше сжимала мою ладонь - казалось, она мучилась тем же, думала о ребенке, которого с минуты на минуту должны были внести.

Но вот она сдавила мою ладонь - произошло это одновременно с шумами в конце коридора (слышался голос работницы, нарастающий топот ног), - побежала к выходу. Я машинально поднялся, рванул за ней. Показалось, что Лида побежала в нетерпении увидеть малыша. Ошибся. Устремилась она не к людям, тем, что эскортировали ребенка, - бежала, правда, будто навстречу им, и я увидел широкую улыбку на лице работницы, торжественно несшую в руках спеленатое существо, - сравнявшись с эскортом, она неожиданно круто взяла в сторону, бегом выбежала на лестничную площадку.

"Свихнулась! Что за фокусы?!" - думал я ошеломленно, догоняя ее. Краешком глаза увидел, как многозначительная улыбка на лице работницы вмиг преобразовалась в недоумение, как она застопорила шаг, растерянно проводила взглядом бегунью.

С непонятной решимостью Лида сбегала вниз, одолела этаж, другой - она уже выбегала в коридор на первом этаже, когда я, поравнявшись, схватил ее за руку.

Вырвалась, побежала дальше.

Потом произошло невероятное: она распахнула двери детской комнаты и в проеме ее - о, чудо!
– мы увидели в той же позе и на том же месте девочку с куклой; позади нее, на значительном расстоянии, стоял малыш, далее, повернув голову к нам, еще двое-трое малышей. Будто девочка и не отходила никуда отсюда, а оцепенев, стояла, стояла... На лице ее вспыхнуло нечто похожее на догадку. Девочка вскрикнула: "Мама!" и бросилась к Лиде на руки - та прижала ее к себе, держала девочку с куклой в объятиях, что-то шептала и целовала, целовала... В щеки, лобик, нос... То был, Ибн, какой-то фантастический миг притяжения, когда все в тебе - каждая клеточка - и в другом существе вдруг раскрывается и тянется навстречу. Подобное приходилось, видеть впервые.