Колыбельная для вампиров 4

— Всё в порядке, maman, — ответила она и вяло улыбнулась. — Видимо, перепила шампанское. Пожалуй, я пойду к себе, если вы не возражаете… Хотя нет, я ещё посижу с вами. Вдруг ещё что ценное услышу про эту… свою кровную мамашу.

— Осторожней! — придержав девушку за локоть, Ник помог ей сесть на место. — Вижу, ты расстроилась из-за Ризы. Право, не стоит. Дети не в ответе за своих родителей.

— Да? — усмехнулась Мари. — Тогда почему ты назвал меня ублюдком и вообще всё это время смотрел так, будто я грязь под ногами? Молчишь, да? — она погрозила ему пальцем. — Правильно, Черномор, лучше помолчи…

— Вот ведь дрянь! — взорвался Штейн. — Ведь столько лет уже прошло, как её нет, и всё равно она умудряется портить жизнь окружающим!

Мари вздрогнула и, сонно хлопая глазами, уставилась на шефа СБ.

— Месье Штейн, вы весь из себя такой экспрессивный! Вы тоже знали мою мать и, как я понимаю, не с лучшей стороны? — она протянула пустой бокал Нику. — Налей! — произнесла она капризным тоном и вновь воззрилась на Штейна. — Валяйте, месье! Чем именно достала вас моя родная матушка-интриганка? Неужели вас она тоже затащила в постель, а после пыталась прибить?

Девушка икнула и, прикрыв ладонью рот, состроила большие глаза:

— О простите! Но вы же теперь в курсе, что у меня с рождения нет приличных манер. Им просто неоткуда взяться.

— Золотце, ты не очень налегай на шампанское, а то случится авария, — предупредил Ник.

— А ты налей и отойди, как говорит рекламный слоган. Ну, месье, я жду ваших откровений!

— Может, лучше отправить её спать? — спросил Штейн у Рени.

— Вот ведь заладил как попугай: спать да спать, — фыркнула Мари. — Месье Штейн, вы как-нибудь поосторожней с намёками на кровать. Вы теперь единственный претендент на мою руку. Реази, как близкий родственник, теперь отпадает.

И она низким голосом запела:

Он злодей, негодяй и каналья[2] .

Как такой уродился в Италии?

Не глупец, но подлец и так далее,

И так далее, и так далее, и так далее…

Но! — склонив голову набок, девушка подняла указательный палец и пропищала на высоких тонах:

Я самая прелестная…

Я лучше всех пою…

Создам я королевскую

Здоровую семью…

— Да, Кошка, ты взрастила истинное чудовище, — ухмыльнулся Штейн и, заметив, что Рени знобит, накинул ей на плечи свой пиджак. — Может, ты сама пойдёшь приляжешь? — спросил он с озабоченным видом.

— Нет, со мной всё в порядке, — отказалась Рени и, глянув на девушку, добавила: — Действительно, что ты имел в виду, когда сказал, что Эльжбета была той ещё дрянью?

Мари напряглась после её слов, но затем привалилась к спинке стула и с отсутствующим видом поднесла к губам бокал.

— А ем яблоко и смотрю в окно. Надоело это, надоело это, надоело это… пойду сейчас и всю посуду переколочу! — заявила она, цитируя королеву Анжелу.

«Старейший закрывает её своим менталом. Мне кажется или с девчонкой действительно творится что-то неладное?» — мысленно спросил Штейн и Рени, соглашаясь, опустила ресницы. «Нет, тебе не кажется, но пусть она остаётся на глазах, так мне будет спокойней». — «Думаешь, она вынесет очередную порцию правды об Эльжбете?» — «Не сомневайся, она и моя дочь! Она обязана выдержать».

Рени твёрдо посмотрела на Штейна и тот согласно кивнул. Не выпуская её из объятий, он повернулся к Нику.

— В отношении намерений Эльжбеты ты совершенно прав. Она скрывалась от Мика, но нас, молодняка, не стеснялась. Я имею в виду, что она не скрывала своих честолюбивых амбиций, а уж её королевские замашки и жестокость были секретом только для него. Многие из нас боялись её как огня. Эльжбета была настоящей дьяволицей, к тому же умной и коварной. Поймать её на преступлениях было практически невозможно. Вот только шила в мешке не утаишь. Когда идёт массовый забой и неугодные ей начинают пачками умирать или бесследно исчезать, лишь дурак не догадается, что происходит. Тем не менее она ни разу не оставила улик, поэтому дело ни разу не дошло до судебного разбирательства.

«Teufel!» — ругнулся Штейн, уже жалея о том, что поддался жалости и начал рассказывать об Эльжбете. Стоило ему погрузиться в прошлое и полезли болезненные воспоминания детства, которые, как ему казалось, он надёжно похоронил.

— Особенно не повезло женскому окружению Мики. Конечно, в те времена на базе было ещё неспокойно и случалось всякое. Но как только они стали жить вместе, сразу же участились случаи гибели его близких приятельниц, включая некоторых сотрудниц, с которыми он работал. То одна из них неудачно прогуляется вдоль обрыва и, оступившись, свернёт себе шею, то другая попадёт под кабель высокого напряжения. В общем, она извела их штук десять, это как минимум.

Помолчав, Штейн глянул на Рени, пригревшуюся в его объятиях.

— Лично мне довелось быть свидетелем гибели одной из девушек, её звали Антонией. Эта пустоголовая дурочка имела глупость открыто флиртовать с Миком. Причём он не обращал на неё внимания, откровенные заигрывания девушки были ему безразличны. С самого начала он безраздельно принадлежал одной лишь Эльжбете. Тем не менее, будучи одной из сотрудниц его лаборатории, глупышка не упускала случая состроить ему глазки, невзирая на предостережения окружающих. Многие из близких к Мику уже догадывались, что с Эльжбетой дело нечисто, но помалкивали. Неугодных она быстро запугала, ведь никому не хотелось безвестно сгинуть в один прекрасный день. Правда, молодняк её обожал и был готов пойти за ней хоть в огонь, хоть в воду.

— Что дальше, Том? Не тяни, рассказывай, — потребовала Рени, видя, что Штейн медлит и тот вздохнул, прежде чем приступить к самой тягостной части своего рассказа.

— Как-то находясь в лаборатории Мика, я увидел её реакцию на заигрывания Антонии. Боже мой! Мне до сих пор не забыть, какой злобой исказилось её лицо! Не знаю, что это было: ревность или нетерпимость к тем, кто переходил ей дорожку. Как бы то ни было, но я до сих пор радуюсь, что она меня не заметила, иначе лежать бы моим косточкам где-нибудь в забытых переходах базы. И вот я, будучи совсем молодым дураком, решил проследить за Эльжбетой. К счастью, мне хватило ума, и я был предельно осторожен.

Штейн снова вздохнул и, налив себе водки, залпом её выпил.

— Так я стал свидетелем убийства Антонии, и оно до сих пор тяготит мою совесть. Ведь я мог рассказать Мике, что видел, но не рискнул. Он бы мне не поверил, поэтому свидетельствовать против Эльжбеты было равносильно самоубийству. Короче, я струсил, и, в принципе, не жалею об этом. Все мы люди и боимся за свою шкуру. К тому же мне не хотелось повторить судьбу Антонии, а так оно и было бы, заикнись я о её убийстве.

— Не нужно оправдываться, Томас, — Рени погладила Штейна по рукаву. — Я видела, какие чудеса храбрости ты творил, казалось бы, в безвыходных ситуациях, поэтому я первая пристрелю того, кто обвинит тебя в трусости. Если ты отступил, значит, это была полностью проигрышная ситуация.

— Спасибо на добром слове, Кошка, — Штейн с благодарностью чмокнул Рени в висок. — Вот какого чёрта ты вышла за Палевского? Ведь я только собрался делать тебе предложение, как тут являешься ты с приглашением на свадьбу.

— Меньше нужно было варежку разевать, — улыбнулась Рени. — Вот Мика не стал ходить вокруг и около и сразу же вручил мне ключи от дома.

— Ну так я тоже тебе их вручал…

— Ага! После очередной попойки, с предложением прибраться в твоём свинюшнике.

— Да? Это я дал маху, — состроил Штейн огорчённую мину. — И что? Неужели ни разу не сделал тебе предложение?.. — спросил он и разочарованно хмыкнул: — Что, ни разочка? И даже по пьяни? А не врёшь? Обычно девицы утверждают, что я обещаю жениться по пять раз за вечер, но как только они добавляют фразу: «как честный человек», я сразу же просекаю, что это беспардонная ложь.