Колымское эхо
Шрифт:
— Игорь, а тебя когда-нибудь били? — внезапно перебил Иванов.
— Случалось пару раз. С паханом барака сцепились. Вкалывать не хотел. Мальчишки работали, а он у них на шее сидел. И попробуй, скажи слово. Он фортовый, хозяин барака, его слово слушали. А тут я запретил кормить ужином. Пахан от ярости озверел. Ну и сцепились на кулаках. Я знал, что уступать нельзя и в эту разборку вложил все свои силы. С час мы с ним дрались. То он меня в угол мордой отправит, то я его на лопатки брошу. Но потом зацепил под подбородок так, что нижняя челюсть вылетела. Орал он до ночи. Но деваться некуда. По закону побежденного
Глава 3. КОЛЫМСКИЕ ОТМОРОЗКИ
Варька шла домой, угнув голову. Начинавшаяся пурга стегала в лицо без жалости.
— Эх, мужики, не догадаются выпустить Султана. С ним куда быстрее добралась бы домой,— подумала баба.
Ветер быстро набирал силу, сшибал с ног. Он продувал бабу насквозь, и та невольно пожалела, что оставила волчонка дома.
— Хотела, чтоб лапа зажила,— вспомнила Варвара и вдруг почувствовала, что идти становится невмоготу.
— Присяду ненадолго. Отдохну и снова в путь. Уже недалеко осталось,— утешала себя женщина и присела в сугроб. Сразу стало тихо и легко.
— Вот так, наверное, в раю, у мамки под боком. Обо всем забыть, не станет обид, забот, только они вдвоем.
Варя уже стала дремать. Выпала из рук сумка с хлебом.
— Жаль Султана. Но мужики не дадут пропасть, кто-то возьмет к себе зверушку,— почувствовала, как кто-то царапает снег у лица, кусает нос, губы, щеки:
— Да что это такое? Дайте отдохнуть,— отталкивала от себя невидимое. Но вот послышался душераздирающий визг.
Это был Султан. Он лизал, кусал, будил хозяйку и все же заставил встать. О! Как трудно было шагнуть из смерти в жизнь. Султан до слез ликовал, удалось разбудить хозяйку, он успел и не опоздал...
Султан носился вокруг Вари, не давая той ни остановиться, ни присесть. Он тянул ее домой из разыгравшейся пурги. Султан видел, что Варя снова начинает уставать и покусывал за руки, прыгал, носился вьюном вокруг, норовя лизнуть нос, глаза и губы. Волчонок будто хотел что-то сказать. Выдавливал из горла, но никак не получалось. Он чуть не плакал от досады. Сколько старания вкладывал, сложил губы в трубку и вдруг из пастюшки зверя донеслось:
— Мама!
— Султашка мой! Ты назвал меня мамой. Ради такого стоило выжить! — обняла волчонка, он радостно заскакал вокруг. Вот так они пришли в дом. Варя мигом разулась, сняла куртку, все трое мужиков пристыжено встали.
— Я же говорил, что он за Варей побежал, а не по нужде. У Султана на хозяйку свое чутье. И баба рассказала, что случилось в пути, как нашел ее Султан и привел домой.
— А мы думали — ты на попутке приедешь.
— Попутки ходят только вечером. Утром они развозят хлеб по поселку.
— Ой, Варя, как Султан просился наружу. Кричал, царапал двери, выл. И только когда начал колотиться в окно, мы поняли, что его не удержать. Он все равно выскочит. Думали, что от костей пробрало, желудок разгулялся. Ведь хотели встретить. А вишь, как коряво могло получиться! — сетовали люди.
Султан успокоился и теперь лежал у открытой топки. Он знал, что
его хвалят. Ведь ругать было не за что.— Даже мамой назвал впервые. И вылизал с головы до ног, а как переживал, чтоб снова не присела и не замерзла совсем. Вот и волчонок, а догадливее людей оказался.
— Колымчанин! Знает свое дело! И хотя зверь, любит так, что человеку потянуться.
— Это правда! Такому другу позавидуешь. А ведь когда-то ты его от смерти спасла. Нельзя вам друг без друга,— сказал Аслан и попросился:
— Варя, оставь меня у себя. Эту пургу я вряд ли выдержу. Холод и ветер не так просто перенести. На что ты человек закаленный, а и то чуть не случилась беда.
— Как же вы все поместитесь. Тут одному Аслану этой комнаты мало! — смеялась Варя, мужчины хохотали.
— Мы боком ляжем. Как-то поместимся. Бондарева к Султану под койку сунем. Свободнее станет.
— Главное, чтоб на двор не выбросили,— отшучивался Игорь, добавив:
— Сплю крепко, могу не почувствовать. А меня Султан спасать не станет.
— Он хоть зверь, а сердце имеет человечье. Любого из беды вытащит, даже не подумает
о себе. Я по прежним временам помню, что колымские волки не набрасывались на детей даже по голодухе. А вот на людей не всегда можно было положиться,— вспомнила Варя свое.
— Я впервые узнал, что такое мороз, именно на Колыме. Попали мы сюда всей компанией уже зимой. У нас на Кавказе таких холодов не бывает никогда. В горах не больше пятнадцати градусов доходит и все. Ну, мы сникли вовсе. Думали, конец всем пришел. Да еще еда гнусная. Баланда жидкая, вонючая. А в бараках собачий колотун. К нарам чуть не примерзали. Утром едва вставали. Руки, ноги задубеют, не разогнуть их и не согнуть. Охрана с кулаками подскакивает, давай, скорее вставай. Им плевать, что мы еще дети,— заговорил Аслан.
— А где вы работали? — спросил Иванов.
— Везде! Поначалу на трассу пригнали. Но не получилось. Спецухи не было на нас. Где-то через месяц получили, а пока на стройку бросили, барак делали. Хотя в строительстве никто не волок поначалу. Учили на ходу, кулаками и пинками. А что с нас взять, если робы не имели. Хотя вкалывали в морозы. В барак возвращаемся, ни живые, ни мертвые. Сами зэки нас выручили, поделились кто чем мог, хотя и воры, а сдохнуть не дали. Только через месяц спецуху выдали на складе. Если б не фартовые, мы за это время передохли бы. Даже чай давали мужики, чтоб мы не откинулись. Привыкли мы к чифиру. Опять же фартовые обеспечивали. Поначалу колотили нещадно. Но когда огрызаться стали, отцепились от нас, поняли, голиком в руки никому не дадимся. А вот зубы на нас поломают многие. Чаще других заставляли нас дневалить. Мы тому радовались. Привести в порядок барак — это не то, что целый день на морозе вкалывать. А и жалели нас — пацанов,— умолк не-надолго.
— Помню, присылают мужикам посылки из дома. Они все сладкое нам отдают. И хотя народ жесткий, часто говорили:
— Хавайте, пацаны! Может, до воли додышите, помянете добрым словом. Бывало, своей пайкой хлеба делились.
— А как к Сталину относились?
— Фартовым политика до жопы. Она их не чесала. О ней не базарили. Но Сталина любили все. И если кто начинал брехать на него гнилое, вламывали тому молча. Не давали в обиду. Это точно.