Команч в октябре
Шрифт:
И я однажды встретила
такого.
И он заплакал
от моих стихов.
16 ноября 2010
Ему предложат сад
Ему предложат сад и виллу в Пиренеях,
и денег миллион, и отдых, и гамак.
Он выберет меня, поскольку я важнее,
чем домик и ландшафт, и шелест всех бумаг.
Пусть все его друзья, все родственники, книги
начнут ему твердить: «Зачем судьбу
он выберет меня, а не свои вериги.
Он им отдаст ключи и выберет меня.
Он выберет меня в какой-то понедельник –
меня, а не долги, цейтнот, пожар, аврал!
Но шепчет мне зима: «Да что ты, в самом деле?
Ведь он уже сто раз тебя не выбирал».
И это так, увы. Всё правильно. И что же?
Когда подступит тьма и к горлу, и к глазам,
забудет он, что знал, что прожил, что итожил,
и выберет меня.
И выберется сам.
11 декабря 2010
Предновогоднее
И хрустенье салфеток,
И приправ острота,
И вино всех расцветок,
И всех водок сорта.
Он не Толстый, не Тонкий.
Он ныряет в метро.
У него нет винтовки.
Есть последний патрон,
да и тот только в мыслях…
Надо ехать на пир,
но к Зелёному Мысу
он бы лучше уплыл.
Он не любит застолий
и не любит гостей.
С книгой про Муми-Тролля
он залёг бы в постель.
Он бы сам на Аляску
и забрал бы меня,
ритуальные пляски
навсегда отменя…
Надо ехать – осудят.
Ехать. Ordnung таков.
Есть трясущийся студень,
не прослыть чудаком
и фарфоровой ложкой
класть соседке салат.
Пить совсем понемножку,
потому что пригляд.
В разговорах до торта
не утрачивать нить,
после рюмки четвёртой
не решаясь звонить…
Он не дан мне, не сужен,
но родной человек.
Он в подземке всё кружит
и не хочет наверх.
Вовсе мне не обещан,
он всплывёт на Тверской,
как подлёдный подлещик,
подсечённый тоской.
Он билет свой магнитный
потеряет. Пустяк.
Он сейчас позвонит мне.
Позвонит просто так.
26 декабря 2010
У кролика болела голова...
У кролика болела голова,
и он не вылезал из чёрной шляпы,
коварно растопыривая лапы.
Букет не вылетал из рукава.
А наблюдал за
этим полный зал,который раздражался, ёрзал, кашлял.
Я улыбалась радужней и краше,
но кролик всё равно не вылезал,
вцеплялся в шляпу, злой и сам не свой.
Как жаль, что звери плохо учат роли.
И я сама была вот этот кролик –
не в фокусе, с больною головой.
Под свист и смех сплотившихся рядов
мы вытащились всё-таки из шляпы.
У всех бывают промахи и ляпы,
ломанье рук, а изредка и дров.
С нас разный спрос. Нам разное дано.
С букетом тоже вышло, пусть не сразу.
И надо бы его поставить в вазу,
но вазу я раскокала давно.
31 марта 2011
Облака
Я не всё сказал про облака...
Сквозь пустоту аллеи парка,
в февраль из стужи января
шёл человек, и шла собака –
друг другу два поводыря.
Шёл человек, уже с билетом
в тот край, где тени говорят,
и вспоминал, что было лето,
и летом много лет подряд
на шею прыгали с разбега
ему и листья, и трава.
А он лепил стихи из снега
и брал из воздуха слова.
Один поэмы льёт из стали,
другой – разводит, как котят…
А у него стихи летали,
и до сих пор ещё летят.
Он позвонил мне из больницы,
шутил, сказал, что не впервой,
что исчезает, извинился…
И всё. Последний разговор.
Мне легче думать, что ушёл он
не просто так, а в старый парк,
где все прогуливают школу,
а он прогуливал собак,
что он не болен и не ранен,
лишь засмотрелся чуть, пока
вверху, на голубом экране,
крутили фильм про облака.
8 апреля 2011
Закрыв глаза
Летел, скакал, сплавлялся вниз по рекам,
но что за чёрт – куда бы ни свернул,
когда глаза зажмуриваешь крепко,
всё время видишь женщину одну.
Она скрывает слабость и усталость
и позитивна, как дагерротип.
Она к тебе навеки привязалась,
как в раннем детстве слышанный мотив.
Глаза закрыты. Свет давно погашен.
В глазах – одно. Тут впору звать врача.
И ты не спишь, внезапно испугавшись
простейшей мысли: «Как она сейчас?»
И, не стерпев, хватаешься за трубку.
И женщина идёт на твой звонок,
переступив черту, как будто юбку,
упавшую поверженной у ног.
1 июня 2011