Комедианты

Матушка Катрин шепотом предупредила меня:

– Здесь тонтон-макуты.

– Всех девушек разобрали?

– Нет, но та, которая вам нравится, занята.

Я не был здесь два года, но она это помнила. И что еще удивительнее, девушка все еще была у нее, а ведь ей сейчас уже лет восемнадцать. Я не ожидал ее здесь найти и все же почувствовал огорчение. На склоне лет предпочитаешь старых друзей даже в борделе.

– А как они сегодня, очень злые?

– По-моему, нет. Охраняют какую-то важную персону. Это он сейчас с Тин-Тин.

Я чуть было не ушел, но обида на Марту сидела во мне как заноза.

– Все равно зайду, – сказал я. – Пить хочется. Дайте мне рому с кока-колой.

– Кока-колы больше нет.

Я забыл, что американская помощь прекратилась.

– Ну, тогда рому с содовой.

– У меня осталось несколько бутылок «Семерки».

– Ладно. Давайте «Семерку».

У входа в зал на стуле спал один из тонтон-макутов, темные очки свалились с носа на колени, и вид у него был довольно мирный. Ширинка на серых фланелевых брюках зияла, оторвалась пуговица. В открытую дверь я увидел четырех девушек в белых батистовых платьях с юбками колоколом. Они молча тянули через соломинки оранжад. Одна, взяв пустой стакан, отошла, она двигалась, раскачивая свой батистовый колокол плавно, как бронзовая балерина Дега.

– А где же клиенты?

– Все разбежались, когда приехали тонтон-макуты.

Я увидел, что из-за столика у стены на меня уставился, словно с нашей первой встречи он так и не спускал с меня глаз, тот самый тонтон-макут, которого я встретил сначала в полиции, а потом на шоссе, где он разбивал стекло катафалка, чтобы вытащить гроб ancien ministre [58] . Его фетровая шляпа лежала на стуле, на шее был полосатый галстук бабочкой. Я ему поклонился и направился к другому столу. Он мне внушал страх, и я старался отгадать, какую же важную персону – еще более важную, чем этот заносчивый офицер, – услаждает сейчас Тин-Тин. И надеялся ради нее, что тот человек хотя бы не хуже этого подлеца.

58

бывшего министра (фр.)

– Странно, что я вас повсюду встречаю, – сказал офицер.

– А я так стараюсь не попадаться на глаза.

– Чего вам здесь сегодня надо?

– Рому с «Семеркой».

Он сказал матушке Катрин, которая принесла мне на подносе бокал:

– Вы же говорили, что у вас больше нет «Семерки»!

Я заметил, что на подносе рядом с моим стаканом стоит пустая бутылка из-под содовой. Тонтон-макут взял мой стакан и отпил из него.

– Это «Семерка». Можете принести ему ром с содовой. Вся «Семерка», какая у вас осталась, мне нужна для моего друга.

– В баре темно. Наверно, перепутала бутылки.

– Вам надо научиться делать различие между важными клиентами… – Он запнулся и решил все-таки соблюсти вежливость —…и менее важными. Можете сесть, – разрешил он мне.

Я было повернулся, чтобы уйти.

– Можете сесть здесь. Садитесь. – Я послушался. – Вас остановили на заставе, обыскали?

– Да.

– А здесь, у дверей? Вас задержали у дверей?

– Да, матушка Катрин.

– А мой человек?

– Он спал.

– Спал?

– Да.

Я донес ему об этом, не моргнув глазом. Пусть тонтон-макуты истребляют друг друга. Меня удивило, что он промолчал и не двинулся с места. Он только тупо глядел сквозь меня своими черными, непроницаемыми окулярами. Наверно, что-то решал, но не хотел меня в это посвящать. Матушка Катрин принесла мне рому. Я отпил глоток. Ром был снова разбавлен «Семеркой». Она была смелая женщина.

– Вы сегодня, я вижу, соблюдаете особые предосторожности, – сказал я.

– Мне поручена охрана очень важного иностранца. Надо принять все меры, чтобы обеспечить его безопасность. А он попросил, чтобы его привезли сюда.

– Думаете, его не опасно оставить с маленькой Тин-Тин? Или вы поставили охранника и в спальне, капитан? Простите, не знаю, какой у вас чин – капитан или майор?

– Меня зовут капитан Конкассер. У вас есть чувство юмора. Я это ценю. И люблю, когда шутят. Шутки имеют политическое значение. Это отдушина для трусливых и бессильных.

– Вы говорите, что привезли сюда важного иностранца, капитан. А утром мне показалось, что вы не любите иностранцев.

– Лично я крайне низкого мнения о всех белых. Скажу откровенно – меня оскорбляет цвет их кожи, он напоминает мне сухой навоз. Но кое-кого из вас мы терпим, если вы полезны нашему государству.

– Вы хотите сказать, Доктору?

Он процитировал с едва приметным оттенком иронии:

– Je suis le Drapeau Haltien, Uni et Indivisible. – Потом отпил рому. – Конечно, кое-кого из белых еще можно терпеть. У французов, например, хотя бы общая с нами культура. Я восхищаюсь Генералом. Президент написал ему письмо и предложил включить Гаити в Communaute de l'Europe [59] .

– Он получил ответ?

– Такие вещи быстро не делаются. Надо еще обсудить условия. Мы понимаем, что такое дипломатия. Мы не делаем таких грубых промахов, как американцы… и англичане.

59

Европейский союз (фр.)

У меня навязчиво вертелась в мозгу фамилия Конкассер. Где-то я ее слышал. Что-то она мне напоминала.

– Гаити по праву примыкает к третьей силе, – сказал капитан Конкассер. – Мы нерушимый бастион против нашествия коммунистов. Тут никакому Кастро не победить. Наши крестьяне преданы режиму.

– Или запуганы до смерти. – Я выпил залпом ром, его разглагольствования легче было выносить на нетрезвую голову. – А ваша важная персона, видно, не торопится.

– Он мне сказал, что у него долго не было женщины. – Капитан рявкнул на матушку Катрин: – Я требую, чтобы меня обслуживали! Понятно? – и топнул ногой: – Почему никто не танцует?

– Бастион свободного мира, – сказал я.

Четыре девушки поднялись из-за столика; одна завела патефон, и они принялись вертеться друг с дружкой в медленном, грациозном, старомодном танце. Их широкие юбки раскачивались, как серебряные кадильницы, обнажая ноги, стройные и золотистые, как у молодых ланей; они ласково улыбались друг другу, слегка откинувшись назад. Эти девушки были красивы и неотличимы, как птицы одного полета. Трудно было себе представить, что они продажны. Как все остальные.

– Конечно, свободный мир лучше платит, – сказал я, – и к тому же в долларах.

Капитан Конкассер заметил, куда я смотрю: черные стекла не мешали ему быть бдительным.

– Хотите девочку? Угощаю. Вон той маленькой с цветком в волосах, Луизой. Она на нас не смотрит. Робеет, боится, что я приревную. Ревновать putain! [60] Какая чушь! Если я прикажу, она вас прекрасно обслужит.

– Мне не нужна женщина. – Его мнимое великодушие не могло меня обмануть. Он хотел кинуть putain белому, как кость собаке.

60

проститутку (фр.)