Комедианты
Шрифт:
– Вы хозяин этой гостиницы?
– Я.
– Вы были вчера в полиции?
– Да.
– В другой раз не смейте так нахально на меня глазеть. Я не люблю, когда на меня глазеют. Кто этот старик?
– Кандидат в президенты.
– То есть как? Кандидат в какие президенты?
– В президенты Соединенных Штатов Америки.
– Бросьте эти шутки.
– Я не шучу. Вы, вижу, газет не читаете.
– Зачем он приехал?
– А я почем знаю? Вчера он был у министра иностранных дел. Может, ему он и сказал, зачем приехал. Он собирается посетить президента.
– В
– У них президента выбирают не пожизненно, как у вас тут. У них каждые четыре года выборы.
– А что он тут делал… с этой падалью в ящике?
– Он пришел на похороны своего друга, доктора Филипо.
– У меня есть приказ, – сказал он уже не так решительно. – И я его выполняю.
Я теперь понял, почему эти субъекты носят темные очки: они тоже люди, но им нельзя показывать страх, не то конец террору. Остальные тонтон-макуты смотрели на меня из машины непроницаемо, как лупоглазые пугала.
– В Европе повесили немало людей, которые выполняли приказы. В Нюрнберге, – объяснил я.
– Мне не нравится, как вы со мной разговариваете. У вас что-то на уме. Так дело не пойдет. Вашего слугу зовут Жозеф, да?
– Да.
– Я его помню. Я с ним раз уже беседовал. – Он помолчал, чтобы я получше усвоил этот факт. – Это ваша гостиница. Она вас кормит.
– Уже нет.
– Старик скоро уедет, а вы останетесь.
– Вы сделали ошибку, ударив его жену, – сказал я. – Он вам этого не забудет.
Тонтон-макут захлопнул дверцу «кадиллака», и они поехали вниз по шоссе; мы видели торчащий кусок гроба, пока они не скрылись за поворотом. Снова наступила тишина; мы услышали, как машина затормозила у заставы, потом прибавила скорость и на всех парах понеслась к Порт-о-Пренсу. Куда они спешили? Кому нужен был труп бывшего министра? Ведь труп нельзя даже мучить, он не чувствует боли. Но бессмыслица порой устрашает сильнее, чем осмысленное зверство.
– Безобразие! Просто безобразие, – выговорил наконец мистер Смит. – Я позвоню президенту. Я этого так не оставлю…
– Телефон не работает.
– Он ударил мою жену.
– Мне это не впервой, голубчик, – сказала она. – И к тому же он меня просто толкнул. Вспомни, что было в Нашвилле. В Нашвилле было хуже.
– Нашвилль – это другое дело, – ответил он, и в голосе его звучали слезы. Он любил цветных за цвет их кожи, а его предали более жестоко, чем предают тех, кто ненавидит. Он добавил: – Прости, детка, что я позволил себе такие грубые выражения… – Он взял ее под руку, и мы с мадам Филипо пошли за ними домой. Дюпоны и мальчик сидели на веранде, ели мороженое с шоколадным кремом. Цилиндры стояли рядом, как дорогие пепельницы.
– Катафалк цел, – сказал я им. – Они разбили только стекло.
– Варвары! – воскликнул мсье Эркюль, а мсье Клеман профессиональным жестом погладил его по плечу. Мадам Филипо вела себя уже совсем спокойно и даже не плакала. Она села рядом с сынишкой и стала кормить его мороженым. Прошлое отошло в прошлое, а рядом с ней было будущее. Но я понял, что, когда настанет время – сколько бы лет до тех пор ни прошло, – мальчику ничего не позволят забыть. Она произнесла только одну фразу, прежде
чем уехать на такси, которое привел Жозеф:– Когда-нибудь и для него отольют серебряную пулю!
Дюпоны за неимением такси отбыли в собственном катафалке, и мы остались с Жозефом одни. Мистер Смит повел миссис Смит в номер люкс «Джон Барримор» прилечь. Он суетился возле нее, и она ему не препятствовала. Я спросил Жозефа:
– На что им сдался покойник в гробу? Боятся, что на его могилу стали бы носить цветы? Вряд ли. Он был неплохой человек, но не такой уж и хороший. Водопровод в трущобах ведь так и не провели; наверное, часть денег пошла к нему в карман.
– Люди очень пугаются, – сказал Жозеф, – когда узнают. Они пугаются, что президент схватит их тоже, когда они умрут.
– Ну и что из того? Все равно остается только кожа да кости. Да и зачем президенту мертвецы?
– Люди очень темные, – сказал Жозеф. – Думают, президент запрет доктора Филипо во дворце в погреб и заставит всю ночь на себя работать. Президент – большой колдун.
– Барон Суббота?
– Темные люди говорят – да.
– И ночью никто не сможет тронуть Барона, пока его охраняют все эти упыри? Они ведь сильнее всякой стражи, сильнее даже тонтон-макутов?
– Тонтон-макуты – сами упыри. Так говорят темные люди.
– А ты в это веришь, Жозеф?
– Я тоже темный человек, сэр.
Я пошел наверх, в номер люкс «Джон Барримор», и по дороге раздумывал, куда они бросят труп; вокруг много недорытых канав и котлованов, а на вонь в Порт-о-Пренсе никто не обращает внимания. Я постучал в дверь и услышал голос миссис Смит:
– Войдите.
Мистер Смит зажег на комоде маленькую походную керосинку и кипятил воду. Рядом стояли чашка с блюдцем и картонная коробка с надписью «Истрол».
– На этот раз я уговорил миссис Смит отказаться от бармина. Истрол лучше успокаивает нервы.
На стене висела большая фотография Джона Барримора, откуда он взирал на вас с напускным аристократизмом и еще высокомернее, чем всегда. Миссис Смит лежала на кровати.
– Как вы себя чувствуете, миссис Смит?
– Отлично, – решительно заявила она.
– На лице не осталось никаких следов, – с облегчением сообщил мистер Смит.
– Я же тебе говорю, он меня только толкнул.
– Женщин не толкают.
– По-моему, он даже не сообразил, что я женщина. И надо признаться, что я первая напала на него.
– Вы храбрая женщина, миссис Смит, – сказал я.
– Ерунда! Меня не проведешь такой дешевкой, как темные очки.
– Стоит ее разозлить, и она превращается в настоящую тигрицу, – сказал мистер Смит, помешивая истрол.
– А как вы опишете этот случай в вашей статье? – спросил я.
– Я как раз об этом думал. – Мистер Смит зачерпнул ложечку истрола, чтобы проверить, не слишком ли он горячий. – Еще минуточку, детка. Он не остыл. Да, насчет статьи. Было бы нечестно умолчать об этом совсем, однако трудно рассчитывать, что читатели воспримут подобный эпизод в надлежащем свете. Миссис Смит очень любят и почитают в Висконсине, но даже у нас найдутся люди, готовые использовать любой предлог для разжигания расовой вражды.