Комедианты

Мы двинулись пешком. Я захватил с собой карманный фонарик, но дорога была трудная, и резиновые сапоги Джонса скользили по мокрой глине. Шел третий час ночи, и дождь прекратился.

– Если за нами погоня, – сказал Джонс, – им легко будет нас обнаружить. Только слепой не заметит, что тут люди.

– С чего бы им за нами гнаться?

– А тот вездеход, который мы проехали? – сказал он.

– В нем никого не было.

– Мы не знаем, кто следил за нами из лачуги.

– Все равно, у нас нет выбора. Мы и двух шагов не пройдем без фонаря. На этой дороге мы услышим машину километра за два.

Когда я освещал фонариком обочины дороги, видны были только камни, глина и низкие мокрые кусты.

– Беда, если мы прозеваем кладбище и забредем в Акен. Там стоит военный пост.

Я слышал, как тяжело дышит Джонс, и предложил поднести его рюкзак, но он отказался.

– Я маленько не в форме, – сказал он, – но это ничего, – а через несколько шагов добавил: – Я нагородил вам всякой чепухи в машине. Моим словам не всегда можно верить буквально.

Мне показалось, что это мягко сказано, и все же его слова меня удивили.

Наконец мой фонарик нащупал то, что я искал: справа в гору поднималось погруженное в темноту кладбище. Оно было похоже на город, построенный карликами: улица за улицей крошечные домики, некоторые почти в человеческий рост, другие слишком маленькие даже для новорожденного, и все из одинакового серого камня, покрытого облезлой штукатуркой. Я осветил фонариком другую сторону дороги, где, как мне сказали, должна находиться полуразрушенная хижина, но кто не ошибался, договариваясь о месте встречи. Одинокая хижина должна была стоять против ближайшего к нам угла кладбища, но там не было ничего, только крутой склон.

– Не то кладбище? – спросил Джонс.

– Как это может быть? Мы уже недалеко от Акена.

Мы пошли дальше по дороге и напротив дальнего угла кладбища действительно нашли хижину, но при свете фонарика она вовсе не казалась мне разрушенной. Нам ничего не оставалось, как заглянуть в нее. Если там кто и живет, он испугается не меньше нашего.

– Жаль, что у меня нет револьвера, – сказал Джонс.

– Хорошо, что у вас его нет, но вы же говорили, что знаете приемы дзюдо?

Он пробормотал что-то вроде «отяжелел».

Но когда я толкнул дверь, внутри никого не оказалось. Сквозь дыру в крыше виднелся клочок бледнеющего неба.

– Мы опоздали на два часа, – сказал я. – Он, наверно, не дождался нас и ушел.

Джонс, отдуваясь, опустился на рюкзак.

– Надо было пораньше выехать.

– Это каким же образом? Мы ведь ждали грозы.

– А что делать теперь?

– Когда рассветет, я пойду назад, к машине. Разбитая машина на этой дороге не вызовет подозрений. Днем между Пти-Гоав и Акеном должен пройти местный автобус, может, мне удастся проголосовать, а может, до Ле-Ке ходит другой автобус.

– Как это просто, – с завистью сказал Джонс. – Ну, а мне как быть?

– Потерпеть до завтрашней ночи, – сказал я и добавил со злорадством: – Вы же теперь в своих родных джунглях. – Я выглянул за дверь: ничего не было видно и стояла такая тишина, что не слышно было даже собачьего лая. – Здесь оставаться не стоит, – сказал я. – А вдруг мы заснем и кто-нибудь сюда заявится? Ведь эти дороги патрулируют солдаты, а то и крестьянин заглянет по пути в поле. Он на нас донесет. А почему бы и нет? Мы ведь белые.

– Мы можем караулить по очереди, – сказал Джонс.

– Есть другой выход. Ляжем спать на кладбище. Вот туда никто не заглянет, кроме Барона Субботы.

Мы пересекли так называемую дорогу, перелезли через низкую каменную ограду и очутились на улице миниатюрного городка, где дома доходили нам до пояса. В гору мы взбирались медленно – из-за рюкзака Джонса. На кладбище я почувствовал себя спокойнее, там мы нашли дом, который был выше нас. Бутылку с виски мы поставили в одну из оконных щелей, а сами сели, привалившись спиной к стене.

– Ничего, – привычно произнес Джонс, – я бывал в местах и похуже.

И я подумал: в какое же чудовищное место он должен попасть, чтобы забыть свою любимую присказку.

– Если увидите среди могил цилиндр, – сказал я, – это Барон Суббота.

– Вы верите в упырей? – спросил Джонс.

– Не знаю. А вы верите в привидения?

– Бросьте говорить о привидениях, старик, лучше дернем виски.

Мне почудился шум, и я зажег фонарик. Луч осветил целую вереницу могил и попал в глаза кошке, которые отразили его, как два зеркальца. Кошка прыгнула на одну из крыш и исчезла.

– А стоит ли зажигать фонарь, старик?

– Если кто и увидит свет, он будет слишком напуган, чтобы сюда прийти. Лучше места, чтобы схорониться, вам не найти, – если вспомнить, где происходил разговор, надо признать, что выражение было не из удачных. – Вряд ли кто сюда заходит, разве что принесут покойника. – Джонс снова хлебнул виски, и я его предупредил: – Осталось только четверть бутылки. А у вас еще весь завтрашний день впереди.

– Марта налила мне полный смеситель, – сказал он. – Никогда не встречал женщины заботливее.

– И лучшей любовницы? – спросил я.

Наступило молчание – я подумал, не предается ли он приятным воспоминаниям. Потом Джонс сказал:

– Старик, игра пошла всерьез.

– Какая игра?

– В солдатики. Я понимаю, почему перед боем людям хочется покаяться. Смерть дело серьезное. Человек чувствует, что он не очень-то достоин ее принять. Как орден.

– А у вас много грехов?

– У кого их нет? Я не имел в виду покаяться священнику или богу.

– А кому же?

– Все равно кому. Будь сегодня тут вместо вас собака, я исповедался бы собаке.

Я не хотел слушать его исповедь, я не хотел знать, сколько раз он спал с Мартой.

– А вы исповедовались Мошке? – спросил я.

– Не было случая. Игра еще не шла всерьез.

– Собака по крайней мере не выдаст ваших секретов.

– Плевать мне, кто что скажет, но я не хочу после смерти оказаться вруном. Довольно я врал при жизни.

Я услышал, как кошка крадется назад по крышам, и снова посветил ей в глаза фонариком. На этот раз она разлеглась на крыше и стала точить когти. Джонс развязал рюкзак и достал бутерброд. Разломив его пополам, он бросил половину кошке, которая метнулась прочь, будто хлеб был камнем.