Комедия положений

Я обвожу взглядом обувь в прихожей, потом наклоняюсь и ставлю раскиданную обувь парами: нахожу, что отсутствует один красный и один коричневый сапог.

– Он ушел в разных сапогах, - изумленно говорю я.

– Да не может быть, - восклицает свекровь, - они же разного цвета.

– Это-то ладно, но там молнии с разных сторон и подошвы разной толщины сантиметра на три, он должен в них хромать.

– Ну, - вздыхаю я, - как ушел, так и придет.

Впечатлительная бабушка садится у окошка и героически ждет, когда внук, возвращаясь из школы, окажется в поле зрения.

– Ну, вот идет, - вскрикивает она минут через сорок, - сапоги на нем действительно разные.

Я смотрю из кухонного окна, как сын прощается с приятелями у подъезда дома напротив, потом один, шаркая ногами и перекособочившись, плетется домой. Из-под брюк торчат красный и коричневый кончики сапог.

– Не будем ему ничего говорить сами, - решает свекровь.
– Посмотрим, заметил он или нет.

Бабушка открывает внуку еще до звонка, по шуму захлопывающейся двери лифта. Сережка вваливается в коридор, запинается об оставленную на видном месте пару разномастных сапог.

– Ой, мама, знаешь, - кричит он мне на кухню, - я сегодня в разных сапогах в школу пошел.

И заливается смехом.

– А когда ты заметил, что сапоги разные, вот что интересно мне было бы знать?

– В школе, когда складывать в сумку стал, - объясняет мне сын.
– Смотрю, а они разные.

– А когда ты шел, то не заметно тебе было, что они разной высоты?

– Да, на обратном пути.

– Господи, - говорю я свое обычное, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, - здоровый лоб вырос, а ума нет как нет.

В начальных классах зимой Сережка играл в хоккей на дороге возле дома. Машин тогда было мало, была возможность поиграть, только соседки с первого этажа орали, боялись, что вышибут им стекло шайбой.

Когда я возвращалась с работы, то находила сына на улице и могла пройти мимо незамеченной им, но обычно я окликала его и просила прийти домой поужинать минут через тридцать.

Как правило, Сергей не приходил, пока я не прокукарекаю ему из окошка пару раз.

Зайдя в квартиру, Сергей не раздевался и не разувался, а как был, с порога, падал возле дверей вдоль коридора и лежал не шевелясь. Оттаивал.

Я подходила и стаскивала с него превратившиеся в ледяной ком варежки вместе с клюшкой, ручка которой намертво вмерзала в шерсть, стягивала пальто и заледенелые двое штанов, а нередко и мокрые колготки и тащила сына за ноги волоком до комнаты, где бросала его на ковер, вернее, на вьетнамскую большую циновку, служившую нам напольным ковром, приносила сухую одежду и бросала рядом с ним, после чего он начинал слабые попытки натянуть сухое белье на свои сырые красные ноги.

Когда он промерзал сильно, то я гнала его в ванную, во вторую зиму горячая вода была чаще, а если её не было, то хоть ноги попарит, из чайника подольем.

Отогревшись до состояния, когда его руки могли удержать ложку, Сергей плелся ужинать, а после ужина учить уроки.

После многочасовой разминки на свежем воздухе, уроки были тяжким бременем.

– Зоя, да как он у тебя пишет, - типичный почерк алкоголика, дрожание рук, - воскликнула Нина, которая зашла к нам на огонек и случайно открыла тетрадку Сережки, лежащую на столе.

– Нина, он полдня держит тяжелую клюшку, а потом замерзшими отечными руками берет маленькую шариковую ручку, поневоле начнешь писать как алкоголик.

Я знала, что говорила. Мне всегда трудно было писать после игры в большой теннис.

Так, через пень-колоду, Сережку учился в третьем классе, больше играя с товарищами, чем занимаясь учебой. Как-то к нему пришел Акингинов Сережка, якобы делать домашние уроки, а я собралась на остров за продуктами. У нас в Долгопрудном Клязьма и канал образуют остров, на котором поселок, а в нем магазин с Московским снабжением и там, если постоять в очереди, всегда можно было купить мясо. Вот я и потащилась туда, приехала с Калужской пораньше для закупки еды.

Ушла и проходила часа полтора, два. А когда вернулась, то из пяти заданных примеров Сережки решили только один, и тот неправильно!

Особенно мне разозлило, что у них ответ не сошелся.

Я взяла лист бумаги, и сделала этот пример на длительные и нудные вычисления за пять минут.

– Так..., если принять, что вы считаете медленнее меня в два раза, то на один пример у вас должно было уйти 10 минут, и за полтора часа, пока меня не было, вы должны были решить девять примеров, а вы решили один. Всё, Сережка, одевайся, иди домой и занимайся сам, а ты, Сережка (теперь уже сын) сейчас сядешь и чтобы за полчаса всё сделал.

Я мягко повернула медлительного Акингинова в направлении к вешалке, под которой валялось его пальто, а Сережка, поджав губы, взялся за тетрадку. Он, в отличие от Кати, и позднее, от своего собственного сына Вани, никогда не плакал, когда я ему назначала срок и требовала, чтобы задание было сделано к такому-то часу, он просто садился и делал, не могу сказать, что тщательно, но без сопротивления, а главное, он не испытывал чувства, что мои требование ему не под силу, он был уверен в себе и по пустякам не плакал, чем и отличался от женской половины семьи.

Ровно через полчаса домашнее задание по арифметике было написано.

В воскресение к нам заглянули на часок гости, Люда и Гамлет с мальчиками.

Не успели мы устроиться с чаем, как за Сережкой зашли товарищи, трое, братья Шуваловы и Акингинов.

Дверь открыла я.

– Никуда он не пойдет, - я критически оглядела приятелей с клюшками.
– Ему надо еще пообедать, сделать уроки. Заходите через час.

И ушла, а Сережка выскочил в коридор и о чем-то шушукался с ними.

Мы посидели, поболтали.

– Завтра в Москву, на Калужскую ехать, а тут мороз обещают, - жаловалась я Люде.

– А какая тебе разница, куда в мороз ехать?
– заинтересовалась Люда.

– А я в НИОПиК в валенках езжу, а в Москву не могу.

– Да почему же?

– На неудобно как-то, да и воды в метро много, промочу ноги, замерзну.

– А ты галоши надеть. Приедешь, снимешь, поставишь рядом с кабинетом шефа. Народ побежит мимо, будет спрашивать: чьи это галоши?

– А это одна аспирантка из Долгопрудного к шефу приехала.