Комедия положений

Первого числа в четыре часа мы с Алешкой, выспавшись, пошли искать дочку. Нашли ее в обществе Военных: Валеры и его сестры Сашки. Забрали чадо домой. Остатков торта, на которые мы надеялись, не было. Годы прошли с той поры, как мы с Алешкой здесь учились, но аппетиты студентов не изменились.

В зимнюю сессию Катя заболела, один экзамен пропустила, и ко второму, к программированию, я попросила Алешку позаниматься с дочерью, Алешка остался доволен, как Катя соображала в программировании. Катя сдала на четверку, потом получила свои обычные тройки и пропущенный экзамен сдала тоже.

Учеба на пользу дочери не шла, ее подруги цвели красотой и молодостью, я встретила Наталью Малюшину на улицу, она блестела глазами, горела ярким румянцем и я залюбовалась на нее, а моя красотка-дочка изнуренная учебой и каждодневной ездой из Долгопрудного в университет стала бледной, с зелеными тенями под зелеными глазами.

– Сейчас бы Валерка в меня не влюбился, -подвела дочка грустный итог после созерцания себя в зеркале.

Выглядела дочь не лучшим образом, а помощи от нее не было никакой. Она приезжала с занятий, заползала на кухню, плюхалась на табуретку и жалобным голосочком просила:

– Мама, налей супа.

– А сама?

– Сил нет никаких, трудно встать, так я устала.

Я наливала суп, подавала второе, вспоминая время, когда Катя работала, и хотя на кухню не рвалась, всё же тогда было две женщины в доме, а сейчас опять я была одна на кухонном фронте.

На двадцать третье февраля Катя испекла очередной свадебный торт. Торт опять пронесся было мимо нас, в общагу, к Военному и его дружку, Сережке Баеву, но я запротестовала:

– Интересно, а твои отец и брат не мужчины? Им не надо по кусочку торта?

И пренебрегая протестами автора, отрезала по куску мужу и сыну, а заодно и себе.

– Подашь на стол разрезанным, и всё будет пристойно, и главное и там угодишь и нас не обидишь.

Утренняя бледность дочери по утрам. Голубоватое лицо, зеленые тени под глазами. Да она бледна давно, но всё же не так, не до такой степени. Подозрительная отечность. Уже три дня, как она не хороша. Мы вдвоем на кухне. Сергей спит, отец бреется. Спрашиваю, как прыгаю с берега в холодную воду, сразу в лоб:

– Катя, плохо выглядишь. Ты не беременная?

Маленькая, совсем крохотная, малюсенькая пауза перед решительным нет, но как много эта крохотная пауза мне говорит. Никаких иллюзий об её отношениях с Валерой у меня нет, но пауза это официальное признание, впрочем, как и мой вопрос.

– Смотри, Катерина, без глупостей. Если что (а что если что, ясно, если залетела), ничего тайком от меня не делай (а что тайком, ясно аборт).

Катя молча от меня отмахивается. Неделя проходят, краше моя дочь не становится, всё бледнее по утрам, и аппетита нет, сидит в апатии, в Университет не хочет ехать.

Опять утром мы вдвоем, уже и взгляд у Кати меняется.

– Катерина, - пристаю я, - всё же скажи, у тебя нет задержки?

– Теперь есть, - Катя изучает трещину в пластиковом покрытии кухонного стола, даже пальцем трогает, очень интересная трещина!

– Сколько?

– Четыре дня.

Я подозревала это, но не всякая мысль материализуется, а сказанное вслух уже существует, уже реальность, и так высок барьер этого перехода между мыслью и реальностью, что я сажусь и жду, когда дыхание наладится, а потом буднично так, как о привычном, каждодневном, говорю:

– Будет две недели, пойдешь к врачу. Раньше смысла нет, ничего толком не скажут.

Через две недели врач рассеял все сомнения.

Валера приходил, они уединялись в комнате, я заглядывала к ним. Дочка сидела, подняв коленки в синих тянучках к подбородку, прижимая щеку к ногам, Валера мрачной молчаливой глыбой возвышался на стуле напротив. В комнате висела гнетущая тишина.

Напакостили, теперь переживают, мелькает в моей голове, но я не поддаюсь чувству жалости и вслух спрашиваю:

– Валера, ты ничего не хочешь мне сказать?

Катя испуганно встряхивается и быстро отвечает:

– Нет, мама, Валера ничего не хочет тебе сказать.

Я закрываю двери.

Проходит день, другой, третий.

Мы сидим вдвоем с дочкой на кухне.

– Что говорит тебе Валера?

– Он не хочет ребенка.

Ещё бы парень в 22 года хотел! Да и Кате рано рожать.

– Вы не в равных условиях, - возражаю я.
– В случае неудачного аборта у него могут быть дети, а у тебя нет.

Через неделю Катя скажет мне:

– Мы решили пожениться в июле.

– Нельзя в июле,- возразила я.
– В июле уже живот будет виден. Надо или сейчас или уже после родов.

И в конце апреля Катя с Валерой подали заявление. А первого мая я сказала Кате:

– Если ты хочешь к Валере и у него есть где жить, то можешь уйти к нему.

Моя дочечка радостно пискнула, собрала вещички и ушла.

И ушла навсегда. После замужества они, случалось, жили у нас, но только это всегда ощущалось как временное пребывание.

Свадьбу назначили на 19 мая. А 9 мая я получила телеграмму о смерти папы и полетела на похороны в Новочеркасск. При жизни папа так часто приглашал нас приехать к нему, а я так и собралась, и вот сейчас полетела.

Запись в дневнике

Умер дедушка Карлос. Мама ездила на похороны. Жалко. Неожиданно. Умер от рака. Что писать, не знаю.

Папа умер во сне, так и не узнав своего страшного диагноза - рак поджелудочной железы. Метастазы пошли в легкие, и у папы остановилось дыхание.

Светлана вся была в глубоком потрясении смерти.

На похороны папы приехала родня, Нектара с мужем и Артюшка, неизменный друг всей жизни.

Папу похоронили на скудном Новочеркасском кладбище.

Наверное, в другое время город мне и понравился бы, но теперь я на него и не посмотрела.

Тетя Тая сказала мне перед отъездом:

– Не надо Зоя, не откладывай свадьбу, тем более, что Катя в положении, пусть себе женятся, не в одном доме сначала похороны, а потом свадьба.

Но мы решили сыграть свадьбу поскромнее. Катя и Валера оба дружно считали, что самые несчастные люди на свадьбе - это молодые, и не хотели пышной свадьбы, а тут стало неприлично шумно гулять, когда дедушка умер, и на свадьбе было только одиннадцать человек, молодые, мы с Алешкой, Люба с двоюродной сестрой, Сережка, Катя, двое свидетелей и фотограф.