Комедия положений
Шрифт:
А вечером восьмилетний сынок подошел ко мне:
– Мама, пощупай, у меня усы растут.
Я провела рукой по гладенькой губе.
– Нет, Сережа, вроде еще не растут.
Сергей вздохнул. Опять сестра впереди, у нее появились признаки женского взросления, а у него мужского еще нет.
За неделю до отъезда Сережка заболел. Докупался до того, что у него образовался какой-то воспаленный бугор сбоку на пенисе.
Мама послала нас к хирургу, и я пошла к Гиви Цивадзе, своему однокласснику, который тогда заведовал первой городской больницей и вел прием.
Гиви
– Ты не расстраивайся. Если не поможет, сделаем ему обрезание, будет наш человек (аджарцы - мусульмане).
Делать ванночки Сережке обернулось хлопотным делом. Во-первых, он панически боялся, как бы кто не увидел его богатства. Когда ему было шесть, я объяснила Сергею разницу между мужскими и женским особями, и теперь он панически боялся, что зайдет Катя и увидит его кончик. Он задвигал шторы и закрывал двери, и в течение получаса никто не мог войти в комнату, а я держала майонезную баночку с марганцовкой, в которой плавал больной орган. При любом сотрясении он тут же выпрыгивал из баночки, марганцовка расплескивалась, - в общем, тушите свет.
Так я мучалась три дня, а потом мы собрались уезжать.
– И как, мама, я буду в условиях вагона делать эти ванночки?
– спросила я маму
Мама взяла бинт, намазала ихтиолку (надо брать не 10% мазь, а чистый ихтиол, сказала маме мне), прилепила бинтик с мазью к больному месту и залепила сверху лейкопластырем.
На обратный путь в Москву у нас было три билета, но два места. Сережке не было восьми лет и можно было не брать на него место в купе. Я бы взяла, но мест не было.
– Ничего, утешали меня провожающие, заплатишь проводнице пятерку, вот тебе и будет место.
Мы уселись в вагон, напротив нас расположился немолодой грузин, принявший живое участие в разговоре моих детей.
Вдруг Сережка повернулся к сестре:
– Катичка...
– Это Катичка?
– воскликнул сосед.
– Это Катичка? Девочка?
Катя была одета в полотняные голубые джинсы, мальчуковую тенниску и коротко подстрижена мною под мальчика. Вот её вид и ввел в сомнения нашего попутчика.
В купе к нам подсела женщина, командированная. Она приезжала по делам в Батуми, и была очень недовольна отсутствием качественных молочных продуктов в магазинах города, всё расписывала, какая замечательная у них в Кисловодске сметанка, сыры, маслице. Женщина была совершенно непомерной толщины, и глядя на нее, я про себе думала:
"Очень бы полезно тебе в Батуми посидеть на овощах. Очень полезно".
Командированная была без билета, и подсела к нам шестой. Пятым был парень с верхней полки.
Мне стало ясно, что никакого места для Сережки я не найду, и придется детям ложиться вдвоем на нижнюю полку и как-то перебиться двое суток.
Сосед по нижней полке тем временем рассказал моим детям трагедию гибели своей единственной из четверых детей дочки:
– Маленький ребенок, братишка выполз на дорогу, по которой ехал грузовик, девочка увидела машину, побежала, братика выхватила из-под колес, но тут у нее свалилась сабо с ножки (были бы туфельки на застежках, всё было бы
в порядке!), и сама она увернуться от грузовика не смогла, а брата спасла.Мои дети и я примолкли, огорченные случившимся с этим немолодым человеком несчастьем.
Ближе к вечеру стали укладываться спать.
К этому времени проводницы изрядно накачались, и на мои просьбы увеличить температуру воздуха в кондиционере, а то холодно, красная распаренная проводница прошла со мной в купе проверять, где там мне дует, встала посреди крохотного пространства купе широко подбоченясь:
– Ну, и кому здесь холодно?
Во всяком случае, ей было жарко.
Я отступилась от безнадежного дела, устроила детей внизу, а сама залезла наверх, укрывшись, как могла от струи холодного воздуха.
Парень с верхней полки уступил командированной место, она долго раскладывала свое тело на узкой полочке, потом просила меня прикрыть её, брюхо большое, а руки короткие.
– Дома я сплю на кровати. У меня югославская большая кровать, на ней так комфортно. А здесь мне не уснуть, - посетовала моя соседка по верхней полке.
Откинулась назад, замолчала, потом издала громкий всхрап, вздрогнула, сказала мне:
– Не беспокойтесь, это я так, случайно, - снова закрыла глаза, и тут началось. Вот это была симфония!
Начинала она с обычных нот сопения, потом звук нарастал, креп, ширился, и, когда уже казалось, что всё, дыхания не хватит и сила звука уменьшится, в этот самый момент раздавался басистый всхрип неописуемой силы, и только после этого, как санки с горки, храп устремлялся вниз и затихал, чтобы через пару секунд всё началось сызнова.
Я смотрела вниз на детей. Они лежали валетом. Сергуш спал глубоким сном, закинув одну ногу на стенку купе, а другую подсунув сестре под щеку, но Катюшка беспокойно ворочалась, её будили звуки сверху.
Промучившись пару часов, я поняла, что больше не выдержу, сердце останавливалось, и выползла в коридор. На стульчике сидел грустный безбилетник, впущенный нашими лихими проводницами за десять рублей.
Я села на другой, вздохнула:
– Вон как её разбирает. Совсем спать невозможно.
Безбилетник засмеялся:
– Да даже здесь слышно, громко.
Из-за закрытой двери купе, несмотря на неумолчный стук колес в открытое окно, доносился могучий храп.
Спас меня парень, уступивший место соседке и ушедший играть в карты к проводницам. Когда перебравшие бабы стали буянить, он вернулся и прогнал безбилетную командированную спать в купе проводников, а сам лег на своё место, и остаток ночи удалось вздремнуть.
На перроне Курского вокзала нас встречал одичавший на свободе Алешка. И через час мы с тачкой, нагруженной чемоданами, и двумя отпрысками двигались от остановки Водники к родному дому. Спустившись с горки, мы прошли к военкомату, кратчайшей дорогой, а Сережка вдруг ринулся налево, решил пробежаться кругом, скучно ему стало идти с семьёй, понесло в сторону.
На половине пути, когда надо было переходить проезжую часть дороги, мы остановились, поджидая сына. Он шел по тротуару к нам весь взъерошенный, ушибленный какой-то.