Коммунист во Христе

Дмитрий Данилович сваривал транспортер к жатке. Выключил агрегат. Взял вну-чек за руки. Катя договорила тревожно:

— Дядя художник там, сосны в Устье падают, спасать надо. На машиќнах понаехали, с пилами моторными. Саша Жохов их привел.

Дмитрий Данилович не сразу взял в толк. Больно невероятным показалось — пада-ют вековые их сосны… Какой-то миг стоял молча. Потом выќмолвил вслух, вроде в чем-то еще сомневаясь: — Рубят… Это смертная напасть!

Увиделась безысходность: что тут можно?.. Вот Саша Жохов и подкраќлся… Надо было ожидать. Колосов берег бор. А тоже пытались.

Первым порывом было позвонить лесничему: "Что делается…" Но тут же понял, пока доказываешь — бора уже не будет. Лесхозовские лесоруќбы не двурушными пилами шаркают. У них на колхозные леса полные праќва, колхоз уже и не хозяин леса.

В дверях кузницы показался Тарапуня. С Костей Криновым и братом Николаем они доотлаживали сенокосную технику. В бункере стоял разобќранный трактор Симки По-гостина. Каждый что-то и доделывал в оставќшиеся до сенокоса дни. Разбивка механизато-ров на звенья и закреплеќния за ними полей, и подталкивала их к неуказному делу.

— Леонид Алексеич, — окликнул Дмитрий Данилович Тарапуню, но не успел доска-зать. В ворота машинного двора въехал Степан Гарусков. Дмитрий Данилович встал на его пути, подошел к кабине: — Срочно надо, Степан Михайлович, в Гороховское Устье, за Шелекшу, — сказал ему.

Гарусков пожал плечами. Стал отговариваться. У него наряд, колесо заехал сме-нить. Подскочил взъерошенный Тарапуня, успевшей уже расспросить обо всем Катю и Люду.

— Какой тут наряд… Братва, сосны наши в Устье летят…

В руках у Тарапуни была ветошь и он взмахивал ею перед грудью Гарускова. Лицо замаслено, выделялись белки глаз, зубы и белесые волосы из-под черного берета, сдвину-того на затылок. Из глубоких карманов комбинезона торчали гаечные ключи. В карманах на груди железки. Гарускова напористость Тарапуни задала.

— Чего петушишься, горланишь, — огрызнулся он, — все бы только командовали. У меня тоже дело…

На крики выбежал Костя Кринов, Симка Погостин. Подошли Лестеньков и Нико-лай, брат Тарапуни, и Саша Галибихин. Все, кто был в мастерских.

— Надо, Семен, надо ехать, — говорил Дмитрий Данилович Гарускову, не отходя от кабины его машины. — Провороним бор, потом сами себя клясть будем… — Велел подо-шедшим механизаторам залезать в кузов, сам обошел спереди машину и сел в кабину. Та-рапуня подсадил в кузов Катю и Люду. — Давай, Степан, давай, поехали. Ты кстати подос-пел,

завернем еще к плотникам, к Старику Соколову.

Когда выезжали со двора, Дмитрия Даниловича кольнула мысль: "Вот ведь, Леонид Алексеич, Тарапуня, первый понял беду… Моховец. Симка Погостин больше для виду ершился: "как все". Костя и Колька посќледовали за Тарапуней… А Толюшка Лестеньков равнодушен. И в кузов машины влез вроде как по неволе, с этим "как все". Надежда была на Якова Филипповича Старика Соколова. Он и для лесорубов найдет свое слово.

Плотники ставили сруб для медпункта. Подъехав к ним, Дмитрий Данилович крик-нул:

— Яков Филиппович, лесхоз в Гороховском Устье сосны валит, спасать надо. — Плотники ровно ждали такого происшествия. И по знаку своего бригадира, как были с то-порами в руках, так и влезли в кузов машины.

В бору застали какую-то молчаливую выжидательность. Лесорубы сиќдели застыло на стволах поваленных деревьев. Будто у них затянулся перекур. Свалено было десятка два медноствольных лесин. Вроќде при покойнике стояла тягостная тишина. Вальщики шли коридором вгќлубь бора, подбирались к уходившему в небо мачтовику. Наготоќве стояли два трелевочных трактора. А к живым деревьям, охватив их руками, прижались мальчишки и девчонки. Так малыши обхватывают колеќни матерей: "Моя мама, не дам". Катя и Люда тут же заняли свои месќта. Было что-то тревожное, настораживающее. Дети в чистоте своей и полной незащищенности восстали против грубой силы взрослых дядей.

А художник спокойно рисовал. На подъехавших механизаторов и плотќников, как бы и внимания не обращал. Для него само собой разумелось их появление. А лесорубы, будто отнароку расселись кучно, чтобы выказаться для картины: торопись вот, рисуй!.. Валялись три механичеќские пилы, брошенные возле свежих пней. Художник и сидел на таком белом пне с ровным спилом, чиркал углем по бумаге, прилаженной на подрамнике. Когда вглядывался в глаза в кого-то из своих ''натурщиков", тот отворачивал голову. Бы-ло ясно, не окажись поблизоќсти художника, Андрея Семеновича, за каких-нибудь два-три часа лихой рубки — поредел бы их вековечный Гороховский бор до неузнаваемости. Три "Дружбы" оставили бы тут столько пеньков, сколько за годы не остаќвляли сами моховцы.

Колхозные механизаторы и плотники, перешагивая через уроненные стволы сосен, подошли к лесорубам. Секунду все молчали. Яков Филипќпович, по-староверски тронув козырек своей кепки, высказал приветствие:

— Мир вам, люди добрые, — как бы сразу и предостерег обе стороны от вражды. — Здравствуете. Уж не истолкуйте в противность себе наше появление… — Снял кепку, при-гладил белые волосья. И все ощутили легкость в себе, задвигались. Колкость во взглядах исчезла. Каждый это и увидел в другом.

Вслед за Стариком Соколовым плотники и механизаторы тоже поздороќвались с ле-сорубами, кто кивком головы, кто словом: "Здравствуйте!"

Лесхозовцы ответили вразнобой. Кто-то и нехотя, но и не враждебно. Свободней задвигались, и по мере этих своих движений, лица их смягќчались. Но вступать в разговор товарищески что-то мешало. Молќчали люди, молчал и бор. Дети выжидательно глядели на взрослых. Но тягостней всего было настороженное молчание тянувшихся к небу ствоќльных сосен. Они как в яму глядели сверху и на своих палачей, и на упавших ниц своих собратьев. И тут же тайное действо художника, завораживающее своей мирностью. Он, как избранник судьбы, никому не вредя, и ни к кому не питая неприязни, рисовал, чтобы оставить в паќмяти событие.

"А что, если сосны эти видят и сейчас по-своему плачут…" — пало на ум Дмитрию Даниловичу. Неспроста ведь встарь мужики дрова рубили в морозы, когда природа во сне.

И все же нельзя было скрыть неосмысленной, тупой неприязни сторон. Умом каж-дый понимал — враждовать грешно. Да и смысла нет, не из-за чего. Ведь это все "никого" и "ничье". Лесорубы не по своей воле и охоте появились в моховском бору. И все же колхозный люд задевало: к ним крадучись, вроде разбойно наехали. Обида держалась и у лесоруќбов: не дают выполнять заданную начальством работу. Обе стороны и готовы встать в позу, втравиться во вражду, пойти класс на класс… А из-за чего?.. Из-за ничей-ного вот и могут сшибиться. Потом отрезќвятся, взглянув на все с высокой колокольни. Общественное утрачиваќет границы нашего. Все в руках демиургенов. Так и плюнуть бы на саќмо дело: или вырубить бор, или оставить — не все ли равно. Но вот тут был Старик Соколов, Коммунист во Христе. И от него каждому исќходило мирство, как от иконы в красном углу своей избы.

Дмитрий Данилович догадался, что лесорубы приехали через Патрикийку и Куз-нецово. При повороте с шоссе к Барским прудам, их трелевоќчные тракторы увидели бы от мастерских. И он спросил, вроде как из чистого любопытства, ни к кому прямо не обра-щаясь:

— Вы как сюда ехали-то, с Беляевского большака что ли?..

Один из лесорубов усмехнулся, повел плечами, другие переглянулись: где везли, там и ехали. Вроде уже по сговору участвовали в обќмане.

Яков Филиппович и Дмитрий Данилович хорошо знали старшего из лесоруќбов. Он посмотрел на них поочередно, будто не сразу узнал, но промоќлчал. Они подошли к нему, назвали Григорьичем, поздоровались за руку. Разговор все же не больно клеился, но и в раздоры не шел.