Кому в раю жить хорошо...

Что значит, войти в огонь?

Да разве ж можно что-то понять, если уже понимать станет некому? И как, простите за вопрос, бродить по этой лаве? Плыть что ли? Реки лавы и никаких привилегий!

— Дьявол, ы-ы-ы-ы, сам бы побегал тут, по реченьке твоей горючей! — ругаясь, но не громко, простонала Манька. — Не человеческое же у тебя условие! Как копать — так я, как куда сходить — я, как хоронить — я, нечисть рубить — и тут я, чертям вольную добыть… Ну чем я тебе не угодила, благородный труженик адовых порядков?! Модно себя хвалить…

Видимо там, в Утопии, все спали, поговорить было не с кем — Дьявол откликнулся сразу.

— Манька, иду я по своему саду, слышу, вопиет ко мне комар, который прежде срока в землю мою пришел, Ай-яй-яй, как не умно ходить по всем весям дорогам. Куда занесет, знаешь? — услышала она насмешливый, до боли знакомый голос. — Перспектив у тебя никаких, ну хоть сейчас сдаешься ли?

— Ты мне сам саван сошьешь, али по старой дружбе Борзеевича просим? — пристыдила она его. — Вижу же, что земля под ногами, а как ступить не знаю! Ведь как-то же они живут! Значит, есть земля! Черти… там, в избе… тоже не в воздухе летали. К земле привязаны, разве не так?

— Мертвец одно, а живой человек другое. Прежде срока в Аду не покалечит себя человек. Ад — это круто! А если линию судьбы перечеркнет мертвечина, тогда смерть. Но здесь одна она: вызов брошу, и пойдешь на смерть. А пока ходи буквой Закона. Восьмью глазами разве не найдешь куда ступить? И перестань смешить! Ты — красная глина, которая была когда-то мной. Что с ней станет? Оживешь — будешь жить, нет, закончу начатое. А как назад соберешься, кликни черта. Ты его вернула, теперь пусть он тебя вернет. А я пока Борзеевичу привет кину… от вашего дому в звонную думу!

— А где мне искать нетопырей, людей и окаянных? — крикнула Манька смелее.

— Везде где ты! Растопырь уши, раскрой глаза пошире. Чем бы брачная контора была, если бы не соединяла женихов и невест? Я на работе, Манька, мне тут половником стучать не пристало! Там, внизу, земля тебе показывает меня, а тут мы над землей.

И голос исчез — просто, исчез! Господь прошел мимо по своему Саду. Ну, хоть голосок его с чем-то ее порадовал! Значит, не умрет. Манька с ужасом воззрилась на лаву, которая плыла мимо и плескалась у ног. Не было Сада-Утопии, была одна лава и камень.

Необыкновенное чувство — страх!

Где испытала бы она боль, если не в этом райском Судилище?

«Так, меня никто не судит … пока… это репетиция, — прошептала Манька, зажмуриваясь и крепко стискивая зубы. — Поверь в себя! Поверь в себя! Видел бы меня Борзеевич! — дышать стало еще тяжелее. — Крест на мне?! Оберег! Зуб мудрости! Я — красная глина! Что мне сера, что мне зной, что мне … камень не пробивной, когда пришла костлявая за мной!!!»

Она, наконец, решилась и вдохнула сернистый воздух полной грудью.

Вздохнула так, как на земле. И на выдохе вылетел такой столб пламени, что не удержалась и упала мягким местом по пояс в самую лаву. Раскрыла глаза, рассматривая себя.

Вообще было не так болезненно, как ожидала. Никаким рассудком понять это было невозможно, но факт оставался фактом. Ее попа и прочие места, погруженные в жидкий каменный поток, раскаленный до миллионных градусов, оставались невредимые. Жгло, жжение проникало вовнутрь, сразу же запахло шашлыком, но в избе, когда она выносила покойников из огня, когда у нее обугливались конечности и слазила кожа, было много больнее. Хотя, наверное, глупо сравнивать боль. В каждое время она кажется самой непереносимой.

Она встала из лужи и потопталась на месте.

Ноги вязли в лаве, как в том болоте, которое она не забыла бы, даже если бы у нее вырезали мозги. Адреналина она хапнула по седые волосы. Это она потом в архивах Бабы-яги узнала, что адреналин разгоняют в крови после выброса физическими нагрузками, а в прочих случаях он избирательно откладывается во всяких нужных местах, чтобы разрушать неокрепшие тела. Тогда она плюхнулась рядом с пнем и до следующего утра валялась мертвецки уснувшая — а попрыгала бы вокруг пенька, и седой волос не состарил бы ее так неожиданно.

Она тихонько побрела вдоль течения.

Пожалуй, единственное, что напоминало здесь об Утопии, размеры того самого озера и плита, но были они уже другими и тоже плавились… Что тут можно было понять? Огонь — он и есть огонь! Совсем не к стати наткнулась на что-то твердое, споткнулась и полетела наземь, ударившись головой о камень, а когда пришла в себя, то поняла: шишка вскочила самая настоящая, и она уже не луч света в темном царстве, а беглая каторжница, ибо телесные места были ущемлены самым бессовестным образом. Боль, которая утихла, пока она разглядывала Утопию, вернулась.

Она оглянулась вокруг и заметила, что или приблизился день, когда царство Дьявола стало чуть ближе, или наоборот, отстояло теперь еще дальше. Место ее Бытия оставалось все еще каменным и с лавой, но теперь она была не одна: в каменных глыбах она с невероятным трудом начала узнавать очертания небольшого помещения, зараженного злобными эманациями противостоящей ей силы. На этот раз образы не вышли из нее, они были здесь с самого начала, а она среди них.

— Сними меня, сними! — просил кто-то истошным голосом с мольбой и отчаянием. — Проклят я, но почему?! Сними-и! — и разрывающие ум вопли.

Манька насторожилась, проверяя себя на периодичность слуховых галлюцинаций.

Голос был где-то совсем рядом.

Она оглянулась и ничего не увидела, только неясная тень, почти незаметная на фоне огня и камня.

Сразу же проверила место затылочным зрением, и вдруг обнаружила, что не может нащупать Утопии. Так было, когда всевидящие черти перебарывали человека, убеждая Дьявола оставить мысль невоплощенной. Под Твердью. Чтобы Манька сказала: «прощай Небо», а они бы хором ответили: «Здравствуй, Землица!» — которую она после себя оставит…

Наверное, Дьявол просто показал ей Утопию, чтобы потом, когда вернется, зная, от чего избавил ее вампир, мучалась бы она еще сильнее… Уже не физически, а морально.

Манька загнула кукиш, и, не зная, куда им ткнуть, ткнула себе за спину. «Вот уж!»…

И вдруг отрубленная воловья голова с выкатившимися глазами, ударив острым рогом в висок, прилетела в лоб, сбив с ног и забрызгав кровью.

Глава 7. Если есть человек, есть и прошлое…

Холод пробирал до костей. У нее не хватало сил, чтобы подняться. Камень все еще упирался в голову, вырезая в мозгу пульсирующую боль. И те, кто находился в помещении, отступили, скалясь над нею. Отрубленная воловья голова лежала рядом, истекая кровью.