Конь бледный еврея Бейлиса

Но лестница привела не во двор. Открыв - уже без колебаний - дверь внизу, Зинаида с радостным удивлением обнаружила, что стоит на улице, на тротуаре, и прохожие идут, не обращая на нее ни малейшего внимания...

Огляделась. Выход этот был с какой-то неведомой стороны здания ГЖУ1, но самым невероятным оказалось не это: вывеска у входа уведомляла, что здесь располагается "Склад мешочных изделий купца 3-й гильдии Курупчука". Ускорив шаг, решила удалиться от опасного места как можно дальше, а позже посоветоваться с Дмитрием. Но в тот момент, когда уже ступила на мостовую, чтобы перейти улицу, дорогу преградила пролетка, и веселый девичий голосок - такой знакомый - произнес: "Садитесь, и побыстрее..."

– Кто вы?
– замерла, забыв опустить ногу. Стояла, словно курица, на одной.

– Меня зовут Катя Дьяконова. Я видела, как вас забрали, я ждала, я рыскала здесь по кругу, словно цепная собака... Не стойте на одной ноге, вы упадете и разобьете нос!
– и мелодично рассмеялась.

На следующий день после того, как получил от Кулябки не то пре дложение, не то приказ (размышлял, но так и не понял - уж так скользок оказался полковник, так скользок - не ухватишь), Евгений Анатольевич собрал пожитки, сел на извозчика и направился на Лукьяновку, в еврейскую больницу. Путь был знаком, ехал в тяжелом раздумье, не обращая на возможную слежку ни малейшего внимания. (Зачем? Прибытие в больницу или отсутствие в оной проверяется легко, к чему Охранному утруждать себя "наружкой" - мелькнуло в голове и пропало, а зря.) Если бы выплыл из сна - несомненно, увидел бы, как обгоняют его экипажи - один, второй, третий и снова, но уже по-другому: второй, первый... Кулябка, практик охраны, полагался только на себя. Филеры проводили Евдокимова до ворот больницы и уехали, оставив дежурить очень натурального торговца горячими пирогами: все было у разбитного парнишки мангал с угольями, запас румяных пирогов с грибами сушеными и капустой, пиво в кувшинах. И зазывной тенор. Приметив Евгения Анатольевича, филер схватил его за руку и заорал в ухо благим матом:

– А вот, барин, попробуйте стряпни хохляцкой, вкусной, натуральной! Запейте певком, в брухе и выйдет сладостное бурчание! А пропукавшись власть - обретете покой и бездонный сон!

Но Евдокимов отбился и торопливо скрылся за воротами. "Ну, и дурак", сказал ему в спину торговец и начал раздувать угли. Птичка вошла в клетку и без ведома сотоварищей по службе уже не сможет выйти. Ведь не придет же в голову надворному советнику и кавалеру удирать с тыльной стороны - по оврагам и буеракам? Да и зачем?

Евгений Анатольевич между тем миновал сторожа с колотушкой, прачек, кои развешивали на веревках больничное белье (ярко выраженные еврейки, что заметно смутило Евдокимова - он был убежден, что последователи Адонаи1, достигнув благоденствия, безжалостно эксплуатируют труд православных), и, поднявшись на добротно выделанное крыльцо, очутился перед входом, около которого стоял, привалившись к перилам, и ковырял в носу молодой человек иудейской наружности, с длинными свалявшимися пейсами огненно-рыжего цвета.

– Мне Зайцева, - бросил Евдокимов, пытаясь пройти.

– А мы принимаем только больных христиан, - нагло заявил парень. Здоровые здесь не ходят.

– Это... почему?
– опешил Евгений Анатольевич.

– Да у вас на лице написано: очень пахнет. Разве нет?

– Поговори мне, умник...
– пробормотал Евдокимов.- Где Иона Маркович?

Парень поскреб кожу под правой пейсой:

– Нету, значит.

– А где?

– Умер. Восемь лет тому.

"Дубье...
– захлебнулся яростью.
– Знатоки чертовы. Даже не знают, кто новый владелец".

– Ладно. А кто теперь?

– Марк Ионович. Сынок. И жена его. Урожденная Этингер. Знаменитая фамилия...

– Черт бы тебя взял... Я это и без тебя знаю! Этингеры. Из Галиции. Они бывают здесь?

Рыжий смотрел ошеломленно и тон сменил мгновенно, его безукоризненно русский выговор вдруг зазвучал густо-местечково:

– Ви... Таки извиняйте, я полный и круглый идьёт. Я уже не догадался... Они имеют бивать. В январе бивали, били то есть. Я понимаю, что ви тепэр илучче мине имеете понять? Они уехамши...
– Последние два слова он произнес вполне по-русски.

– О, скотина...
– задохнулся Евгений Анатольевич.- Сейчас, сейчас кто?

– Борух Зайцев. Вы идите, оне у себя...
– ухмыльнулся парень.

Поднялся по лестнице, ярость душила: "Негодяй, Кулябка, проклятый, удружил, сволочь... Журналист... Еврейская среда... Да мне-то что?!" Толстая старая еврейка в синем сатиновом халате протирала стекла, изредка отдыхивая на зеркальную поверхность и проверяя тряпкой: чисто ли.

– Борух Зайцев мне надобен, - зло сказал ей в спину.

Она улыбнулась, широко и радостно:

– О-о... Такой человек! Вы получите удовольствие! Все говорят!

– Что? Что "все говорят"?
– зашелся кашлем.
– Старая ведьма, не морочь мне голову! Где он?

– Я же сказала: вот!
– толкнула тяжелую дубовую дверь.
– Входите! Вы будете иметь восторг!

"Пропади ты...
– бормотнул под нос.
– Хорошенькое дело... Интересно, что бы я написал о них, если бы и в самом деле умел?" И Евгений Анатольевич оказался в большом, уютно обставленном кабинете, с медной люстрой под высоким потолком и тяжелой дубовой мебелью с резьбой. Пожалуй, милую картину портили только некстати повешенные тут и там большие фотографические портреты в дубовых же рамках, на которых испуганно замерли бабушки и дедушки очевидно еврейского происхождения. На бабушках чернели кружевные платки, на мужчинах - надвинутые на лоб котелки. Изображенные очень старались запечатлеться красиво и изысканно...

Заметив Евдокимова, из-за стола поднялся невысокий брюнет с бородкой и очень короткими пейсами - при желании их можно было принять и за длинно подстриженные виски, и доброжелательно, с улыбкой осведомился о здоровье.

– При чем тут мое здоровье?
– обиделся Евдокимов.

– Ну, как же?
– удивился владелец кабинета.
– Это больница. А в больницу мы приходим, когда пошатнулось наше здоровье!

– Очень логично. Но я совсем по другому делу. Вы Борух Зайцев?

– Я Борис Ионович Зайцев, хозяин этого заведения. Так что же, сударь, вас привело сюда, если не расстроенное здоровье?

– Да оставьте вы мое здоровье в покое, наконец!

– Ну как же, если мы, медики, не подскажем вам вовремя - возникнет рак. Предстательной железы, например. Последствия ужасны, поверьте мне на слово!

О предстательной железе Евдокимов не имел ни малейшего представления, однако спросить счел не удобным (не хватало еще, чтобы этот еврей уел его!).

– Послушайте, друг мой, я журналист. От Суворина. Я желал бы получить вашу помощь. Очерк о евреях. Прекрасно! Изумительно! Евреи несут здравие не только своим - что, согласитесь, логично, но нам, русским! Гениально! Совершенно невероятный поворот!

– Отчего же... У нас половина коек - русские. Ваши чаще болеют.

– Поклеп! Евреи - истощенное племя! Вы преувеличиваете, если просто не...
– Евдокимов замялся.

– Не лгу?- хотели вы сказать? У вас много времени?

– Сколько угодно!

– Прекрасно! Поживите здесь с нами, вникните... Вам многое откроется. Если, конечно, не будет предвзятости. А ведь у вас есть предвзятость?

– Бог с вами! Как можно? Какую я могу иметь предвзятость? И зачем бы я сюда пришел? Предвзято можно сочинить и дома. Вот что... Я могу здесь поселиться? Недели на две, скажем?