Конь бледный еврея Бейлиса

– Разумеется. На этом этаже пустует хорошая квартира. Ванная комната, туалет, мёбель... Извольте!

– Нет, я бы хотел среди простых людей, удобства не имеют значения. Я желаю опроститься и увидеть жизнь вас изнутри.

– Жизнь нас? Вы не знаете русского языка. Так нельзя сказать по-русски.

– Нет, я знаю русского языка!
– взбеленился Евдокимов и замолчал, будто поперхнувшись. В самом деле... Весьма странный падеж. Жаль, что это он, хозяин, так не сказал. То-то смеху бы было...

Договорились быстро и полюбовно: Евдокимов идет вниз, на край усадьбы, там стоит дом заводского приказчика, Менахиля Бейлиса.

– Впрочем, - заметил Зайцев, - он предпочитает, чтобы его называли "Менделем".

И Евдокимов двинулся вдоль забора, по тропинке, и вскоре заметил глиняный раскоп. Впереди темнели невысокие старые строения и печь для обжига, это не столько понял, сколько догадался, и странные деревянные круги на ножках были разбросаны по всей территории. "Что бы это значило?" подошел к одному, толкнул, круг двинулся со скрипом.

"Как это все же интересно... Совсем другая жизнь, неведомая, о ней никто и не подозревает, а она существует и течет, и ей, этой жизни, глубоко на всех на нас наплевать..." Евгению Анатольевичу сделалось грустно. Подумал: "А вот они, местные, точно так же думают о нас. И мы не понимаем друг друга. И никогда не поймем. Но разве при таких обстоятельствах может устроиться жизнь? Никогда!" Послышались детские крики, кто-то звал Евдокимова:

– Дядя! Дядя!

То были дети - девочка и мальчик, лет двенадцати на вид. Они сидели на краю деревянного круга и болтали ногами.

– Чего вам, ребятишки?
– подошел Евдокимов.

– Вы русской?
– спросила девочка, оглядываясь, словно в страхе.

– Русский, русский я!
– занервничал Евдокимов.
– Не видно, что ли?

– Да видно...
– Девочка вгляделась с подозрением.- А знаете что? Этот круг, что вы любопытничали- это инструмент, называется "мяло". Под него бросают глину для выделки кирпича, потом приделывают орудийное тяжелое колесо, лошадь тащит, колесо мнет глину - чтобы потом не было дырок в кирпиче! Это мы, русские, придумали, а исполняют - евреи. Они ведь безмозглые...

– Вы меня просветили, дети, и обрадовали!
– искренне произнес Евгений Анатольевич.
– Истинно русский, наш взгляд, благодарю...

– Так вы - русской, - она упорно произносила это слово так, как произносят "союзники", Евдокимов это знал.
– Вот, мы вам и говорим: на наших глазах уволокли Андрюшу Ющинского. Вон-он туда. В печь. Мы оба видели.

Мальчик слез с "мяла" и стоял, переминаясь с ноги на ногу, опустив глаза.

– А тебя как зовут?
– Евдокимов взял его за подбородок. Лицо было круглое, с веснушками, вихры нестриженые, но выглядел миленьким, симпатичным.

– Я - дворянин Киевской губернии Евгений Чеберяков. А она, - взял девочку за руку, - сестра моя родная, Людмила Чеберякова. Она хотела сказать...

– Я сама!
– перебила Люда.
– Так вот: если вы - русской - примите меры. Потому полиция и все скуплены евреями!

Что-то заученное, невсамделишное послышалось Евдокимову в ее словах.

– Кто научил вас так говорить?
– спросил прямо.
– Вы же не свои слова говорите?

– А мы - дети, - нахмурилась Люда.
– Да. Так взрослые считают. А мы подумали и решили: зря не скажут. Опять же мы сами видели.

– А ты?
– повернулся к Жене.

– Ты согласен?

– Не знаю...
– мрачно отозвался мальчик, вызвав у смущенного Евгения Анатольевича тяжкое раздумье. Что-то здесь было не так. И хотя слова звучали сладкой музыкой, но - только вроде. Поганое, разрушительное словечко...

– А вы знали Андрюшу?
– спросил с доброй улыбкой, поглаживая Женю по голове. В них следовало пробудить доверие.

– А как же!
– крикнула Люда.
– Мы дружили с ним! Да тут дело верное, вы даже и не сомневайтесь! Судите сами: он добрый был, общительный и не то чтоб глупенький... Понимаете, вот мы с ним, - обняла брата за плечи, - мы хорошо знаем, кто такие евреи и на что они способны! Наш поп, ну священник - он всегда говорит: не общайтесь с евреями, не имейте с ними дел! Они обманщики и хитрецы! Хитрованы! Русскому человеку против еврея никак не выстоять!

– Позволь-позволь!
– вскинулся.
– Как же так? Не-ет, я не согласен!

– Так ведь батюшка говорит...
– потишала Люда.

– Так и что? Батюшка... Нельзя так унижать наше племя, никак нельзя! Ты понимаешь?

– Я тоже поначалу спорила, но батюшка сказал, что я не понимаю. Что мы - да, мы сильны! Но они - они эта... Слово такое... Въедается в челове ка и губит, а?

– Бацилла?
– догадался Евдокимов.

– Вот именно!
– обрадовалась Люда.
– Она въедается, а мы ничего не можем поделать!

– В здорового человека бацилла не вопьется...
– заметил Евгений Анатольевич и испуганно замолчал.

Мысль прозвучала весьма крамольно. Неосторожность была тут же наказана - дети вспорхнули, словно два воробья, и помчались по склону с криками:

– Еврей, еврей!

"Черт те что...
– искренне вздохнул.
– Черт те что... Какие-то ненормальные дети... Что с нами происходит, Господи, дай ответ!" И, не получив ответа, Евгений Анатольевич направился к небольшому домику, от которого в обе стороны разбегался почерневший забор. "Там, верно, улица..." - догадался и осторожно постучал.

– Да-да, да-да!
– послышался из-за дверей мужской голос.
– Кто-то пришел, я никого не жду, а ты?

– Не сходи с ума!
– иронично отвечал женский.
– Ты скоро лопнешь от ревности!

– Имея столько детей? Мне кажется, что я давно уже сошел с ума от этого сплошного несчастья! Что я заведу женщину! Что ревновать должна ты!

– Открой двери, любовник...
– отвечала она насмешливо, и двери открылись. На пороге перед Евдокимовым стоял невысокий, лет сорока, черноволосый, бородатый, усатый и пейсатый человек и с недоумением вглядывался.

– Ви? А ви кто?

– Меня прислал Борух... Борис Ионович. Он сказал, что я могу поселиться у вас.

– А он не сказал, что ви должны жениться на моей Эстер? Нет? Как странно... И что же?

– Так я могу?

– Что? Жениться?

– Нет. Поселиться.

– Таки где? Здесь? У мене на голове? Может быть - на голове у моих мальчиков? Их трое. Как раз три головы сделают вам удобную койку. А?

– Нет.
– Евдокимов, сколь ни странно, даже не раздражился, ему было не то весело, не то занятно. Забавный человечек...
– Нет. Я пишу в журнале. Знаете, что такое журнал?