Конан и Небесная Секира

Если так, богов надо отблагодарить, особенно Куу. Надо напасть на себайо! Эта мысль давно бродила в голове у вождя. Напасть, сжечь их Очаги, содрать с мужчин и женщин кожу, вымазанную крокодильим жиром, и принести ее, вмести с внутренностями, в жертву Кровожадному Куу! Куу - хороший бог, ему достаточно кожи и потрохов, а мясо он оставляет заласса, своим детям… Но Куу любит слушать крики побежденных, любит смотреть, как с них спускают шкуры, любит, чтобы в его Доме, у его Очага было много высушенных голов. Хороших голов - голов воинов себайо, а не прибрежных карликов!

И надо торопиться, думал Гиромда, чувствуя, как раскачивается Яростный Блеск и слегка подталкивает его в спину. Надо торопиться, потому что три дождливых сезона назад себайо приходили в лес со своими летающими дротиками, но Силунди отвел им глаза, и они не нашли Племенных Очагов заласса. Но теперь пусть приходят! Главное, подобраться к ним поближе - так, чтобы они не успели швырнуть дротики… Тогда его воины бросятся на них с дубинами и перебьют! Он сам прикончит пятерых Яростным Блеском… нет, не пятерых, а дважды, трижды, четырежды по пять! Во имя богов! Столько, сколько у него, Гиромды, пальцев на руках и ногах!

Но еще лучше не ждать себайо в лесу, а нагрянуть на их Очаги - на те, что стоят у самой опушки. До остальных, что выстроены в степи и на речном берегу, не добраться, слишком далеко и опасно… Но если убить и съесть лесных себайо, то остальные захотят отомстить и придут в джунгли. Вот тогда…

Гиромда вдруг замер, задрав голову, и цепочка воинов остановилась. В лесу нельзя полагаться на глаза и уши; здесь надо нюхать. Паутину больших саа, Детей Ночи, не разглядишь, и не услышишь шороха их лап, но смрад их добычи, гниющей в ловчих сетях, можно учуять за много шагов. Также и с ядовитыми червями, и большими пестрыми кошками, и со змеями, и с Серыми Людьми, похожими на огромных обезьян… Каждого выдает запах, и тот, кто умеет различать запахи, избежит многих опасностей в джунглях.

Гиромда владел этим искусством в совершенстве, иначе не сделался бы вождем. Широкие ноздри его плосковатого носа жадно раздувались, но сейчас он не думал об опасности. Ее и не было; он принюхивался к запаху дыма, верному признаку человеческого жилья. Племенные Очаги близко! С торжествующим возгласом он вскинул руку, и воины взвыли в ответ, на мгновение заглушив негромкий шелест листвы и скрипы древестных стволов. У каждого словно прибавилось сил; они вновь зашагали по узкой тропе, торопясь к своим хижинам, сплетенным из гибких лиан, к яркому пламени костров, пылающих в кругах из плоских камней, к своим женщинам, истомившимся по мужским объятиям, к Домам Богов. Они спешили, не замечая, что привкус дыма в воздухе слишком едок и густ, и к нему примешивается еще один запах, почти неощутимый даже для чутья лесных охотников.

Вскоре цепочка заласса выбралась на поляну - на широкую поляну, где прежде грудились хижины Племенного Очага - и тут беда простерла над ними свои черные крылья. Поселка больше не было; на его месте дымились кучи полусожженного дерева, грудами лежали обгоревшие трупы, а Дома Богов, Потрясателя Нготы, Мубугу, Повелителя Огня, Владыки Деревьев Силунди, Пожирателя Куу и всех остальных, лежали в развалинах. Сами же идолы, вытесанные из толстых стволов, исчезли, и это показалось потрясенному Гиромде наиболее ужасным. Чего стоит народ, не сумевший защитить своих богов?

С горестным воплем он бросился вперед, к темневшим посреди поляны руинам. Он знал, чьи руки спалили лесное гнездо заласса, кто перебил их женщин, кто надругался над их богами и разграбил поселок. Себайо! Вонючие себайо, пожиратели крокодилов! Они опять пришли в джунгли и на сей раз отыскали то, что хотели! И Силунди не отвел им глаза, Нгота не столкнул в ловчую яму, Куу не сожрал их внутренности, а Мубугу, словно обезумев, бросился жечь не врагов, а хижины заласса!

Рыча, Гиромда бежал к пепелищу, и воины, побросав корзины и щиты, копья и дубины, мчались за вождем, завывая от горя. Бессилье идолов страшило их. Они могли найти женщин в других лесных селениях, отнять или купить их; они могли выстроить новый Очаг, заново возвести Дома Богов, увешать их высушенными головами, устлать шкурами пестрых кошек… Но где сами боги? Где Мубугу, Нгота, Силунди, Куу и все остальные, вырезанные из цельных стволов твердого дерева патари и пробужденные к жизни искусством колдунов? Где они? Сгорели? Или позволили себя пленить? Кому? Себайо?

Себайо!

От спаленного поселка тянулась полоса вывороченной земли, словно тут протащили нечто тяжелое. Она шла к дальнему краю поляны, ясно показывая, откуда пришли и куда ушли победители. Быть может, они недалеко? Развалины Племенного Очага еще дымились… Если себайо не успели выбраться из леса, то воины Гиромды догонят их и перебьют… А потом, возвратив идолов, можно поискать место для нового Очага и раздобыть женщин…

Не добежав до опушки полсотни шагов, вождь заласса сорвал с плеча огромный топор и завертел им в воздухе, приказывая воинам остановиться. Первым делом им надо подобрать оружие, затем поесть и выслать в лес пару хороших следопытов… Пусть налегке догонят себайо, пересчитают их… А затем - затем Яростный Блеск, дубины и копья заласса обрушатся на разорителей!

Что-то свистнуло, и Гиромда с изумлением уставился на стрелу, вонзившуюся в плечо. Вторая пробила колено, и вождь с хриплым ревом повалился в траву, выронив топор, ударивший его прямо в висок. С опушки прянуло еще несколько стрел, затем ливень их сделался гуще, и первые воины себайо, потрясая луками и копьями, показались среди деревьев. Их было много, очень много, но Гиромда уже не увидел врагов…

***

Расположившись на невысоком помосте, устланном леопардовыми шкурами, Зала внимательно рассматривал левым глазом узор из листьев, веточек и камней, выложенный на земляном полу. Правого глаза у верховного вождя себайо не было; еще в молодые годы он потерял свое око в схватке с лесными заласса, пожирателями человечины. Да и то сказать, он не выглядел могучим воином; даже в юности казался слишком щуплым и тонкокостым, так что в боях орудовал дротиком, а не тяжелым топором и не дубиной с вбитыми в дерево осколками кремня. Сейчас, когда ему минуло сорок разливов Большой Реки, Зала не принимал уже участия в битвах и набегах, оставляя это занятие младшим вождям. Зато он был умен, хитер и коварен - а все эти качества ценились у себайо куда выше воинской доблести. Ибо всякий научится ловко размахивать копьем, но не всякий знает, куда его направить!

В том-то дело и заключалось - куда направить…

Снаружи стоял ясный день, и через широкие двери Каны Вождей внутрь попадало достаточно света, чтобы Зала мог разглядеть узоры на полу во всех подробностях. Сама же кана была круглой, собранной из жердей, обтянутых крокодиловыми шкурами, и стояла на крутом речном берегу. Жерди надежно вкопали в землю, а края шкур привалили тяжелыми камнями, чтобы ни дождь, ни ветер не проникли в кану и не повредили драгоценный узор. Мудрецы себайо составляли его много лет, выспрашивая бродяг, охотников и разведчиков о землях, лежавших за лесами и степями, за горами и за Большой Рекой, Матерью всех рек. И теперь Зала мог разглядывать мир словно с высоты птичьго полета, размышляя о том, куда он поведет вскоре своих людей. Людей же у него набиралось немало, ибо были ему покорны все кланы себайо - и те, что жили в джунглях и степи, и обитавшие по обоим речным берегам. Народ себайо размножился числом - особенно с тех пор, как семь разливов назад удалось расправиться с лесными людоедами, уничтожив одних и оттеснив на закат других. Вот тогда-то один из отрядов и доставил верховному вождю Губительницу! А тот, услышав, что в пути от лезвия секиры погибли трое воинов, не стал касаться ее руками, но велел повесить на столб в кане, слева от своего помоста.

Мудр был Зала, хитер и предусмотрителен! А потому Рана Риорда не убила его в скором времени, как прочих людей черной расы, дерзнувших возложить руки на холодную сталь полукруглого лезвия…

Зала же остался цел и невредим, но уже в течении семи разливов Большой Реки, с тех пор, как появилась Губительница в Кане Вождей, посещали его странные мысли.

Куда же отправиться, на юг или восток? Прямо к солнцу или на его восход?

Здоровым левым глазом вождь уставился на узор, выложенный у помоста, понятный лишь посвященным. Лишь они знали, что изогнутая дугой ветвь дерева хидара обозначает Большую Реку, а груда белых камешков - горы, что тянутся на правом ее берегу. За камнями был насыпан песок; там простиралась пустыня, и шла она до другой ветки, тоже обозначавшей реку, но не такую огромную, как та, где жили себайо. Позади нее тоже громоздились горы-камни, а несколько сухих листьев изображали озера. С другой же стороны Большой Реки травинками помечалась степь, а множеством палочек, воткнутых в пол - джунгли. Кое-где палочки уступали место камешкам - там тоже были горы, голые или заросшие лесами. Далеко на западе, у самой стены каны, поблескивала чешуей змеиная кожа - океанский берег, о котором мудрецы и разведчики себайо почти ничего не знали. Но Залу это не беспокоило: на запад, как и на север, он идти не собирался. Юг или восток - других путей не было!

Все это казалось странным. Зачем себайо вообще куда-то уходить? Степь, лес и речные берега богаты зверьем, съедобными плодами, топливом для костров; есть тут и сухие пещеры в горах и холмах, где удобно прятаться в сезон дождей, есть заросшие тростником протоки, где можно бить рыбу и крокодилов, есть ручьи и речки с чистой водой, есть подходящая для коз трава и россыпи всяких камней, годных для топоров и копий… Но Зале чудилось, что иные земли, далекие, будут еще лучше, еще просторней и богаче, и почему-то он совсем не думал о том, что в чужих землях найдутся и чужие люди, которые не уступят пришельцам без боя ни своих пещер, ни охотничьих угодий. Впрочем, себайо были народом многочисленным и храбрым, так что схватки и битвы их не страшили. Зато на новом месте могло обнаружиться что-то интересное, что-то необычное… Как, например, в озерной стране, что лежала за пустыней, за далекой рекой и горами.