Конан и Небесная Секира

Однако бросать ее киммериец не хотел. Если в Иранистане бесхозных рабынь топили в море или закапывали живыми в землю, то в Вендии их судьба могла оказаться и того горше - к примеру, затопчут слонами или сожгут перед алтарем Асуры. Нет, он твердо решил не оставлять здесь свою маленькую невольницу! К тому же она пела и говорила на пяти языках и могда очень пригодиться в Уттаре и Камбуе.

Наклонившись, Конан подхватил ее под мышки и забросил на круп вороного, буркнув:

– Держись за ремень, принцесса.

Шемит, сидевший рядом с ним на гнедом жеребце - один из тех, до кого в Базре не успела добраться Конанова секира, - ухмыльнулся:

– Боишься, украдут твою девку? И то сказать, лакомый кусочек!
– он облизнул полные губы и вдруг закашлялся, опаленный яростным взглядом киммерийца.

– Кром любит лакомиться печенкой болтунов, - процедил Конан сквозь зубы.
– Пожалуй, я доставлю ему это удовольствие! Крому пойдет печень, а Нергалу - все остальное!

Шемит, потупив глаза, смолчал.

Впереди колоны Таглур замахал саблей, закричал:

– За мной, соколы! Сокровища Айодии ждут нас!

Всадники тронулись. Ния, обхватив Конана за пояс, гордо выпрямила стан; наверное, первый раз в своей короткой жизни ехала она на боевом коне, вместе с могучим рыцарем, что должен был - как полагалось в сказке - увезти ее в свой дворец на вершине неприступного утеса и сделать если уж не раджассой, то по крайней мере кьо, первой женой, госпожой над тысячью рабов. Голосок девочки взвился, зазвенел хрустальным колокольчиком, полетел на запад и восток, над морской гладью и дорогой, утоптаной копытами лошадей и широкими ступнями слонов.

В который уж раз я встаю на рассвете,

Встречая рождение нового дня,

Усталый ездок, так похожий на ветер,

Куда ты спешишь, погоняя коня?

Иль в пыльной дороге ты счастье обрел,

И вечно летишь…

Конан, протянув руку за спину, хлопнул ее по коленке.

– Помолчи-ка, уттарийский соловей. Пока мы не удрали, не стоит привлекать внимание.

– Разве мы собираемся удрать, господин?
– прошептала Ния, затрепетав от восторга. Побег, вероятно, мнился ей увлекательнейшим из приключений.

– Конечно. Я не намерен добывать богатство и славу Таглуру под стенами Айодии. Говорят, они очень высоки.

– Но тут много воинов, господин! Как же мы…

– Молчи, я сказал! Иначе мне придется задержаться - но только на день, чтобы продать тебя в гарем Ашакана. А стены его дворца еще выше, чем в Айодии.

Ния испуганно притихла.

Плотный строй всадников, сверкающих доспехами и оружием, начал втягиваться в городские врата. Рядом с воротами восседал на коне Таглур, окруженный сотниками и телохранителями, и, гордо подбоченившись, глядел на свое воинство. Десяток Саледа Алиама двигался в последних рядах, и Конан понемногу начал отставать. Перед ним лежала дорога, и вела она прямо на восток, в джунгли, к берегам Уттарийского моря, к рыбачьим поселкам, к лодкам… Можно было пришпорить коня и скрыться в лесу словно тень, но киммерийцу хотелось напоследок потолковать с Таглуром.

В десяти шагах от сердара Конан натянул поводья и вызывающе уставился в его усатую физиономию.

– Ты, шелудивый пес, сказал, что мой народ, почитающий Крома - дикари, племя шакалов!

Таглур кивнул головой.

– Сказал! И еще скажу: за непочтительные разговоры ты будешь бит кнутом перед моей палаткой, волчье отродье. Клянусь белыми бедрами Иштар и мочой черного верблюда!

– Чтобы отхлестать кнутом, надо сперва поймать, - заметил Конан.

– Поймаешь меня, значит твой Митра сильней моего Крома. Ну, а не поймашь…

Он поворотил жеребца и неторопливо тронулся по дороге к лесу.

– Эй, свинья киммерийская, ты куда?
– заорал воевода.
– Куда, северянин? Тебе заплачено шесть золотых!

– Я давно пропил их в кабаках Базры, - откликнулся Конан.
– И не золотые то были, а так, рыбья чешуя!

Пришпорив коня, он помчался к лесу. Ния судорожно цеплялась за его пояс.

– Поймать его!
– рявкнул Таглур.
– Салед, рябая собака, он ведь из твоего десятка? Бери своих людей, и за ним! Излови мерзавца, или прибей! Не то вычту с тебя шесть монет и цену коня и оружия!

– Изловлю, господин мой, - мунган склонился к конской гриве.
– Только люди мне без надобности. Я этого северного суслика и один скручу.

– Коль так, скачи за ним! А в награду… - сердар поиграл плетью, потом швырнул ее рябому мунгану.
– В награду спустишь с безбожника шкуру, если возьмешь его живым! Сегодня же вечером, перед моим шатром!

***

Не поймав, не прибьешь и шкуру не спустишь. Конан позволил, чтобы его поймали. Правда, со шкурой своей он расставаться не собирался.

Когда между ним и столицей славного князя Ашакана пролегло изрядное расстояние, киммериец остановил вороного на обочине, спрыгнул с седла и строго приказал Ние:

– Сиди здесь, с коня не слезай. А начнут метать стрелы, скачи в лес.

– Они убьют тебя, господин!

Конан хмыкнул, бросил взгляд на лезвие секиры - там плавала в крови чья-то голова, но явно не его.

– Не убьют.

– Откуда ты знаешь?

– Кром шепнул.

Не обращая больше внимания на девочку, он встал посреди дороги и повернулся лицом к преследователям. Раздавшийся вскоре дробный топот возвестил, что преследователь одинок. Конан, запустив руку в густые темные волосы, усмехнулся; он знал, кто мчит по его следам.

– Опять хочешь крови, Рорта?
– ладонь киммерийца огладила лезвие секиры.

– Кровь, - прошипел невидимый призрак, - крр-роовь… Да, я хочу крови.

– Но то будет кровь мунгана. Стигийцев в отряде Таглура нет.

– Пусть! Это кровь врага, и я выпью ее до последней капли.

Дорога была безлюдна, и Конана мог разглядеть приближавшегося всадника за две сотни шагов.

– Пожалуй, я буду драться с Саледом на мечах, - вдруг произнес он.
– А ты, Рорта, отдохни.

– Это почему? Почему?
– встревоженно заклекотал дух.

– Мне казалось, что усатый Таглур вышлет в погоню целый отряд… десять или двадцать воинов… Тут бы я не справился без твоей помощи! Но с этим мунганом я хочу биться один на один и равным оружием.

– Почему? Почему?

– Не слишком-то много чести рубить его волшебным топором, который сечет клинки словно ивовые прутья.

– Нет! Я хочу крови!

– Мало тебе тех шестерых, что я прикончил в Базре?

– Так то было девять дней назад, - возразил Рана Риорда.
– Мы заключили договор, киммериец: ты поишь меня кровью, и ты обязан доставить меня к наследникам Гидаллы; я же отблагодарю тебя. Разве не так? А теперь ты не даешь мне взять жизнь этого ничтожного мунгана!