Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)
Шрифт:
Криворученко,краснея, пробасил,что, мол, его дело маленькое,что, дескать, лесник Трофим Степанович, через которого Семен поддерживает связь с партизанами, прислал подарок Фоме Филимоновичу.
Таня расставила на столе стеклянные банки с чем-то густым и темным.Начали рассаживаться. Дед и внучка принадлежали к числу тех редких людей, которые весело переносят нужду и умеют будни превращать в праздник.
Мужчины выпили по маленькой, и все приступили к еде.
– Самодельный коньячок… пять звездочек,– пошутил Криворученко.– Это тоже лесник презентовал. Мы хотели
– Решили лучше за твои проводы,– добавил старик.
– А чем ты насолил Похитуну?– спросил я его.– Зол он на тебя, как черт.
– А и пусть. Продажная шкура, этот Похитун. Холуй заправский. Для того он и сотворен. На другое не способен.
– Ты от него не отмахивайся!
– Что так?
– А вот так… Он нам еще понадобится.Он враг,но мы должны использовать его слабости. Портить с ним отношения не следует.
Умный старик не стал спорить.
– Значит, люб не люб, а дружбу завязывай!
– Выходит так.
– Задача мудреная,– покачал головой Фома Филимонович.– Душу с него воротит. Да и зашибает он здорово.
– Это как раз и хорошо. Ты должен его задобрить. Ты приучи его есть из твоих рук.Худо ли, хорошо ли,но он считает тебя за своего, а это– главное.
– Что да, то да, – согласился Фома Филимонович. – «Ворон ворону глаз не выклюет»…
Тетеревов мы заели клюквенным киселем. Кисель был кислый и очень густой, но после наскучившего немецкого пайка я съел его за милую душу, хотя от кислоты сводило скулы.
Потом занялись делом.Я инструктировал Криворученко, а он делал одному ему понятные заметки в записной книжке. Криворученко должен был принять в свою группу еще двух товарищей и, поддерживая связь с Фомой Филимоновичем, держать под наблюдением осиное гнездо.
Если Гюберт перебазирует свою резиденцию, надо было следовать за ним, сохраняя по-прежнему необходимую дистанцию.
Обо всех изменениях в личном составе Опытной станции,о выявленных агентах надо регулярно информировать штаб.
И Фоме Филимоновичу я поставил задачи:закрепиться на станции, по возможности наладить «дружбу» с Похитуном, добиться расположения Гюберта с таким расчетом, чтобы, меняя место дислокации, Гюберт не отпустил от себя старика, как нужного ему человека.
Листок записной книжки Семена был уже тесно заполнен непонятными словами.
– Ну как, друзья?– спросил я в заключение.
– Сделаем, Кондрат!– заверил Фома Филимонович.
– Сделаем все возможное и невозможное,– добавил Семен.
Таня сидела в сторонке, теребя косу, и слушала нас, полуоткрыв губы.
– И поскорей давай людей Семену, Фома Филимонович,– напомнил я.
– За этим дело не станет,– проговорил старик.
– Только одного,– сказал Семен.– Второго пришлет командир отряда. Есть у него парень надежный, хорошо знающий округу, по фамилии Логачев.
– Толковый парень,– заметил Фома Филимонович
– Все мы его знаем,– вмешалась в разговор Таня.- Логачев до войны был первым физкультурником в городе,бегун,прыгун,работал в техническом контроле на заводе.Жена его, медсестра, эвакуировалась с больницей,
а он остался для работы в тылу. Комсомолец…– Да что говорить, лучшего не сыскать,– подтвердил Фома Филимонович.– Орел-парень!Что тебе рост, что силенка… И мозговитый.Ну, а второго дам тебе я. Обижаться не будешь.
– Кого, дедка?
– А Мишутку Березкина.Наш, городской. В подполье с первых дней. Его немцы не трогают. Одна нога короче другой, малость прихрамывает… А парень – сорвиголова! На любое дело пойдет и глазом не моргнет. Только прикажи. Если бы не ты, Кондрат, он бы Наклейкина обработал. Вот такой…
– Ладно. Ты сведи его с Семеном, и они поговорят. Ну, мне пора,– сказал я и встал.– Кажется, обсудили все…
Я стал прощаться.
– Будь удачлив, Кондрат!– напутствовал меня старик.
– Берегите друг друга,– предупредил я.
– Все будет хорошо,– заверил Криворученко.
Таня вышла на разведку, а через минуту двинулся и я, чтобы уже никогда более не возвратиться ни в «хоромы» Кольчугина, ни в этот засыпанный снегом двор, ни в этот город. Во всяком случае– до конца войны…
На дворе уже стемнело. В лицо дул колючий, обжигающий ветер. Небо было задернуто тучами.
Я поднял воротник, застегнул наглухо пальто, сунул руки поглубже в рукава и зашагал к себе.
На третий день после моего прощания с друзьями,перед обедом,Гюберт вызвал меня к себе и объявил:
– Подготовьтесь. Вечером поедете на аэродром.
Я ответил, что у меня все готово. Под словом «все» имелись в виду радиостанция,предназначенная для Брызгалова, выданная мне довольно крупная сумма денег в советских знаках, документы.
Только сейчас я сообразил, почему Гюберт тянул с моей выброской: он ждал непогоды. Сегодня непогода пришла. Еще с ночи посыпал мелкий снег, ветер усилился, и под его порывами тонко и жалобно заскрипели сосны в лесу.
Эти дни Фома Филимонович,по договоренности со мной, задерживался на Опытной станции допоздна. А в его «хоромах» дежурил Криворученко, чтобы вовремя радировать нашему штабу о времени моей выброски.
Фома Филимонович проявлял отменное усердие, повсюду отыскивая для себя работу, чем вызвал похвалу коменданта. А работы старик не боялся: он знал шорное и плотничье ремесло,мог класть печи,чинил обувь, понимал в слесарном и кузнечном деле.
После вызова к Гюберту я улучил момент и заглянул в закуток старика. Фома Филимонович сидел на низенькой скамеечке с доской на коленях и резал самосад.
– Сегодня ночью,– сказал я.
Старик отложил работу, встал, разогнул спину:
– Сейчас отпрошусь в город.
– Удобно?– спросил я.
– Нужны нитки для дратвы. Комендант сам наказывал, а у моего знакомого они есть.
Я кивнул. Фома Филимонович знал, что делал, и предупреждать об осторожности его, подпольщика, было излишне.
Я хотел уже выйти,но старик подошел ко мне вплотную,неловко обнял,ткнулся бородой в мою щеку.
– Будь удачлив!– сказал он.– Не забывай нас, грешных, а уж мы тебя не забудем…