Конец парада. Восстать из пепла
Шрифт:
Ее дорогая, благословенная, бестолковая, исключительно выдающаяся мать завела унылого секретаря. Теперь Валентайн не было необходимости печатать ночами, после того, как целый день на игровой площадке учила правильному дыханию... Боже мой, они могут все вместе - брат, матушка в черном с примесью сиреневого, секретарь в черном без примеси сиреневого, она, Валентайн, избавившись от похожей на униформу девочек-скаутов одежды, в - о, лучше всего!
– белом муслине и шотландском твиде, - сидеть под пиниями где-нибудь в Амальфи и с бесцеремонностью кокни обсуждать местную кухню... На побережье Средиземного моря... Никто никогда не посмеет сказать, что она не видела моря Пенелопы, матери Гракхов, Делии, Лесбии, Навсикаи, Саффо...
"Saepe te in somnis vidi!" (лат,. "Во
– О Боже мой!
– вслух произнесла девушка.
Но не с интонацией кокни, нет, а с правильностью истинного английского джентльмена, приверженца тори, в ответ на невероятное заявление. Но ведь из телефонной трубки донеслось невероятное заявление! После рассеянно выслушанных бесконечных деталей финансового положения дома Макмастеров Валентайн услышала, как голос,запинаясь, сказал:
– Так что, моя дорогая Вал, я подумала, что в память о старых временах... Короче, если я помогу вам воссоединится... Кажется, вы не переписывались все это время... Ты могла бы взамен... Ты же сама видишь, что на данный момент сумма приведет к абсолютному краху!..
ГЛАВА 2
Десять минут спустя она была в кабинете мисс Ванострат.
– Послушайте, мисс Директор, - решительно, если не возмущенно, спросила девушка.
– Что эта женщина вам сказала? Мне она не нравится. Мне она несимпатична, поэтому я толком ее не слушала. Но я хочу знать!
Бледная и худенькая мисс Ванострат, которая в этот момент снимала с крючка за лакированной дверью черное износившееся пальто из драпа, смутилась, повесила пальто обратно и повернулась к Валентайн. Весь ее вид - немного напряженная поза, покрасневшее лицо, - говорил о замешательстве.
– Вы должны помнить, что я школьная учительница, - она привычным движением прижала исхудавшей рукой собранные короной золотисто-светлые волосы. Последние несколько лет даже благородные дамы недоедали.
– Поступившую информацию я усваиваю на уровне рефлексов. Вы мне очень нравитесь, Валентайн. Позвольте мне вас так называть в частном общении. И мне показалось, что вы...
– Что?.. В опасности? Возникли проблемы?
– Поймите... Эта... особа была так озабочена рассказать мне кое-какие факты о вас, и она просила позвать вас к телефону якобы для того, - явно надуманная причина, - чтобы сообщить вам новости. Об одном... человеке. С которым вы когда-то имели... связь. И который сейчас вернулся.
– Ах!
– неожиданно для себя воскликнула Валентайн.
– Он вернулся, да? Я так и поняла, - она была рада, что еще в состоянии держать себя под контролем.
Скорее всего, ей не о чем беспокоиться. Нельзя сказать, что она почувствовала изменения в себе - даже в сравнении с собой десять минут назад, когда услышала о человеке, которого она, как надеялась, давно выкинула из головы. Человека, который "оскорбил" ее. Так или иначе, но обидел!
Но похоже, что все изменилось. До того, как Эдит Этель озвучила по телефону свое невероятное заявление, ее мысли о будущем представлялись не более, чем в виде семейного пикника под смоковницей на берегу невозможно-синего моря...
– и будущее это было так близко, буквально на расстоянии вытянутой руки! Мать в черном с примесью сиреневого, секретарь в черном без примесей. Брат? О, романтическая фигура - невысокий, мускулистый, в белых фланелевых брюках и шляпе из итальянской соломки, и - почему бы и нет? для завершения романтического образа, - в алом широком кушаке.Он стоит одной ногой на берегу, другая нога... на легком ялике, мягко покачивающемся от приливной волны. Славный парень. Милый братец. В последнее время служил на флоте. Поэтому справится с легким яликом. Они собирались завтра... а может, пойдем сегодня после обеда в 4.20?
"И корабли у них есть, и солдаты,
И денег к тому же добыли!"
Слава Богу, у них есть деньги!
Через две недели, без сомнения, откроется морское сообщение от Чаринг-Кросс до Валломброзы. Солдатов - бывших носильщиков, - тоже распустят. Невозможно
путешествовать с комфортом с матерью, ее секретарем и братом, - со всей своей вселенной и багажом в придачу!– без многочисленных носильщиков... Какое нормированное масло?! Что за чепуха - попробовать обойтись без носильщиков?
Раз прицепившись, это патриотическая анти-русская песенка пятидесятых или семидесятых годов прошлого века так и прокручивалась в ее голове. Ее откопал один из младших друзей в доказательство неугасшего воинственного пыла соотечественников.
"Мы сражались с Медведем раньше,
Мы сразимся с ним еще!
Русским не достанется Константино..."
Она вдруг поймала себя на том, что сказала "О!" вместо "О, черт!". Мысль, что война закончилась четверть часа назад, остановила ее на этом "О!". Пора бросать пользоваться словечками военного времени! Пришло время снова стать молодой леди. Естественно, и в мирное время действует Закон о Защите Королевства (принятый в 1914 году - прим.перев.). И тем не менее, она продолжала размышлять о человеке, который когда-то обидел ее как тот медведь, и с которым ей предстоит сразиться!
– Пожалуй, не стоит называть его медведем!
– с каким-то отзывчивым великодушием подумала она.
И все же он - про которого сообщили, что он "вернулся", - со всеми его проблемами и прочим, полностью поглотил ее мысли... Эти придавленные тяжким бременем жизненных перипетий плечи в серой униформе захватили ее, отодвинули в сторону ее собственные тревоги...
Она размышляла, все еще находясь в школьном зале, прежде чем отправиться к директрисе. Сразу же после того, как Эдит Этель, или, вернее, леди Макмастер, предложила ей немыслимое...
Она размышляла долго... Целых десять минут!
Девушка вывела краткое заключение о том периоде неприятных душевных терзаний, о которых почти позабыла, за что не преминула себя похвалить. Несколько лет назад Эдит Этель ни с того ни с сего вдруг обвинила ее в том, что у Валентайн есть ребенок от этого человека. Хотя девушка даже не думала о нем как о мужчине. Он представлялся ей громоздкой, мрачной интеллектуальной массой, которая, очевидно, немного тронувшись умом, раз не узнает привратника, теперь страдала за закрытыми ставнями в пустом доме в Линкольнс Инн... Можно быть уверенным, ничего другого! Она никогда не была в этом доме, но увидела его мрачную, грузную медвежью фигуру в полосках пробивающегося из-за ставен света, впол-оборота через плечо смотрит на стоящую в дверном проеме девушку... Готовый удушить в раздражающей заботе!..
Валентайн стало интересно, сколько времени уже прошло с тех пор, как несносная Эдит Этель выложила свои соображения... естественно, высказываясь в интересах его Жены, и чью сторону она, также естественно, "немедленно приняла". (Сейчас она явно старается помочь "воссоединится"... Видимо, Жена недостаточно часто посещала чайные приемы Эдит Этель или же слишком блистала, затмевая всех своим присутствием. Скорее всего, второе...) Как давно? Два года назад? Нет, не так давно! Восемнадцать месяцев?.. Нет, больше!.. Намного больше!.. Когда думаешь о Времени тех дней, память бессильно снует туда-сюда, как взгляд усталых глаз, пытающийся разглядеть мелкий шрифт рукописи... Конечно, он ушел осенью... Нет, он в первый раз ушел осенью. Это друг ее брата, Тед, ушел осенью шестнадцатого года. Или другой... по имени Малаки. Как много их уходило и возвращалось. Уходило и не возвращалось... Или возвращались частями - без носа... без глаз... Или - о проклятье, нет!
– неважно! Девушка так сжала кулаки, что ногти впились в ладони.
Кажется, все из-за новости Эдит Этель... Он не узнал привратника, когда тот доложил ему об отсутствии мебели... Затем... Она вспоминала... Затем она - за десять минут до разговора с миссис Ванострат, через десять секунд после того, как ее огорошили по телефону, - сидела на покрытой лаком сосновой скамье с железным ножками, уставившись на противоположную стену, отштукатуренную и покрашенную в неуместный серый цвет, в цвет смертоносной мины. И все мысли пронеслись в ее голове менее чем за десять секунд... Значит, все правда!..