Конец российской монархии

Даже в период этой войны ее имя приносило несчастье. Так, один из Сибирских полков, шефом которого состояла императрица, понес исключительно тяжелые потери во время одной из первых газовых атак германцев.

Принцесса Алиса хотя и происходила по крови из немецкой фамилии, но, будучи внучкой королевы Виктории, получила английское воспитание, во всяком случае доминировавшее над ее происхождением. Поэтому настойчивое причисление ее к типу «захудалых немецких принцесс», причисление, носившее в себе нечто даже пренебрежительное, должно было очень обижать гордую и в глубине души властную натуру императрицы.

Быть может, под влиянием именно этих чувств она замкнулась в себе, и та, едва заметная вначале, грань недоверия, которая легла со дня ее приезда в Россию между нею и русским обществом, с течением времени не затушевалась, а обозначилась все резче и сильнее.

Императрицу Александру Федоровну в России определенно невзлюбили, и она навсегда осталась чуждой русскому сердцу.

Это сердце не отозвалось ни на ее внешнюю царственную красоту, ни на ее попытки ближе подойти к народным нуждам путем принятия под свое покровительство разного рода благотворительных, лечебных и учебных организаций.

Внушенное ею недоверие навсегда ограничило тот круг лиц, с коими ей приходилось встречаться потом. Люди независимые ее избегали, и на ее приемы шли далеко не все из числа даже тех, кто на это имел право. В силу такой обстановки она чувствовала себя свободно и хорошо лишь в своей собственной семье и небольшом кружке близких людей; при этом все ее мысли постепенно сосредоточивались на муже-императоре и сыне-цесаревиче. Только через призму их личного благополучия она приучилась смотреть на жизнь великого государства, носившего имя «Россия». Вступая на русскую землю, принцесса Алиса едва ли имела много сведений о новой родине и ее историческом прошлом. Стремясь пополнить эти пробелы в своих знаниях, она жадно и прочно впитала в себя все то, что в тесном царском окружении почиталось «исконно русским» и потому непререкаемым.

Преклонение перед самодержавием и вера в какую-то «неземную» связь русского царя с его народом стали ее религией и направили все силы ее ума и воли на поддержание в муже решимости до конца бороться с возраставшим народным самосознанием против тех уступок, кои на самом деле диктовались жизнью.

Будучи по природе властолюбивой, сознавая безволие и нерешительность своего царственного мужа, императрица Александра Федоровна стала с годами все более и более входить в государственные дела, рассматривая их, впрочем, лишь с точки зрения охранения прерогатив царской власти. С отъездом императора в Ставку она стала приглашать к себе министров, требовать представления ей докладов и всемерно толкала своего мужа на проявление им самодержавной власти.

«Помни больше всего, что ты — самодержец» — этой фразой переполнены все ее письма в Ставку к царю.

Вместо попытки более реального сближения монарха с его народом путем привлечения последнего к управлению государством была создана бездна, которая в конечном результате поглотила династию…

Параллельно с чувством какой-то обидной отчужденности от русского общества в жизни императрицы Александры Федоровны назревала едва ли еще не более глубокая трагедия, лишавшая молодую царицу как личного счастья, так и всякой надежды когда-либо восторжествовать над тем холодным отношением, коим она была окружена на своей новой родине.

Судьба в течение ряда лет не посылала ей сына; когда же наконец в июле 1904 г. родился цесаревич Алексей, то он оказался пораженным неизлечимой болезнью, имевшей свои корни в роковой наследственности матери. Болезнь, которою от рождения стал страдать наследник, известна в медицинской науке под названием «гемофилия»; она характеризуется крайнею непрочностью сосудов и отсутствием в крови больного нормальных свойств свертывания. При таких условиях даже ничтожный ушиб способен был вызвать обильное кровотечение, которое могло привести к смертельному исходу.

Сама императрица, как и ее дочери, этой болезнью не страдали, отличительное же свойство ее — передаваться лишь в мужском поколении. Но с тем большею силою поразила эта болезнь единственного сына императрицы — наследника русского престола.

Никакие медицинские силы не способны были обеспечить здоровья цесаревичу Алексею, и его жизни, таким образом, угрожала постоянная опасность. В этой обстановке несчастная мать, проявлявшая всегда склонность к религиозному экстазу, обратилась к помощи церкви. Но одинаково бессильными оказались как ее собственные молитвы, так и представительство перед небом тех духовных лиц, на высшую силу коих она рассчитывала. Императрице оставался лишь один неиспытанный еще путь — путь таинственного мистицизма.

В период напряженной борьбы с общественными течениями за сохранение принципа самодержавия и одновременного переживания царской семьей факта болезненного состояния цесаревича Алексея в столице появился человек, которому суждено было сыграть исключительно роковую роль в жизни России и ее последнего монарха.

Имя ему — Григорий Ефимович Распутин.

Это был ловкий сибирский мужик, много видевший на своем веку и, главное, привыкший играть на религиозно-мистических струнах людей. Пользуясь расслабленностью тогдашнего столичного общества, Распутин сумел, переходя из одного кружка к другому, добраться до придворных сфер и добиться сначала на нейтральной почве встречи с царем и царицей.

По свидетельству близко стоявших ко Двору лиц, встреча эта произвела на царя и особенно на царицу незабываемое впечатление.

Видя холодное, а частью даже враждебное отношение к себе и своему супругу интеллигентных кругов, императрица Александра Федоровна давно уже жаждала ближе подойти к простому народу. Она рассчитывала из этой среды услышать то слово, которое укрепило бы ее веру в любовь и преданность к царской семье простых русских людей.

И вдруг это слово было сказано. Льстивым и ложноискренним тоном хитрый мужик вливал в душу императрицы бальзам, составленный из слов, которых давно ожидало ее исстрадавшееся сердце.

Но совсем заворожил Распутин императрицу тогда, когда в заключение своей беседы убежденно произнес: «Сын твой будет жить, и, вообще, пока я с вами, не будет вам ничего худого. Поверьте только в меня».

И она поверила. С тех пор, чем больше было на Распутина наговоров и доносов, тем крепче закаливалась вера в него царицы, а за ней и ее царственного супруга…

Распутин часто призывался во дворец к постели больного мальчика, и ему, по-видимому, удавалось облегчить страдания маленького цесаревича.

Человек этот, несомненно, должен был обладать большою силою внушения, которою в таких случаях и пользовался. При этом внешние приемы его влияния были всегда немудрены, и рассказывают, что однажды ему удалось приостановить развитие болезни, укрыв цесаревича своим старым, изодранным полушубком, которым он пользовался в более ранний период своей жизни.

Перед императрицей блеснул, таким образом, луч надежды на исцеление ее единственного сына — наследника престола великой страны.

Но почему ограничивать сферу влияния «посланного ей Богом человека» одним наследником? Почему не распространить эту высшую силу и на столь же дорогого ей мужа-императора, который так нуждается в поддержке и добрых советах?