Конец войны

— Хьех! — услышал я выдох и будто почуял, что в меня летит нога.

В этот раз я даже не успел поразиться тому, насколько быстро смог среагировать и сместиться. Нога пролетела мимо цели, а её носитель, не совладав с равновесием, грузно рухнул рядом со мной на брусчатку, словно мешок картошки.

— Ты охренел?! Я ж упал! — взревел хриплый голос, который уже не был столь категоричным.

Я привстал, чуть отодвигаясь от лежащего рядом капитана… Окончание Великой Отечественной Войны. Это понимание пришло почти моментально, как только я увидел в небе самолёты, сильно напоминающие Ла-7. Пара таких пронеслась надо мной, если можно так говорить об этих далеко не самых скоростных машинках, покачав крыльями. Я увлекался как-то техникой времён Великой Отечественной Войны, так что знаю, что эта модель появилась на фронте не сразу, только в 1944 году.

— Мля… попал, — вымученно выругался капитан, вставая.

Сумев встать, он начал приводить себя в порядок.

Мне хотелось возразить офицеру, что попал как раз-таки здесь я. А он — так… Хотя бы в своей реальности.

К нам приближался патруль.

— Что здесь происходит?! Немедленно подняться и представиться! Военная комендатура! Капитан Евстафьев, — представился офицер.

Я почему-то не спешил подниматься, всё сидел на каменной мостовой. Только снова почувствовал тот же холодок по спине, что и на складах… Мозг уже проанализировал все возможные и, казалось, невозможные данные и вынес определённый вердикт. Я однозначно в прошлом и, судя по всему, либо в Берлине, либо в каком-либо из достаточно крупных немецких городов. Учитывая доносящиеся до моих ушей звуки, вокруг царит радость. Играет гармонь, слышу песни, уже пообщался с пьяным офицером. Так, это что, День Победы настал? Или только какой-нибудь город взяли?

— Капитан Игнатьев, дивизионная разведка! — образцово представилось недавно вдрызг пьяное тело, которое только что пробовало меня пнуть ногой.

А тут даже вытянулся и стоит, почти не шатаясь.

— Сдать оружие, капитан! — с нажимом приказал офицер комендатуры.

Уже поднялся и я, и с открытом ртом, наверное, и с выпученными глазами, рассматривал происходящее. Мозг-то всё уже понял, но я не хотел верить даже фактам.

— Представьтесь! — потребовал теперь и от меня капитан с красной повязкой.

Быстро пришла мысль, что если у меня и есть документы, то они должны быть в нагрудном кармане гимнастёрки. Там и оказалась книжка красноармейца. Извлекая документ, я хотел было быстро прочесть, как именно меня зовут, но офицер перехватив мою руку, силой вырвал документы.

— Я жду, представься, боец! — потребовал офицер комендатуры, упреждающе положив руку на кобуру.

Конечно же, я не мог представиться. Собственное имя называть? Скорее всего, теперь это бессмысленно — почти наверняка оно у меня другое.

— Капитан Игнатьев ударил меня по голове, и от того сейчас не могу вспомнить даже год, у меня сильно гудит в ушах, товарищ капитан, — произнёс я, вырабатывая хоть какую-то стратегию общения.

Нужно же что-то говорить. А то сочтут, что я диверсант или вовсе неучтённая личность. Хотя по взгляду моего визави ясно, что меня всё равно возьмут в оборот.

По каким-то косвенным признакам, а ещё по солоноватому привкусу воздуха стало понятным, что я находился в Кёнигсберге, который ещё не успел стать Калининградом. И чёткого убеждения, что окончена война, у меня не было. Возможно, вокруг ликовали лишь от того, что сам Кёнигсберг пал. Так что, бдительность у комендатуры должна сохраняться, как и у особистов. И сразу после войны наверняка охота на шпионов и диверсантов не закончится.

Интерес комендатуры был теперь сосредоточен ко мне. Офицер так и буравил меня холодным взглядом. Я сказал, что у меня ранение? А разве в книжку оно не записывается? Но что же еще можно было сказать?

— Пройдёмте с нами! — казённым тоном приказал капитан военной комендатуры, а меня вместе с любителем сивухи окружили трое бойцов из его сопровождения.

Промелькнула мысль о том, чтобы убежать. Но как она появилась, так же и потухла. Это было бы нерационально. Так или иначе, но мне необходимо определиться с отношением к властям. Надолго ли я тут? В этом времени, в этой реальности? Без разницы, насколько. Нужно предполагать и действовать с той позиции, что надолго. И пока можно отыгрывать роль контуженного и ударенного по голове. Тем более, что я отчётливо ощущал пульсирующую боль в затылке. Так что, вроде как, и не вру. Ну, а далее — далее уже по ситуации.

Мы шли по мощёной булыжником мостовой, и я волей-неволей узнавал местность. Не сказать, что в Калининграде часто бывал, но память всегда имел отменную, поэтому мог очень быстро сообразить даже, в каком направлении мы движемся.

Понятно, почему мне кажется, что меня то и дело кто-то касается ледяной ладонью — это потому, что мы в том же городе, где я умер.

Или нет?

— Что-то не та-ак, — протяжно, с напряжением сказал один из бойцов, при этом продолжая, будто запрограммированный робот, выполнять свои функции конвоира. — Бе—ежа-ать!

Складывалось ощущение, что происходящее будто бы замедлилось, реальность казалась тягучей, как кисель в детстве. Как же давно было это детство!

— Ах! — жжение под рёбрами, чуть ниже места, где должно было быть солнечное сплетение, застало меня врасплох.

Ощущение, словно меня прижали раскаленной кочергой, а я начал задыхаться под её напором. Не сказать, что боль была невыносима, скорее, она была неожиданной. Ни с того, ни с сего, но солнечное сплетение будто бы подожгло изнутри, а дыхание спёрло.

Шедший недалеко от нашей группы майор, на которого отчего-то не хотелось смотреть, и я то и дело отворачивал голову, резко остановился и уставился в мою сторону. В груди жгло всё сильнее и сильнее. Теперь это жжение распространялось не только на солнечное сплетение, а почти на всё тело, ноги, руки, стало одновременно жечь, а затем я похолодел — будто бы отлила кровь, как когда затекает конечность.

И тут я почувствовал чьё-то присутствие.

Нет, конечно, я понимал, что рядом со мной идут бойцы, которые временами даже тыкали стволами винтовок мне в спину, молчаливо и как-то механически подгоняя, что здесь и офицер военной комендатуры, и тот же неожиданно протрезвевший, наверное, от предвкушения выволочки, капитан. Кстати, и он шёл теперь с остекленевшим взглядом, словно робот. Но дело было не в этом — я чуял кого-то ещё. Именно так, словно сработала какая-то чуйка, предвещающая опасность.

— Капитан, куда ты ведёшь моего бойца? — спросил незнакомый майор, однако смотрел прямо мне в глаза.

Не на капитана военной комендатуры, а на меня. Я — его цель! Ощущалась боль теперь и в голове. Болел не череп, ударенный недавно, такой боли я ещё не ощущал. Словно жгло уже и мозг, а ещё начала кружиться голова.

— Я забираю своего бойца, — каким-то непонятным голосом, словно раздавалось эхо, произнёс майор.

Реакция капитана военной комендатуры, его бойцов, и того капитана, который хотел самоутвердиться за мой счет, поражала. Они просто встали, как вкопанные, и при этом пожирали, не моргая, глазами подошедшего майора. А ещё все вокруг стало каким-то медленным.

— Конечно! Забирайте бойца, он же ваш… — механическим голосом, словно это само собой разумеющееся, произнёс командир патруля.

Я не мог понять, что здесь происходит. Но то, что меня готовы отдать какому-то левому армейскому майору, было слишком неправильным.

А ещё эти шумы в голове. Складывалось такое ощущение, что я борюсь с каким-то паразитом, что проник мне в мозг и мешает мыслить. Между тем, я понимал, что происходит нечто невероятное, абсолютно выбивающееся из понимания человеческой природы.