Конфетка счастья

Во-вторых, неотчетливо проявляющаяся семейная иерархия с появлением собаки приобрела четкие очертания, можно сказать, внутрисемейного государственного устройства. У нас воцарилась монархия с авторитарным режимом правления. Монарх, он же – мой муж, он же – отец детей, стал в первую очередь хозяином, а потом уже всем прочим. Мы с девочками, как женские особи в стае, стояли на ступени подчиненных монарху, а пёс занял промежуточное между нами положение, как особь мужского пола, с чем не поспоришь, и потому правая рука монарха.

Справедливости ради следует заметить, что вся эта сложная система авторитарного правления в полной мере проявляла себя лишь при наличии хозяина. Если я или девочки оставались с пёсиком наедине, то он, в зависимости от ситуации, притворялся заместителем монарха, которому поручено наблюдать за нами и порядком в доме и с важным видом спал на диване, или же ребенком, которого надо кормить, чесать, гулять, играть и снова кормить, желательно прямо у стола, с руки.

Время от времени, Сила Никитич напоминал мне и Генрику цитату из книги о воспитании охотничьих собак: «курц-хаар очень спокойная собака, её удобно держать в городских условиях, потому что дома вы её не увидите и не услышите».

– Ты понял, да? – говорил Сила пёсе, который стоял с тряпочкой в пасти и со стоном просил её покидать.

Тряпочка стала прекрасной альтернативой мячику или пустой пластиковой бутылке, как советовали особо заботливые собаководы. Часто на тряпочку пускались старые носки, для этого их завязывали на узел. Такого игрального носка хватало на две-три недели, пока он не приходил совсем в непотребный вид и выбрасывался.

Из этого вытекала третья польза. Пёсик отучил хозяина вешать носки на батарею, а тем более, бросать их ещё где-нибудь. После того как несколько раз пёсик был уличен в том, что приносил совершенно свежие, буквально один день ношенные и повешенные проветриваться носки, муж стал оставлять носки в ванной, а я стала завязывать узел на специальном носке «для пёси».

Мы грузим на коня модели УАЗ-3151 резиновую лодку, мотор сорока-тактный, спиннинги, котелок, рюкзак с провизией. Мне нравится рыбачить. Во-первых, я «боюсь» живых рыбин, поэтому их чистит сам Сила, во-вторых, как слабой половине человечества, мне необходимы особые условия – теплые вещи, сухая палатка, кружка вина, хорошая история под завыванье ветра.

Так, правда, было первые годы. Потом я втянулась в процесс и была уличена в том, что не так уж и боюсь рыбин, потому как легко вынимаю крючок из пасти и сажу их под жабры на кукан.

– Где пёся? – спрашиваю я мужа.

Тот вот только же крутился возле сковородки.

– Я его спать положил, лапонька.

Я сижу с ведром рыбы. Справа от меня – нечищеная рыба, слева – почищенная. Изо рта идет пар. Холодно. Темно. На месте пёсика должна быть я. Сила порезал палец, а потому участь чистки улова целиком и полностью на мне. Мне так и так её чистить. Или здесь и сейчас, или же потом, дома. Лучше, конечно, сейчас, пока чешуя разлетается по камням, а не по раковине и стенам.

Сила Никитич тоже чем-то занят у лодки. На рыбалке у него много работы, он постоянно что-то делает с мотором, со снастями, с палаткой.

– Положил он пёсю, а я сиди тут, в темноте, в холоде… – ворчу я.

Сила Никитич чутко улавливает моё настроение, и на одной волне со мной продолжает ворчание:

– И не говори, что это за собака такая. Лапы он все отбил по камням бегать, ходит за мной и стонет. Ребенок! В палатку завел, он спит, а хозяева пусть тут на морозе работают…

Что меня всегда удивляло в Силе Никитиче, так это его способность погружаться в дело не просто с головой, а всем телом целиком, без остатка. Как в песне «стрелять, так стрелять». С этим связано и противоположное его качество – полное неумение делать несколько дел одновременно. Не знаю, может быть это качество присуще всем мужчинам, не только моему мужу. Я, например, вполне могу думать сразу и обо всем, не говоря уж о делании нескольких дел: писать креативно-мозг-выносящую вещь, слушать радио и помнить о кастрюле с супом на газе и что скоро придут из школы девчонки.

На рыбалке Сила Никитич преображается. Весь налет цивилизации слетает с него, как шелуха. Он похож на неандертальца, вышедшего на тропу за добычей. Взгляд устремлен вперед, ноздри чутко вздрагивают на малейшее изменение ветерка. Он не услышит меня, о чем бы я вдруг ни заговорила. Конечно же, в глазах светится ум высокообразованного программиста, но это только в глазах, которые устремлены далеко вперед по движению лодки, к тому же у нашего пёсика ничуть не меньше смысла в глазах, когда он точно также смотрит вперед.

Дома мне гораздо проще найти момент, когда Силушка меня услышит. Он перестает соображать только за едой.

– Что сделать на ужин? – почти всегда спрашиваю я его в обед.

Муж поднимает глаза от тарелки с борщом и искренне, нисколько не лукавя, не понимает о чем это я.

– На ужин? Как думаешь?

Ответ я получаю ближе к вечеру, когда обеденные борщ и котлеты переварены, и желудок супруга вспоминает, что я задавала какой-то важный для него вопрос.

– Лапонька, а что у нас сегодня на ужин? – спрашивает тогда меня через свою чудо-кнопку Сила Никитич.

В пять утра нам надо вставать. Пёсик, место которого в наших ногах у входа в палатку, упираясь всеми лапами, отказывается выходить из тепла. Палатке, объемом в два куба, который мы успешно нагрели своим дыханием, лет сорок, она из проверенного временем брезента, а там за палаткой легкий минус и собаку в такой мороз выгоняют только бессердечные хозяева, говорит нам всем своим поджатым задом и выгнутой спиной пёсик. С трудом выпнув его из палатки, мы одеваемся и вылазим сами.

По дороге решаем остановиться и покидать спиннинги. Конечно, нам же мало вчерашнего улова в двадцать килограмм. Погодка разгулялась, поэтому почему бы не покидать. У нас в запасе целый день, на работу и мне, и Силычу, только завтра.

Мы причаливаем к песчаной косе. Не знаю, как Сила Никитич определяет рыбные места, но он всегда прав в том, что касается рыбалки. Мне лень далеко ходить по песку. Сила же с пёсиком убегают от лодки на километр, а то и дальше.

Резиновые сапоги я снимаю и брожу по берегу босиком. Днем тепло, плюс пятнадцать. Гнуса в августе не так много, поэтому на мне всего лишь закатанные по колено джинсы, две кофты и ветровка. Я кидаю спиннинг и смотрю по сторонам. Солнце, ветер, по реке время от времени идут баржи, проплывают лодки и катера.

Вот и сейчас вдоль берега идет катер, присматривая место для причала. Я закидываю блесну. Это огромная, с мою ладонь блесна. Она тяжелая, поэтому закинуть у меня получается довольно далеко. Легкую блесну ветер мешает кинуть, как следует. Я кручу катушку и одним глазом слежу за катером. Катер замедлил ход, его пассажиры явно заинтересованы в исходе моей рыбалки. А вот и щука, я вижу, как она вот-вот схватит блесну. Леска замотана, блесна в двух метрах от моих ног, щука тоже. Какую-то долю секунды мы с ней думаем, что делать, потом я трясу перед носом щуки блесной: «На! Хочешь?»