Конфликтология XXI века. Пути и средства укрепления мира

Истинная ситуация конфликтного взаимодействия возникает, когда цели партнеров становятся взаимно несовместимыми и блокируются противоположной стороной, а партнер превращается в противника. Индикатором перехода ситуации в состояние конфликтности является осознание взаимной несовместимости своих целей с позицией другого участника взаимодействия при одновременном восприятии каждым участником именно данной ситуации как чрезвычайно важной для достижения собственной цели. Второй индикатор – повышенная эмоциональность поведения. Снижение порога чувствительности к стрессу приводит к взаимным обвинениям и оскорблениям. Перейдя эту грань любая ситуация автоматически перерастает в эмоциональный конфликт, который можно рассматривать не только как самостоятельное явление, но и как явление, сопутствующее любому из деловых конфликтов, и означающее его переход на более острую стадию проявления.

Следует отметить, что типологические рамки конфликтов достаточно гибки. Например, когнитивный конфликт обычно разрешается после привлечения необходимой информации или дачи нужных объяснений. Если же и в этом случае конфликт не исчез по причине некомпетентности или ложных установок участников, то он грозит перейти уже в разряд эмоциональных, то есть наиболее трудно регулируемых. И наоборот, эмоциональный конфликт может стать источником когнитивного в силу затрудненности восприятия смысла речи собеседника в результате повышенного эмоционального возбуждения. Подобные трансформации и взаимосвязи можно проследить между ценностным и эмоциональным, ролевым и когнитивным, ценностным и когнитивным конфликтами.

Эта способность конфликтов к взаимным трансформациям является основой для предотвращения конфликта в ситуациях делового взаимодействия. Развитие ролевого конфликта, когда участники взаимодействия не принимают статус друг друга или когда кто-то из них отказывается исполнять ту роль, которая предназначена ему характером взаимодействия, можно предотвратить путем перевода конфликтной ситуации из разряда ролевых в разряд когнитивных, например, путем апелляции к жизненному и профессиональному опыту партнера, превращая его из противника в соратника. А для предотвращения эмоционального конфликта следует направить собеседника в сторону рационализации ситуации, заставляя его задуматься над путями выхода из затруднения. Труднее управлять конфликтом психологических установок, особенно, если они эмоционально окрашены и носят характер предубеждений. Конфликты этого рода порождены не ситуативными, а более глубинными психологическими причинами, не связанными непосредственно только с данной ситуацией, а коренящимися в предыстории человека, его личном опыте. В деловых отношениях необходимо умение разделять «симпатии» и «дело»: именно дело должно быть главным, а не наоборот. Предотвращение эскалации когнитивного конфликта, вызванного взаимным или односторонним непониманием собеседника, предполагает умение слушать и разъяснять, приноравливаясь всякий раз к возможностям партнеров. Это, скорее, искусство или творчество, чем набор готовых правил общения.

Если конфликт предотвратить не удалось, и он развивается, эффективны следующие стратегии поведения в конфликте. «Центробежная» стратегия – прямое воздействие на партнера, – содержит несколько практических приемов: 1) демонстрация усиления собственных ресурсов, например, ссылкой на авторитеты; 2) тактика благосклонного выжидания, – дает возможность получить дополнительную информацию о реальном состоянии противника; 3) провокация партнера к ответным действиям незначительными уступками; 4) внезапное нападение, рассчитанное на неожиданный эффект; 5) тактика принуждения, чтобы сузить диапазон и степень самостоятельности его действий; 6) тактика дезориентации, дезинформации или ложных маневров в остроконфликтной или криминогенной ситуации. «Центростремительная» стратегия – накопление знания, идущего от партнеров. Это знание, сложившись в определенную систему, позволит в дальнейшем прогнозировать поведение партнеров и снимать напряжение, не доводя дело до конфликта. Усвоение удачных приемов поведения партнера в конфликтной ситуации полезно для дальнейшего использования этих же приемов в собственных интересах. Третья стратегия – «оценка выигрышей-проигрышей». Поскольку конфликтная ситуация – это цепочка ходов и ответных действий противников, – она аналогична любой игре, где каждый ход зависит от предыдущего и поэтому постоянно (сознательно или бессознательно) ведется оценка всех ходов: своих и противника. Критерии оценки ходов в ситуации конфликта субъективны и недостаточно определенны. Но все же можно наметить некоторые ориентиры: например, отсутствие быстрой и правильной реакции одной из сторон на действия другой всегда оцениваются как проигрыш.

Не все конфликты и не все в конфликтах негативно. К разряду чисто деструктивных относятся такие, которые спровоцированы агрессивными импульсами, ищущими в конфликте способ разрядки эмоционального напряжения вне зависимости от объекта агрессии. Конструктивную роль играют конфликты, называемые реалистическими, то есть возникающие как столкновение по поводу реальных требований и ожиданий людей и являющиеся для них средством достижения конкретного результата. Эти конфликты указывают на проблему, и мобилизуют на поиск возможных путей ее решения. К ним относятся почти все конфликты, возникающие в деловом общении и преследующие разумные практические цели. Приемы «деловой игры» позволяют искусственно создавать конфликтные ситуации для выявления проблем в общении и формирования навыков выхода из конфликта.

Политическая память как предмет конфликтологических исследований

К. Ф. Завершинский

доктор политических наук, профессор, кафедра теории и философии политики, Санкт-Петербургский государственный университет

К. F. Zavershinskiy

Doctor of Political Sciences, Professor, Saint Petersburg State University

Исследование природы и форм проявления культурных конфликтов в эволюции общества опирается на достаточно длительную традицию социально-философской и социологической рефлексии. Вместе с тем, предметные измерения этой области конфликтологических исследований остаются в значительной степени размытыми. Отсылка к ценностным основаниям культурных конфликтов или универсалистским моделям «конфликта» культур в условиях нарастания культурных различий часто затеняет реальные источники социокультурных конфликтов в современном обществе.

Доминирующие сегодня теории культурных конфликтов сконцентрированы на изучении содержания ценностей и достижения консенсуса между их носителями, оставляя без внимания иные измерения культурной динамики и специфики культурной легитимации. Ценности рассматриваются как наиболее значимая идеальная компонента современных социумов и личностей, влияющая на их функционирование. Однако ценности глубоко интегрированы в многообразные представления о социальной реальности и зависят от них, в частности от тех, что номинируют понятием «социальная память». Именно она определяет смысловые рамки социальных ожиданий и задает структуру ценностных преференций.

Исследования «социальной», «культурной» и «исторической памяти» достаточно широко представлены в дискурсе социологии и исторической науки двух последних десятилетий. Новый импульс подобного рода исследованиям придали политические и идеологические трансформации постсоветского и постсоциалистического пространства, побудившие сосредоточить внимание на изучении конфликтогенности процессов институционализации современных способов символического конструирования социальной памяти: «политики памяти», «политики идентичности», «политизации истории» и «исторической политики». В связи с этим представляется перспективным изучения динамики политико-культурных конфликтов, обращаясь к методологическому инструментарию исследования пространственно-временных структур политической памяти, предопределяющих динамику и направленность способов описания и обоснования политической реальности. Подобная стратегия позволяет снизить нормативный и аксиологический потенциал более традиционных интерпретаций динамики политико-культурных конфликтов, предопределяющих динамику и направленность способов символического конструирования или разрушения политического порядка.

Информация в социальной памяти организована на основе ментальных репрезентаций (ментальных структур). Субъекты в результате динамики подобных структур порождают модели событий и действий (событийные модели), определяющие содержание значений дискурсов и обеспечивающих связь и синхронизацию кратковременной памяти (личностной) и социальной [Дейк 2013: 208, 215]. Показательны в связи с этим суждения сторонников исследования социальной памяти, о том, что «синтез времени и идентичности осуществляется посредством памяти». Понятие памяти – это не метафора, а метонимия, нацеливающая на выявление, артикуляцию связи идентичности и времени, где память выступает своего рода темпоральной структурой, предопределяющей специфику отношений идентичности и времени, символической взаимосвязи между «вспоминающим разумом и напоминающими объектами» [Assmann 2010: 109–110].

Социальная память – это своего рода смысловой горизонт, «пластичная власть», «фильтр», осуществляющий контроль за отбором того, какие социальные события являются «жизненно важными», а что подлежит забвению и вытеснению на периферию. Именно этот «горизонт» определяет появление и специфику социальных идентичностей, содействуя возникновению устойчивых взаимосвязей между персональной памятью и памятью группы [Assmann 2006: 210–226].

Продуктивным для конфликтологического анализа видится выявление «темпоральной составляющей» дискурсивных структур символической политики, где время понимается как специфическое «измерение смысла» событий политической коммуникации, когда символическое является замещением «множества» этих событий, являясь их «архивированной» презентацией.

Определяющую роль в подобном конструировании и структурировании социальных событий (смысловых комплексов) играет символическое конструировании «темпорального режима» политических коммуникаций, где «политическая память социальной системы», как динамическая взаимосвязь символических схем ретроспекций и проекций политических событий, является своего рода символическим ядром. Исследование политической памяти предполагает рассмотрение политических событий как «производных» от темпоральных структур, «порядка времени» могут использоваться для сравнительного политологического анализа потенциала конфликтогенности при взаимодействии конкретно-исторических форм политической памяти.