Конкур со шпагой

– Позвольте мне позвонить на кафедру: у меня сегодня лекция, надо предупредить, что я задерживаюсь.

– Конечно, конечно.

Профессор звонит, договаривается с кем-то, чтобы его заменили, а мы выходим в коридор.

– Сережа, - наказывает Яков.
– Навести еще раз "графиню", выясни, где и на каком сеансе они были в кино, что смотрели и кто, кроме ее Павлика, мог бы снять квартиру с охраны. Ага? А потом смотайся по-быстрому и к нему.

"Смотайся". Павлик где-то в новом районе живет!

– А как насчет машины?

– Никак. Мы с профессором в музей поедем, с любезными сотрудниками побеседуем.

У подъезда меня окликнула лифтерша Стеша. Устроившись с вязанием на скамеечке в тени больших, пыльных лип, она была вполне настроена на долгий разговор.

– Самой-то нету. К Пашке укатила. И вчера к нему ездила, после вас сразу и сорвалася. А Глафира-то дома. И профессор у них нынче ночевал. Он к хозяйке-то давно клинья подбивает, еще при муже у них шуры-амуры завелись. Я про них все знаю...

– Это откуда же?
– спросил я, садясь с ней рядом. Очень мне не хотелось пользоваться таким источником информации, но выбирать не приходилось.

– Откуда! Я у них в дому все равно что своя, уж сколько лет. Глафира-то у ней по хозяйству, по магазинам, а как уборка тяжелая, как грязная работа - они всегда меня зовут. Правда, так при хозяине было, а сейчас-то ей лишний расход ни к чему. И так уж прожилась совсем. Пашка у них с мальства такой балованый, такой балованый, ни тебе забот, ни отказа ни в чем, он и сейчас все тянет. А уж чего тянуть - ничего не осталось. Книжки вон продает, сама стесняется - меня просит. А мне что: снесу, и рублик-два она мне выделит за труды. Не велик доход, а приятно. Да и то сказать - не краду, правда же?

Стеша говорила, пальцы ее ловко вертели блестящие спицы; иногда она замолкала, шевелила губами - подсчитывала петли.

– Теперь у ей одна дорога - за профессора идти. Да он, видать по всему, не больно-то об том мечтает. Раньше-то ему вольготно было Мстислав в гастроли подался, а этот уж тут вьется. Нынче уже по-другому: сама его ловит, а ему старый хомут, конечное дело, без надобности. Опять же к Пашке-балбесу в отцы охота ли?

Разговор со Стешей, вернее, ее монолог, был мне крайне неприятен. Она не стеснялась выворачивать наизнанку семейное белье Всеволожских, даже больше - делала это с каким-то злорадным удовольствием, но и прервать ее я не решался - кое-что полезное из мутного потока ее сплетен оседало на дне лотка. Не сказать, чтобы это было золото, но в нашем положении каждому камешку рад.

В это время к подъезду подлетел ободранный "Москвичок" с надписью по кузову "Специальная", взвизгнул тормозами, как заорал, и остановился. Хлопнула дверца, и в подъезд прошмыгнул какой-то парень в кожаном пиджаке.

– Мишка, фамилию не знаю, Пашкин дружок. Тоже пьяница. И ворюга - два раза сидел уже. Сейчас его Глафира наладит с лестницы.

"Так или иначе, - подумал я, - а все равно всех Пашкиных дружков придется перебирать. Почему же с этого не начать?"

Когда я подошел к дверям квартиры Всеволожских, оттуда и правда слышался шум: громкий, грубый голос домработницы, визгливый лай болонки, какой-то стук.

Я позвонил. Открыла обозленная чем-то Глаша; из-за ее спины вывернулся этот парень: "До свиданья, теть Глаш" - и, оттолкнув меня, вышел на площадку.

Я положил ему руку на плечо:

– Подожди, друг, вернись-ка на минутку.

– Еще чего! Меня дела ждут, а тебя я знать не знаю!

Я достал удостоверение и раскрыл его. Парень заглянул в книжечку, посмотрел на меня, перевел взгляд на Глашу, опять на меня... и вдруг рванулся и загромыхал каблуками вниз по лестнице. Я увидел только его спину, распахнувшиеся полы пиджака; бросился за ним. Не сразу, признаюсь. Настолько это было неожиданным.

Не учел я и еще одного обстоятельства: подъезды в этом доме были спаренные, каждый этаж одного соединялся с другим коридором... Я проскочил вниз на три этажа, пока до меня дошло, что я уже не слышу стука его каблуков - значит, где-то свернул и, вполне возможно, поднялся в соседнем подъезде наверх и сидит, посмеиваясь, на ступеньках, отдыхает, довольный. Ищи его теперь, бегай по всем девяти этажам!

Я спустился вниз и остановился около машины, закурил, поглядывая на оба подъезда.

Ждать пришлось недолго. Дверь приоткрылась - другая, как я и думал, Мишка осторожно выглянул, нырнул было снова в подъезд, но, видно, понял, что это глупо, и медленно пошел ко мне. Пиджак он уже снял и нес в руке.

– Набегался?

– А чего ты хватаешься? Я тебе кто - гражданин или преступник?
– На лице его - широком, опухшем и, казалось, немытом - явно отражалась борьба между страхом и наглостью. Он лихорадочно и безуспешно соображал, как себя держать и что ему может грозить.

– Документы предъявите, пожалуйста.

Он упер левую руку в бок, сплюнул:

– А я их с собой не беру, потерять опасаюсь.

– И водительские права тоже?

Мишка еще больше растерялся - по всему, сообразительностью большой он не обладал.

– А при чем права, начальник? Езжу по правилам, может, машину не здесь поставил, так, пожалуйста, штрафуй - милое дело!

Я уже начал терять терпение.

– Ну, хватит! Не хочешь дома ночевать? Документы!

У него нашлось, кроме прав, служебное удостоверение.

– Завтра утром зайдешь в райотдел, комната четыре, к инспектору Оболенскому.

– За что наказываешь, начальник?
– заныл Мишка.
– Нет ничего за мной.

– За неповиновение представителю власти, - сказал я первое, что пришло в голову. Но, в общем-то, я уже был уверен, что этим парнем придется заняться всерьез. Не знаю, имел ли он какое-нибудь отношение к пропаже шпаги, но то, что "за ним ничего нет" - весьма сомнительно. Зачем к Всеволожским приходил?

– Пашку навестить хотел. Я его адреса нового не знаю, спросить зашел. А ты хватаешь.

– Ладно, все. До завтра.

– Без хозяйки ни об чем говорить не буду, - отрезала Глаша.
– Не велено. И сама не желаю.

Я уже было открыл рот с целью напомнить Глаше, что "говорить" со мной она обязана по закону, но вовремя перестроился и в самых изысканных выражениях с капелькой высокомерия (в расчете на психологию домработницы, которую годами отрабатывала в ней Ираида Павловна) объяснил, что для пользы и спокойствия "вашего благородного семейства" мне крайне необходимо знать, на каком фильме они вчера были с хозяйкой.

– Это скажу, - буркнула, несколько смягчившись, Глаша.
– Названия только не упомню. А картина трогательная была. Хозяйка-то все морщилась и фыркала, а мне она очень до сердца достала, всю душу пробрала.

– "Долгие рассветы" называется?
– уточнил я.
– Про женскую тракторную бригаду?

– Она самая, - подтвердила Глаша и наконец пропустила меня в комнату.
– Про бригаду и про землячку мою. Вот ведь всего достигла: и Герой Труда, и государственный человек, и артистка ее в кино играет, - Глаша усмехнулась, но как-то грустно.
– Подружками были. За одним парнем бегали. И в бригаду вместе пошли. Да меня вскорости Мстислав (он мне родня, только мы с ним так и не разобрались - кто кому кем приводится) в город сманил. Вот я и получила себе новую специальность. А не то - так, может, и про меня сейчас кино снимали бы или песни складывали. Ну теперь что уж...