Консорциум

И взялся за телефон.

4

Чем дальше «Тойота» Ярченко везла его от парка, тем томительнее ощущал дежа-вю Полканов. Это было сильное, навязчивое чувство, трудно передать словами. Такого не было ни в квартире Кузьмича, ни час назад, когда он первый раз посетил место. И он ехал и жалел, что ввязался в эту поездку — как будто у него был выбор.

После того, как Никонов «принял меры», к подъезду прибыл старенький БМВ с тремя крепкими молодцами — водились и такие ребята в первом Консорциуме. Ярченко, увидев, одобрительно хохотнул:

— Самое то! Готовь к обеду ложку… — он был мастер выразиться метафорически.

И вот они ехали подводить финишную черту.

Дима и Макс, сидя рядом на заднем сиденье, не разговаривали. Дима покосился на приятеля, понял, что лучше сейчас к тому с расспросами не приставать, и благоразумно умолк. А Максим с каждой минутой все больше и яснее понимал, что та самая точка в парке — главный поворот в его судьбе, и самое главное — таковой она стала после неудачного визита… ну, и, стало быть, визит все же не был неудачным, и та самая капля, которая никак не могла переполнить чашу, на сей раз в самом деле будет последней.

Максим не любил слова «последний», но сейчас почему-то мысленно произнес именно его, и произнеся, задним числом поморщился: вот черт дернул за язык… за внутренний.

Темная тучка тревоги набежала на душу. Максим постарался отогнать ее, но…

Машина тем часом въехала во двор — самый обычный, такой же, как тысячи других городских дворов.

— Ну вот, — с веселой бесшабашностью сказал Игорь, — здесь наш граф Монте-Кристо и обитает.

Дима хмыкнул:

— Это и есть конспирация?

— Еще какая! Знаете: хочешь быть незамеченным, остановись ночью под фонарем. Нет, насчет тайных дел он великий мастер, он и мне, признаю, несколько превосходных советов дал… Впрочем, черт с ним! Вот его дом, я ближе подъезжать не стану.

Он тормознул у бордюра, выскочил и пустился к БМВ.

План действий был простой, но необычный. Беглый чекист снял квартиру на первом этаже — рассудив, что кому же в голову придет?.. И окна держал открытыми по летнему времени — по той же причине. Решение дерзкое и оттого неглупое, но опять же уязвимое…

Правда, делать все нужно было в течение секунд. Парням прыгнуть в окна — и взять. Примитив, но вполне разумный: густо разросшиеся кусты скрывали окна первого этажа, так что все и вправду можно было сделать ловко.

Ярченко плюхнулся на шоферское сиденье.

— Открыты окна! — радостно провозгласил он. — Значит, дома. Успели! Ребята справятся, толковые. Одного я помню еще по тем временам… ну, до раскола.

Он глянул влево, возбужденно ерзнул:

— Все, пошли!

А Максим, до этой секунды тщетно пытавшийся унять душевную хмарь, вдруг обнаружил, что она прошла. Прошла — и все тут! И никаких следов. На душе стало ясно и спокойно, как… как в детстве?.. Нет, в детстве было все же не так. Это спокойствие было взрослым, за ним стояли годы — которых вроде бы у Максима Полканова и не было.

Но он теперь знал, что они есть.

Эти годы — они были и будут, их предстоит пройти. И пусть будет так! Другие годы. Другое время. Другая жизнь.

5

Максим, однако, не успел задуматься над этим. Философская тема прервалась возвращением группы захвата. Мужики показались из-за кустов, и шли они расслабленной походкой людей, для которых на сегодня все закончилось.

— Что такое?.. — выпучил глаза Ярченко и опустил боковое стекло.

Шедший первым рослый, плечистый парень нагнулся к открытому окну машины:

— Опоздали.

— В каком смысле?.. — Ярченко так опешил, что начал задавать глупые вопросы.

— В прямом, — парень пожал широченными плечами. — Смылся этот ваш перец.

— Как?! — Ярченко чуть не подавился словом. — Как… Нет, подождите, это чушь какая-то! Как так может быть?!

— Не знаю, как, — в голосе, показалось Максу, прозвучала неуловимая усмешка. — И куда, не знаю. Но записку оставил. Видимо, это вам.

Он протянул вчетверо сложенный лист. Игорь выхватил его, вмиг развернул, вмиг прочел — и застыл.

Максим перегнулся к нему:

— Можно?.. — и взял листок.

Дима тоже заинтересовался:

— Ну-ка…

И вместе они прочли следующее:

«Игорь Сергеевич! Меня так и подмывает написать: если вы читаете эти строки, то это значит, что меня нет на этом свете, и мы больше не увидимся… Но нет, конечно. Я не собираюсь покидать этот свет, напротив, собираюсь осложнять его своим присутствием как можно дольше. И от своих планов не отступлю. Что вы предадите меня, я знал. Думаю, даже знаю, что вы при этом скажете: „бизнес и ничего личного…“ Но настоящий бизнес таким не бывает. Мне жаль расставаться с вами, говорю это искренне. Но я не прощаюсь! Думаю, что мы увидимся, хотя и не знаю, какой выйдет эта встреча. Не ищите меня. Ищите покоя. До свидания!»

Дима одобрительно кивнул:

— Про «ищите покоя» хорошо сказано.

— Хорошо… — хрипловато проворчал Ярченко. — Это он умеет. А я вот ушами прохлопал! Недооценил…

— Кого? — спросил подошедший Никонов. Он остановился у открытого окна.

— Да Бубнова, паразита! — с сердцем высказался Игорь. — Его работа! Позвонил, догадался, собачий хвост… Н-да, обыграл, ничего не скажешь.

— Подвиньтесь, Дмитрий, — велел Никонов, — я присяду.

Максим незаметно для себя отключился от этого действа. Мужчины что-то говорили, обсуждали, Ярченко сопровождал свою речь энергичными рубящими взмахами ладони, глаза его беспокойно бегали…

«Боится,» — равнодушно подумал Макс.

Сам он уже ничего не боялся. И сидеть, слушать это вдруг сделалось до крайности тошным.

— Вы извините, — прервал он кого-то, — что-то мне не очень…

— Что? — так и вскинулся Ярченко.

— Не знаю, — Макс повертел рукой, — голова что-то… — болезненно поморщился.

— Так немудрено, — сочувственно поддержал Никонов. — У кого хочешь голова кругом… Конечно, Максим, отдохните, прогуляйтесь. Теперь это безопасно.

Полканову показалось, что Геннадий Тихонович его понял. А Ярченко, наоборот, насторожился. Но Максу на это было плевать. Он распрощался и быстро покинул их.

6

Оставшись один, он сразу почувствовал себя спокойнее и легче. Прав Геннадий Тихонович — надо пройтись. День хорош, слава Богу! И он свернул вправо, чтобы пройтись тихими улочками и дворами.

Со стороны, конечно, могло показаться необычным, мягко говоря: молодой парень бредет, руки в карманах, взгляд в себя, в свой космос — а если приглядеться, то и губы чуть шевелятся.

Это правда. Максим думал о том, что за двое суток его жизнь изменилась неузнаваемо — и вместе с этим изменилась жизнь Вселенной. Он говорил об этом с собой, и губы невольно повторяли контуры слов.