Конструктор

— Виноват, исправлюсь, — шаркнул я ножкой.

Понял уже, что нет смысла пытаться что-то доказать. Конечно, если тебя не обвиняют в чем-то серьезном.

— Ну а раз виноват, то сделай стенгазету об этом, — тут же ошарашил директор меня. — Ты же староста, а твой класс в этом году еще ни одной стенгазеты не выпустил. Не порядок!

— Сделаем, — кивнул я и тут же свинтил из кабинета.

Это он вовремя мне напомнил, что я староста. Самому не придется со стенгазетой возиться. Какой главный принцип любого начальника? Переложить свои обязанности подчиненным! И пусть староста не прямой начальник в классе, но для всех ребят я все равно выше их в «табели о рангах». Чем я тут же и воспользовался. Хорошо быть старостой!

Жизнь текла своим чередом. Мы стали собирать не только Ньюпоры, но появились и другие модели самолетов. Такие, как «Фарман-30» и «Илья Муромец». Фарманы, в отличие от прилизанных и округлых Ньюпоров, выглядели сущими этажерками. Да и по своим техническим характеристикам уступали сильно. У них было лишь одно преимущество — цена.

Илья Муромец на их фоне был настоящим гигантом, как и положено богатырю. И таким же старым и древним. Как я узнал, первый самолет такого типа был построен аж в 1913 году. И хоть ему только семь лет, авиация сейчас развивалась такими темпами, что он уже морально устарел. Да и физически тоже. Мы больше не собирали эти самолеты, а ремонтировали старые. Именно на этих самолетах я познакомился с электрооборудованием.

Я-то считал себя продвинутым, когда изобрел пару приборов для самолетов. Но я сильно недооценил моих нынешних современников. Оказывается, конкретно на этом самолете было полно приборов! Тут и указатель крена, и грубый высотометр, компас, даже указатель воздушной скорости! Правда, последний заменяли на придуманный мной прибор, как более точный и надежный. Еще в «Муромце» был собственный электрогенератор, который вырабатывал энергию благодаря потокам встречного ветра. Так что на самолете даже освещение имелось. Более того — еще и отопление. Оно шло от двух выхлопных труб от двигателей, расположенных по углам кабины.

Когда я впервые увидел этот самолет изнутри, то подумал, что надо мной жестоко посмеялись, назвав гением и изобретателем. Лишь позже я узнал, что Николай Патрушев никогда на «Муромце» не летал и просто не знал о существовании подобных приборов. Равно как и простые рабочие в моем цеху. Да и оказалось, что пусть указатели скорости и уровня топлива уже и существуют, от моих приборов они отличаются.

И еще одно событие произошло в этом году. Точнее два, но для меня они слились в одно.

Революционное правительство и партия понимали, что собственная авиация стране нужна. Наработки Сикорского и других конструкторов, что работали при императоре, устаревали. Иностранные авиастроители не стояли на месте и уже опережали Россию по всем параметрам. Требовались собственные разработки. А для них требовался и опытный аэродром. Таким аэродромом стало Ходынское поле. Летать там стали давно, но лишь в двадцатом году аэродром получил звание «научно-опытного».

Михаил Александрович, помня желание моего отца сделать из меня инженера, да и сам он ко мне относился хорошо, при первой же возможности отправил меня на этот самый аэродром. Там-то я и познакомился со знаковым для нашей страны конструктором самолетов — Николаем Николаевичем Поликарповым.

Глава 8

Зима 1920 — весна 1921 года

— Мальчик, ты к кому? — остановил меня на подступах к зданию управления полетами красноармеец.

— К Николаю Николаевичу! — гордо заявил я. — Меня Михаил Александрович отправил.

Начальника цеха сборки красноармеец знал. И похоже решил, что меня как посыльного отправили, потому что после того, когда он объяснил как добраться до Поликарпова, добавил:

— Долго не задерживайся. Передашь весть и сразу назад! Тут посторонним быть запрещено.

Объяснять, что я не посыльный, я ему не стал. Сам потом поймет, как был не прав. Так что просто воспользовался возможностью пройти и вскоре оказался в кабинете ведущего сотрудника технического отдела нашего завода. У него уже на этом аэродроме и кабинет свой появился, оказывается.

— Да-да, войдите, — раздался голос из-за двери после моего стука.

Зайдя внутрь, я с интересом посмотрел на легендарного конструктора. Сейчас он был еще молод, около тридцати лет. Худой, одет неброско. Короткие темные волосы подчеркивали залысины на висках. Лицо открытое, умное и даже я бы сказал располагающее. Когда он поднял на меня взгляд от бумаг и уже хотел встать, то так и застыл — уже не сидит, но еще не распрямился во весь рост. В его глазах нарастало удивление, но первым заговорил я:

— Здравствуйте. Меня Михаил Александрович к вам отправил. Я Сергей Огнев.

Мужчина наконец полностью разогнулся и вышел из-за стола. С интересом окинул меня взглядом, после чего протянул руку.

— Очень приятно, Николай Поликарпов.

Я пожал протянутую ладонь, удивившись, как уважительно поздоровался со мной инженер. И это несмотря на мой возраст! Как позже я узнал, Поликарпов со всеми был такой — вежливый, тактичный, не заносчивый. Да еще и образ жизни вел аскетичный, полностью отдавая себя любимому делу.

Оказалось, про меня Николая Николаевича уже предупреждали. Да и с моими приборами он успел ознакомиться и даже провести их модернизацию, увеличив надежность и точность.

— Приборы — это нервная система самолета, — рассказывал мне Поликарпов. — Чем они точнее и чем больше параметров смогут считывать, тем проще пилоту будет вести свое судно. Однажды, я абсолютно в этом уверен, пилотам даже не нужны будут иллюминаторы для того, чтобы управлять самолетом!

— Полностью здесь с вами согласен, — кивнул я.

— И это будет возможно в том числе благодаря твоим усилиям, Сергей. А если хочешь еще больше внести свой вклад в развитие советской авиации, то плотнее начни изучать радиодело. Механические приборы — это хорошо, но радиоприборы, которые сейчас стоят на переднем крае развития науки и техники — в разы лучше. Они точнее, быстрее реагируют на изменение условий полета, способны дать такие показания, которые ни один механический прибор не в состоянии зарегистрировать.

— И тут согласен, — снова кивнул я болванчиком. Хотя бы потому, что Поликарпов сейчас говорил очевидные для меня вещи. — Поэтому и создал кружок радио при библиотеке. Там мы с ребятами и изучаем электрику и радиодело.

— Вот это вы молодцы! А знаешь… — тут Николай Николаевич задумчиво почесал подбородок, смотря будто сквозь меня. — Давай так. Меня просили присмотреться к тебе и дать ответ — возьму я тебя в ученики или нет. И сейчас вижу — надо брать. Мало иметь светлую голову, нужно еще чтобы и душа лежала к этому делу. А ты, я вижу, горишь авиацией. Так что с завтрашнего дня будешь приходить не в цех сборки, а ко мне.

— Сюда?

— И сюда, и на заводе я часто бываю. Пока же можешь отдыхать. Мне нужно будет уладить кое-какие формальности с твоим переводом.