Консул Руси
Шрифт:
— Мог, — согласился Лев.
— Но Всевышний ему благоволил и обошлось, — заметил Фотий.
У Вардана от этих слов аж скулы свело. Василевс потер виски, которые вновь стали пульсировать от раздражения. И сдержался от едкого или слишком резкого комментария. Очень хотелось. Но он вспомнился разговор с Василием во время личной встречи…
— А все эти игры — плод их больного воображения, — тогда заметил Ярослав. — Они так привыкли интриговать, что жить без этого не могут. Посади их вместе с молчаливым дубом в одну кадушку — и там какую-нибудь интригу попытаются с его участием провернуть. Константинополь — проклятое место…
Василий сдержал свое слово. И ни он, ни его люди на берег в Константинополе или его окрестностях ни сходили. Сам же он пристал к пирсу
— Ты знаешь, почему погибла великая и единая Римская Империя, что простиралась от Либии до Британии и от Междуречья до Испании? — Тогда спросил его Василий и сразу же сам ответил. — Интриги и внутренние распри. Аристократы тянули одеяло на себя. Император — на себя. Как результат — одеяло порвалось. Сначала пополам. А потом западная его часть оказалась разодрана в лоскуты. Восток ждет тоже самое.
— Ты так в этом уверен?
— Мне позволили заглянуть в будущее. Если бы все шло, как шло, то в 1204 году от Рождества Христова Константинополь захватили бы латиняне. Германские варвары. А в 1453 году — магометане, предварительно заняв Малую Азию и Балканы. И это несмотря на то, что в XIII веке с востока вторгнется огромная орда степных кочевников. Новый Аттила, что покорит народы по всей протяженности Великого шелкового пути и пойдет дальше. Если бы не он, то Константинополь под ударами магометан пал бы намного раньше. На пару веков раньше.
— Если бы все шло, как шло? — Пронзительно посмотрев на нашего героя, спросил Вардан.
— Да. И я делаю все, для того, чтобы изменить это будущее. Все, для того, чтобы отразить угрозу от Империи. От всей европейской цивилизации. Ты даже не представляешь, какой ужас ее ждет.
— Поэтому ты отвернулся от христианства?
— Во имя Господа будет убито, замучено и ограблено больше людей, чем во имя всех иных целей вместе взятых. Эта вера как чума будет выкашивать людей. Бог в христианстве — это любовь? Черта-с два! Это жертва… это смерть… это потери… это самоотречение… Сколько уже зарезано людей из-за того, что они верят неправильно? Тех же иконоборцев или иконопочитателей или иных? И поверь — будет зарезано еще больше. Намного больше. Да, в христианстве масса добрых и светлых людей. Но этот Лик Всевышнего чрезвычайно опасен. Ни один Лик войны не принесет столько боли и разрушения, сколько Лик Жертвенности, возведенный в державный статус.
— Если все так плохо, то почему не принял ислам?
— Если бы я думал, что ислам лучше, если бы я думал, что он позволит избежать этой беды, то ни медля ни мгновения, перешел бы в него. Но, увы… ислам не лучше. У него даже больше проблем.
— Поэтому ты принял язычество?
— Я вернулся к старой вере, которая хоть и была не такой стройной, но и не такой разрушительной.
— А все эти Лики? Это твоя выдумка?
— Так думали в древнем Вавилоне, откуда о Всевышнем и узнали иудеи, а через них — христиане с мусульманами. Истоки истинной веры лежат на берегах Тигра и Евфрата в очень далеком прошлом. Но за минувшие века они оказались очень сильно искажены.
— А ислам, это… они поклоняются какому Лику?
— Они поклоняются тоже Лику Жертвенности, что и христиане. Отличие только немного в ритуалах и риторике. Это как Зевс и Юпитер — по сути одно и тоже, но есть некоторые отличия в местных обрядах.
— Верующие в ислам имеют особую силу духа.
— Так и есть. И эта духовная сила дала им немало побед, — согласился Ярослав. — Но она никогда не даст им окончательной победы. Они устанут от самих себя. И это уже породило противоборство тех, кто уже устал, и тех, кто еще горит верой. И в этой борьбе они сожгут и себя, и свои успехи. Но не нужно обольщаться — у христиан лучше не будет. Эти религии настолько разрушительны, что покоя не будет никому — ни им, ни окружающим. Как следствие, в будущем Европа сможет совершить рывок и покорить весь мир. Но только на волне растущего атеизма. То есть, она
настолько устанет от христианства, что не зачет вообще никакого бога. И это станет благом…— Ты говоришь ужасные вещи…
— Мы с ними живем, но боимся признать. Взгляни на ислам, что во имя своего бога режет и убивает людей уже более двух веков, стараясь завоевать под этими лозунгами все вокруг. Посмотри на христианство, которое ничуть не лучше. Они как Сцилла и Харибда, пожирающие все, до чего могут дотянутся. Старая вера была лучше. Она не была такой кровожадной и склонной к саморазрушению…
Разговор был долгий и сложный.
Вардан тогда ушел от Ярослава настолько потрясенный и задумчивый, что несколько дней отойти не мог. Потом начал думать. Наблюдать. И с ужасом ловить себя на мыслях, что в целом, этот парень был прав. Не во всем. Он очень надеялся на то, что не во всем. Но то, что удавалось проверить… оно выглядело ужасающе…
Вот и сейчас — Фотий явственно проявлял ту самую черту восточных священников, известную как Симфония. Василий начал выглядеть более сильным… и Фотия начал явственно склоняться на его сторону. Даже несмотря на то, что именно Вардан продвинул Фотия на престол Патриарха. Неважно. Он уже проявлял первые признаки измены. Вардана это бесило. Но пока он с этим сделать ничего не мог… пока… Поэтому, взяв себя в руки, Василевс вернулся к обсуждению кампании. Славной, надо сказать, кампании. Особенно на фоне того, что Владимира Болгарского под Антиохией разбили войска халифата, вынудив отступить. И весь его успех свелся к тому, что он занял Тарсус, ну и отвлек противника от Египта на время. Впрочем, учитывая восстание армян, арабов и части восточных эмиров — халифу явно в ближайшее время будет не до Египта. Но потом он обязательно за него возьмется. И Вардан хотел воспользоваться полученной им передышкой, чтобы подготовиться…
Тем временем в Новом Риме решал не менее фундаментальные задачи. Самым неприятным оказалось вправление мозгов Малу, который вздумал терроризировать тех кузнецов, что Ярослав под него поставил. А там хватало людей, что молотком орудовали лучше. Кузнец все также болезненно воспринимал всех, кто его лучше или пытаются давать советы. За исключением Ярослава. Из-за чего он стал до крайности токсичен.
Однако вместо банальной ликвидации наш герой нашел более продуктивный способ. Он возвел Мала в специально для него придуманный статус сенатора. Не старейшина, а именно сенатор. И поставил главой опять-таки созданного с нуля магистрата железных дел. Бывший кузнец Гнезда теперь должен был курировать работу всех кузнецов не только Нового Рима, но и всей Руси. И чем лучше они будут работать, тем больше ему славы и уважения.
Мал возгордился невероятно. Начал носить римскую тогу и вообще — вести себя крайне пафосно и самовлюбленно. Однако особых проблем более не создавал и теперь очень благоволил именно мастерам. Ведь от их успеха зависела его личная слава. Да и лениться было всяко приятнее, чем трудится. А особыми делами Ярослав своего старого соратника не наделял. Посадил к нему несколько грамотных греков и велел все тщательно учитывать. Сколько угля, руды и крицы было куплено. Сколько чего выработано. И так далее. То есть, заниматься строго административными делами по самому перспективному направлению — металлургическому. Заодно создал по сути первый государственный институт — фактическое министерство. В зародыше, разумеется. При всего пяти служащих. Но и это было уже прорывом. Оставалось потихоньку разворачивать новые «магистратуры» и трансформировать общество в хоть какое-то подобие административной монархии.
Этот шаг позволил не только нейтрализовать Мала, но и открыл для Ярослава возможность заняться очень приятным и давно желанным делом. А именно — созданием для себя любимого нового комплекса защитного вооружения. Дабы он соответствовал его международному статусу. Ну и уровень защиты, повысив шанс выживания на поле боя. Для чего выделил себе двух лучших кузнецов-мастеров и дюжину иных толковых мастеровых и занялся делом… Точнее занялись они. Он лишь ставил техническое задание и давал советы по тем или иным технологическим решениям.