Консультант

Крейг тоже среагировал на изменение освещения, и начал было приподниматься. Но в планы лейтенанта Дитц совершенно не входила свобода передвижений главного действующего лица этого балагана. А потому она проделала то единственное, что давало ей сейчас некоторый шанс дожить до развязки: предельно расслабила челюсти и резко их сжала.

Будучи женщиной, Лана совершенно не боялась крови, чужой или своей собственной. Но не бояться это одно, а вот получать удовольствие от вкуса… а тут ещё и рука прикована (хорошо хоть, что только одна), и в дверь ломятся с невнятными воплями про тревогу. Как будто мало завываний сирены.

В общем, на этом и погорел Майк Шонесси, отчаявшийся, должно быть, дозваться командира по связи и примчавшийся лично. Одна свободная рука, не слишком удобное положение и непривычный по весу и габаритам клинок в сочетании с попытками отплеваться… Все это самым плачевным образом изменило траекторию полёта спаты Крейга, подобранной рядом с креслом. И вместо правого плеча заместителя командира базы она угодила точнёхонько под ложечку. Специально целься – так не попадёшь.

Вот теперь тянуть было никак нельзя, следовало срочно избавиться от браслета, перевязать Крейга и вкатить ему противошоковое. Но Лана всё же позволила себе несколько мгновений блаженной неподвижности. Потому что в арбузно-красной мякоти неба появились чёрные косточки. И косточки эти быстро, прямо на глазах, увеличивались, принимая всё более узнаваемые очертания.

А потом пришел звук. Низкий, вибрирующий, рвущий в клочья пространство, а, возможно, и время. Знакомый до боли, до отвращения, до слёз ослепительного, всепоглощающего счастья. Так, разъярённо рыча, пугая и подавляя противника ещё до боестолкновения, заходят на цель тяжёлые катера Планетарно-десантного Дивизиона.

Кто-то сунулся в дверь вслед за Майком, и без затей получил табуреткой в голову: отвлекаться от перевязки своего пленника Лана не собиралась. Кто-то попытался заглянуть в окно, но она, не тратя времени на поиски ключа, уже успела снять браслет, вынув большой палец из сустава, а потом вернув его на место. Поэтому короткая очередь из Крейгова «раската» мгновенно обозначила смену концепции и приоритетов для – как она надеялась – всех желающих. Начавшаяся высадка десанта должна была, по идее, отвлечь «курсантов» и «инструкторов» от попыток проникнуть в покои аббата. Сирена, по крайней мере, заткнулась. Да и стрельба, и без того не слишком интенсивная, начала стихать.

Вовремя – в голове поселилась предательская, звенящая пустота. Задрожали руки. Боль, странно холодная, ледяными кристаллами проросла одновременно в груди, животе, висках и суставах. Проклятье, ей бы ещё хоть пять минут…

– Трина? – невесть откуда взявшийся Радар обхватил её за талию и осторожно опустил на пол. – Трина!

– Джонни, – прохрипела Лана. – Джонни, слушай внимательно и сделай, как говорю. Меня и вот этого, – движением головы, с трудом повернувшейся на окостеневшей шее, она обозначила Крейга, – надо отдать первому же грифону, который сюда залетит.

– Кому отдать?!

– Заткнись и слушай. Выкрутись как хочешь, но тебя должны связать с капитаном Эрни Дюпре. Передашь… привет от Локи… и скажешь… что Локи тебя рекомендует, понял?.. Повтори!

– Капитан Эрни Дюпре, привет от Локи, Локи рекомендует! – послушно отбарабанил осознавший серьезность момента Радар. – А Локи – это ты? Трина?! Трина!

Лёд сковал руки и ноги, тугим обручем сдавил лоб, дотянулся до сердца.

– Отдай… грифону… – прошептала Лана и отключилась.

Катрину Галлахер била мелкая дрожь, кожа была холодной, как и проступивший на ней липкий, вонючий пот. Организм, похоже, ещё сопротивлялся – чему? – но вяло, неуверенно, с каждой минутой всё слабее. Перестали дрожать ноги, за ними руки.

Радара бесила собственная беспомощность. Всё, что он мог сделать для давней знакомой – это закутать в сдёрнутое с кровати одеяло, одновременно скрывая неожиданно начавшую смущать его наготу, и подложить под голову подушку. Тело, ещё пару часов назад крепкое и ладное, превратилось в студень, двигать его было тем ещё приключением, поэтому окрик от дверей прозвучал совершенно неожиданно.

– А ну, отвали от неё!

– Сам отвали… кавалерий! – огрызнулся Боден, бросив короткий взгляд на чужака в полной броне и продолжая подтыкать одеяло. – Врача лучше найди. Есть у вас, придурков, врач?! Трина, ты меня слышишь? Да Трина же!

В следующую секунду его руки, непривычно (а потому – неприятно) суетливые, повисли, как неживые, а ещё несколько мгновений спустя сам он, способный шевелить головой – и только ею, оказался метрах в полутора от тела Катрины.

– Мэм, – негромко говорил такой громила, что Боден против воли завистливо восхитился.

Броня – бронёй, но её ведь на что-то надели, и этого чего-тот было… много.

– Мэм, я её нашёл. Пришлите Кима, дело совсем плохо. Умирает, похоже. Нет, при мне не убивали, наоборот, тут парнишка один помочь пытался, кажется… обзывается ещё, кавалерием назвал! Полморды в крови, но ран на голове я не вижу. Сейчас… эй, ты!

Но обалдевший Боден только таращился на повернувшегося к нему бойца, точнее – на левую сторону его груди.

– Грифон, – просипел, наконец, Радар, когда к нему вернулось какое-то подобие голоса. – Мать твою так, грифон!

– Ну да, грифон, – отозвался человек в броне. Под золотым изображением грифона на комбезе было написано «Дерринджер», а сержантские лычки говорили сами за себя. – Что, никогда не видел?

– Не видел. Трина сказала – отдай, мол, меня и шефа первому же грифону, который залетит… а я решил – бредит, бедолага…

– Шеф – это вон тот, под окном? – деловито осведомился Дерринджер, но ответить Радар не успел: в спальне аббата появилось ещё одно действующее лицо. И оно – лицо это – определённо стоило того, чтобы обратить на него самое серьёзное внимание.

В дверях стояла, несомненно, соплеменница Катрины Галлахер, держащая под мышкой тактический, явно командирский, шлем. Белые ресницы и брови, белый уставный ёжик Легиона и неожиданно чёрные стрелки, отчёркивающие глаза цвета самых дорогих изумрудов. Убийственное сочетание.

– Она всегда была сторонницей краткости, – заметила одна из самых роскошных женщин на памяти Жана Бодена, а это говорило о многом. Голос был низким, практически мужским, а вот лицо безусловно женским, скорее сильным, чем красивым, и всё-таки красивым тоже. – Значит, отдать грифону? Ну, считай, отдал. Дальше?

– Мне… – Радар нервно откашлялся. Его, вызывающее зависть у всего Большого Шанхая, умение обращаться с дамами трусливо виляло сейчас поджатым хостом и норовило спрятаться за спину осмотрительности. – Мне надо связаться с капитаном Эрни Дюпре…

– Да что ты говоришь? – ухмыльнулась женщина, приближаясь, и Боден понял, что попал по полной программе.

Потому что на левом плече бронекомбинезона сверкала золотом капитанская косая штриховка, а пониже грифона на груди значилось: Э. Дюпре.

– Я – капитан Эрнестина Дюпре, – подтвердила очевидное подошедшая вплотную хищница. – Что ты должен мне сказать?

– Пере… передать привет от Локи.

– Передал. Ещё что-нибудь?

– Локи меня рекомендует.

– Даже так?