Контакт

На экране телевизора видят космонавты, как поплыла вверх к люку челночного корабля коробочка лифта.

– Зачем он летит?
– спрашивает молчавший до сей поры Стейнберг.
– Он не доверяет своим сотрудникам на орбитальной станции?

– Человек, которому Зуев не доверяет, не смог бы проработать на орбите и одного часа, - спокойно отвечает Седов.
– Но Зуев не пустит "Гагарина" даже до Луны без того, чтобы сам он не проверил каждую кнопку, вне зависимости от того, существуют пришельцы, или не существуют. Зуев - это Зуев. Это невозможно объяснить. У него нет в жизни ничего, кроме "Гагарина", как до этого не было ничего, кроме "Мира", а до "Мира" ничего, кроме "Звезды", а до "Звезды" - "Салюта", а до "Салюта" - "Союза"...

По трансляции разнесся голос:

– Объявляется готовность один час. Повторяю: часовая готовность. Начать эвакуацию старта...

По ракете стекал, клубясь, белый туман кислородных паров.

31 августа, воскресенье. Москва.

Кухня в квартире Александра Матвеевича Седова. Пожалуй, только в воскресенье удается позавтракать всей семье вместе.

– Вера! Как ты сидишь?
– раздраженно говорит отец.
– Где твои ноги? Сядь прямо. Почему мы об этом столько говорим?

Девочка усаживается за столом, исподлобья глядя на сердитого отца. Жена Александра Матвеевича молча наливает ему кофе.

– Что за моду взяли у нас на почте!
– снова язвительно и капризно говорит Седов.
– Девять часов - газет нет!

– А ты радио послушай, - примирительно говорит жена.

– Ну при чем здесь радио?

Девочка тихо сползает с табуретки и уходит.

– Что нужно сказать маме?
– кричит ей вслед отец.

– Спасибо, - тихо доносится из коридора.

– Ну что ты, Саша?
– ласково говорит жена.
– Ну мы тут при чем?

Плохо Седову, муторно, стыдно. Права Вероника, кругом права. И подло это - срывать на них свое нетерпение. Да, действительно, не те уже у тебя нервы, Александр Матвеевич, что раньше. И, может быть, прав Зорин со своей командой, когда не хочет тебя в космос пускать. А то и там вот этак начнешь психовать. Ну ладно, ждать недолго осталось... Сегодня все выяснится...

Седов ловит руку жены и говорит уже совсем другим, покорным и усталым голосом:

– Ты знаешь, что меня больше всего раздражает? То, что они всегда изображают из себя самых загруженных людей, я это давно заметил. Комиссия заседает в воскресенье! Все надеются, что их за усердие похвалят... Они необыкновенные мастера имитации бурной деятельности. Сколько показухи! Ты бы на космодроме посмотрела: марлевые намордники, таблички "Рукопожатия отменены", необыкновенная озабоченность на лицах. Ты думаешь, только наши такие? Американцы еще хуже! Космонавты идут по коридору, так сирену включают, и люди встречные разбегаются, как от чумных. И сегодня: "Комиссия"! Право же, это не проблема - списать Седова на свалку или дать старику попрыгать еще немного... Надоело, Вероника, ох, как все надоело! Знаю, знаю все, что ты скажешь. Да, я уже налетался, я все уже знаю, все видел, но именно поэтому мне необходимо быть там! Я там нужен, понимаешь? Эти клистирники не могут понять грандиозности случившегося! Ведь от того, как все там...
– он ткнул пальцем в люстру, - ...повернется, зависит, может быть, будущее всех нас!

– Но если ты будешь сейчас лезть на стенку, ничего не изменится и пользы не будет никому. Правда, Саня, милый, успокойся, а?

– Ладно. Я спокоен. Я спокоен, как сфинкс, как камень, как Стейнберг! Я спокойно беру дочку и спокойно еду с ней... в зоопарк, как полагается примерному отцу в воскресенье. Веруша, хочешь поехать в зоопарк?
– кричит он в коридор.

Девочка, как все дети, тонко чувствующая обстановку, не хлопает восторженно в ладоши, а вопросительно смотрит на мать. Та улыбается. Наконец поняв, что ее не разыгрывают, девочка кричит: "Ура!"

– И не жди нас до обеда.
– Седов целует жену и выходит из комнаты.

Вероника, улыбаясь, смотрит им вслед, но когда дверь за ними захлопывается, она устало садится на стул и плачет.

31 августа, воскресенье. Космос.

Голубая Земля внизу. Над Европой облачно, но очень четко через ясное сухое небо просвечивает желтым Аравийский полуостров. Зеленеющий клин Индии ткнулся в зыбкое, дрожащее бликами пространство океана, а к северу круто уходят за размытый горизонт шоколадно-белые Гималаи. Зуев смотрит на Землю из иллюминатора межпланетного космического корабля "Гагарин", пришвартованного к одному из причалов орбитальной станции "МИР-4". Молча отплывает от иллюминатора...

Очередная телепередача с борта орбитальной станции. У микрофона - Зуев.

– Мы не только не смогли вступить в контакт с космическим объектом, но, как и раньше, не уверены ни в одном его физическом параметре. Единственное, что его по-прежнему характеризует, - это постоянное, неподвижное, узконаправленное мощное радиоизлучение. Широкая полоса радиопомех движется по земному шару по мере его вращения. Хорошо, что теперь мы точно знаем, где в данный момент оно проходит. Вот сейчас, например, радиолуч накрыл восточную часть США от Атлантики до примерно Миссисипи, всю Кубу, республики Центральной Америки, Эквадор, западные районы Колумбии и Перу, острова у побережья Чили, а на севере - великие американские озера и центр Канады. Эта полоса движется на запад со скоростью земного времени...

31 августа, воскресенье. Москва.

Среди вольер нового зоологического парка на юге Москвы гуляет Седов с дочкой, тщетно заставляя себя заинтересоваться, отвлечься от мысли о проклятой комиссии, на которой, как ни высокопарно это звучит, решалась его судьба.

– Пап, а почему у гусей ножки красные?
– спрашивает Верочка.
– У них ножки всегда зябнут, да?

– Что?
– Александр Матвеевич не слышал и не понял вопроса.
– Что? Красные? Очевидно, зябнут... Я думаю так...

– Так ведь тепло...

– Да, вроде тепло... Кто их знает, гусей...

Многие посетители зоопарка узнают его, приветливо улыбаются, здороваются, другие просто шепчутся, скосив на него глаза. Народу в зоопарке немного, несмотря на воскресный день. Подходит мальчик, просит автограф. За ним - еще и еще.

– Извините, товарищи, но я тоже отдыхаю, - говорит Седов ворчливо и быстро уходит.

Шагают молча по пустынной аллейке.

– Пап, - спрашивает Верочка, - а почему ты раньше всем расписывался, а теперь нет?

– Потому что раньше я был космонавтом.

– А теперь?

– А теперь...
– Он смотрит на часы.
– А теперь не знаю, кто я. Может быть, просто отставной генерал...

31 августа, воскресенье. Дно Черного моря.

В домике космонавтов продолжается бесплодный, тягучий, изматывающий душу спор, который, то затихая, то разгораясь вновь, идет уже недели три.

– ...Все это прекрасно, но я задам вам вопрос, который мне задал мой отец и на который я не мог ответить: почему именно нам оказана честь посещения высшим разумом?
– горячится Леннон.
– Чем мы замечательны?

– Мы замечательны тем, что мы существуем, - говорит Лежава.

– Слушай, Анзор, если ты все знаешь, объясни мне, почему они исследуют нас так долго?
– спрашивает Раздолин.
– Не пора ли им составить о нас какое-то мнение и наконец решить, стоило ли вообще сюда лететь? Если это туристический экспресс, то где, черт возьми, сами туристы?

– Правильно, - кивает Леннон.
– Можете ли вы себе представить, чтобы земляне пролетели миллионы, миллиарды, а возможно, и миллионы миллиардов километров и не попытались поговорить с существами, которых они обнаружили по прибытии к месту назначения?