Контрафакт

Оптовик может быть разного пола, возраста и калибра. И покидают клуб они по-разному. Кто – своим ходом, кто – на легковой, кто – на «Газели», кто – на «ЛиАЗе», а кто и на «КамАЗе». География развоза книг обширна, как бывший Советский Союз, и это понятно, если призадуматься.

Так, с оптовиками разобрались. Хоть, конечно, не все они прибыли рано утром, многие заявятся в середине и в конце рабочего дня, который длится до четырнадцати часов и ни минутой дольше.

А в девять часов хлынула на клуб розница – обыкновенные люди, которые пришли купить себе книжку, потому что слыхали: здесь все есть и все дешевле, чем в магазине. На самом-то деле не так уж и дешевле. Каждая книжка имеет здесь две цены: оптовую и розничную. Оптовая – да, значительно ниже магазинной, потому что оптовик должен накрутить еще свой интерес, а он с учетом транспортных расходов немал. Розничная же цена рублей на пять будет повыше, хотя, спору нет, все равно дешевле чем, скажем, в магазине «Библиоглобус», что на Лубянке.

После девяти начальная суета сменилась торговой озабоченностью. На этажах раскинулись прилавки и выросли стенды. А на прилавках-то, на прилавках чего только не увидишь! Как умудриться, где взять изобразительные средства, чтобы представить читателю-книгочею бесконечный ассортимент? Не полностью, конечно, это невозможно, а лишь штрихами, из которых воображение поможет создать полную картину.

Ну, во-первых, конечно, детективы, эти двигатели книжного бизнеса. Сначала-то, с первых дней перестроечной свободы был сплошной Чейз: двухтомник, трехтомник, двадцатичетырехтомник. Потом уж следом пошли Гарднер, Шелдон, Спилейн, Стивен Кинг. Старые, добрые, популярные в советское время Конан Дойл и Агата Кристи временно отдыхали. Ну а потом уж наши отечественные отставные прокуроры и оперы как рванули с низкого старта! Незнанский там, Константинов, Шитов, а с ними и женщины: Маринина, Дашкова… И все – томами, сериями, целыми библиотеками. Назвали-то мы две-три пришедшие на ум фамилии, а им несть числа, и вызывающе яркие обложки с обнаженными роковыми женщинами, дымящимся после выстрелов оружием и выпущенной на волю кровью пестрым ковром покрыли изрядную торговую площадь книжного клуба. Далее – любовные романы, эти карманные книжки в мягких облоясках, а на обложках – золотое тиснение и нечеловечески красивые атлеты с горящими страстью глазами и столь же страстные дамы, обнаженные по законам жанра не до конца. Ах, любовный роман так легко читается, и так там все сбывается где-то на восьмидесятой странице! Покупаемость, одним словом, – отличная.

Теперь – эзотерика. Энергии там, энергетики, чакры, порчи, заговоры, исцеления, привороты – все такое неясное, маловероятное, но доход приносит.

Потом – биографии всех более или менее известных людей от Гитлера до Майи Плисецкой, от Берии до Михаила Козакова. Это все – тома в добротных переплетах и с интригующими фотографиями. Это очень недурные деньги.

Пусть не думает, однако, разборчивый читатель, что ширпотребом ассортимент книжного клуба и ограничивается. Отнюдь! Изданные с большим вкусом русские классики, поэты серебряного века, известные и малоизвестные писатели Франции, Польши, Англии, Соединенных Штатов, словари Даля, Ожегова, словари синонимов, антонимов, словари иностранных слов, словари нецензурных выражений, словари иностранные – немецкие там, английские, китайские, греческие… А уж детские книжки – такой красоты и изобретательности! Если «Маугли», – так прямо мультфильм настоящий, а если Андерсен, то вокруг сказочника искрится и сияет непостижимым светом волшебное поле. Что мы не упомянули? Шестидееятников-семидесятников? Так это – сколько угодно. Гонимых властями гениев? Тоже полный набор. В результате найдете здесь всех: от Платонова, скажем, и Булгакова до Бродского и Довлатова, включая Трифонова и Окуджаву. Можно, конечно, упрекнуть нас, что не упомянули сегодняшних мастеров – Татьяну Толстую, Улицкую, Пелевина и Сорокина, хоть и их книги наличествут на книжном клубе.

Да, не упомянули, хоть есть и Толстая, и Сорокин, но всего упомянуть невозможно. Ведь мы взялись за роман, а не за каталог, в который, кстати сказать, вошли бы в несметном количестве учебники, учебные пособия, дидактики, решебники, готовые ответы на все вопросы по всем предметам, готовые сочинения (чтобы уж самим ничего не сочинять) плюс море канцтоваров – от ластика до органайзера.

– Как же сориентироваться в этом ассортиментном буйстве? – спросит обескураженный читатель, – как найти нужную книжку? – И мы охотно объясним, что возле окошка администратора стоит простой канцелярский стол, на столе – простой компьютер, за столом – простая девушка в прическе. Обратитесь к ней, и она вам бесплатно поможет.

Вадик, впервые вступив в это книготорговое царство, не мог, разумеется, понять в нем абсолютно ничего. Он просто прилип к Лешке и двигался за ним по пятам, где замедляя шаг, где останавливаясь, а где и переходя на бег. Вадик всей душой желал быть полезным, и это ему удалось. Нужно было спустить со склада в торговый зал десять набитых книгами банановых коробок, штук двадцать пачек и три складных стола. Тут уж Вадик себя показал: в руки – коробку, на нее – еще одну коробку и быстро-быстро, почти бегом – вниз по лестнице четыре марша, туда, где стояла Манька, обозначая место. А Лешка тем временем вел переговоры с пожилой женщиной учительского вида. Она читала какой-то список, а Лешка делал пометки в сложенной пополам ученической тетрадке. Потом достал калькулятор, а женщина вытащила из тайников одежды целлофановый пакет с деньгами, рассчиталась с Лешкой и ушла.

Лешка тоже спустил одну коробку, но следующую ходку делать не стал, стоял, скрестив руки наподобие Наполеона Бонапарта, смотрел, как Манька споро выкладывает витрину. Да и правильно: чего ему бегать по этажам, когда Вадик – вот он, под рукой.

Когда витрина была разложена, Лешка повел Вадика в другой конец зала. Народ, надо сказать, интенсивно заполнял торговое пространство, так что идти приходилось, лавируя между людьми. Лешка обернулся к Вадику и сказал, смеясь глазами:

– Сейчас кого-то увидишь, не удивляйся.

– Добро, – кивнул Вадик.

Возле одной из торговых точек, удобно расположенной в стенной нише, стоял не кто иной, как младший сержант милиции Вова Блинов и с важностью принимал деньги у оптовиков. Оптовики – толпились.

«Во дает, змей! – с восхищением подумал Вадик. – Давно ли шестерил у капитана Оноприенко! А теперь и не узнаешь: настоящий босс!»

Особое впечатление производило то, что за Вовиной спиной, в нише, орудовал рослый мужик лет тридцати пяти. Он ворочал пачки, складывал их, рвал, доставал книжки, и, сверяясь со списками, складывал заказы. Получалось, Вова обзавелся наемным работником. Ну не змей ли!

– Что за мужик у Вовы? – спросил Вадик, обернувшись к Лешке. Они вдвоем тащили девять пачек, выданных как раз Вовиным работником. Лешка тащил четыре пачки, а Вадик – пять.

– Это Анатолий, Вовин грузчик, между прочим, офицер.

– Неужели офицер? – засомневался Вадик. – В отставке, что ли?

Ну, не верилось. Да хоть бы и в отставке. Это что же выходит: младший сержант командует офицером!

– Да нет, не в отставке. Действующий. Он в штабе каком-то несет оперативное дежурство. Когда не дежурит, пашет на Вову. Денег-то военным мало платят. И нерегулярно.

– А звание у него какое?

– Подполковник.

Вадик помотал головой, переваривая.

Потом спросил:

– А у тебя есть грузчик?

– Имеется. Но сейчас заболел. Дня через три выйдет. Ты тут пока побегай за него. Не возражаешь?

Конечно же, Вадик не возражал.

Постелили Вадику на полу, на куртках. Мягкой такую постель не назовешь, но Вадик не тужил: он обладал завидной способностью засыпать в любых условиях, лишь бы ему в этот момент не терли уши. Вот Вадик и устроился на бесхитростном ложе, угнездился, закутавшись в плед, и приготовился, как говорили в армии, отойти ко сну. Но сон не шел, как ни странно. Вадик и потрудился на славу, и поел хорошей яичницы с колбасой, и выпил полстакана перед яичницей. А сон не шел. Ведь сон когда приходит? Когда ничто не тревожит усталую голову. А Вадику голову тревожило нечто совсем не нужное в такой обстановке, лишнее и неуместное. Это были обнаглевшие мысли о Маньке. Мысль первая: кто сегодня Манька – недоросток-козочка или взрослая коза? Лешка утром сказал про Маньку, что она – настоящая баба. И вот вам, пожалуйста, мысль вторая: а что он имел в виду? Может то, что она по хозяйству ловко управляется, как настоящая баба: и борщ у нее налажен, и в комнате чисто, и в кухне помыто – может, это? Может – что с книжками, с торговлей этой, с ценами, с вопросами-ответами бойко так справляется – от нее только отскакивает все, залюбуешься. А может, то обозначает слово «баба», что Манька уже как женщина может соответствовать, наподобие своей матери Аделаиды. Уж Аделаиду-то Лешка знает, да и Вадик благодаря Лешкиным заботам с ней поближе познакомился, и по неполным разведданным толстый человек Вова Блинов тоже там побывал. Мысли об Аделаиде были необидны, легки и приятны, и Вадик впал в пограничное состояние между сном и бодрствованием. И уже готов был миновать эту границу в сторону, разумеется, сна, как вдруг услышал приглушенный шепот:

– Ты что, Леш, не надо!

– Почему не надо? Надо!

– Так услышит же, стыдно от него…

– Не услышит. Спит.

– А вдруг не спит?

– Спит-спит. Я его знаю ему только голову прислонить…

– Нет, Леш, нельзя так.

– Ну ладно. Только руку не отталкивай.

– Рука пусть будет, а сам не шевелись.

И Лешка, точно, не шевелился. Если бы зашевелился, Вадик бы услышал, потому что он хоть и затаил дыхание, но вовсе не спал: сон будто спугнули, как сторожкую птицу, и он уже летел прочь – поминай как звали!

В общем, все заснули не в разумное время, а ближе к утру, и будильник ударил неожиданно по ушам, и не хотелось верить, что это он звенит всерьез, в положенный час, а не тренируется в учебных целях.

За завтраком все трое были неразговорчивыми. Да и вряд ли это можно было назвать завтраком. Растворимый кофе и сигарета – больше ничего в глотку не лезло.

Лешка был хмур, Вадик – тоже невесел. Никаких, однако, объяснений между ними не происходило. В разгар работы, часу примерно в одиннадцатом Лешка сказал: