Контрафакт

– Вы тут постарайтесь без меня, я отлучусь.

И они – Вадик и Манька – принялись стараться. Когда требовалось принести книги со склада, Манька накидывала на лоток широкую тряпку и они с Вадиком бежали наверх. Там Манька доставала все с полок – и пачки, и россыпь – и летела вниз, оставив поклажу Вадику. Иногда книг было так много, что Вадик нагружался выше головы, с удовольствием бравируя силой. Манька, оказалось, не хуже Лешки знала и оптовиков, и цены, и вполне справлялась с заказами. И оптовики, что удивительно, знали Маньку, называли ее уважительно Маней и даже Марией. До отчества, правда, дело не доходило, но и «Марии» для Маньки было более чем достаточно. Дважды Манька посылала Вадика за пачками к Вове Блинову, и подполковник Анатолий отпускал их Вадику безо всякой расписки.

Лешка появился к концу клуба, то есть к двум часам. Он посчитал кассу, расплатился с Вовой, помог собрать точку. Потом оплатил аренду точки на завтра. Когда все трое вышли на улицу, Лешка сказал:

– Ты, Маня, ступай домой без меня, а ты, братка, поедем со мной, я снял тебе комнату.

Они пошли к метро.

– Запоминай дорогу, – велел он Вадику, – запиши станцию, где пересадка.

Ехали минут сорок, не меньше. Наконец Лешка сказал:

– Это – конечная. Записывать не надо. Все равно дальше не повезут.

И как бы в подтверждение его слов над самым ухом раздался ясный женский голос:

– Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.

Братья поднялись по эскалатору. А толкучка была наверху! Небольшая площадь с большим количеством автобусных остановок была уставлена рыночными палатками. Очень много было людей с чемоданами.

– А чего это они все с чемоданами? – спросил Вадик.

– Да тут Шереметьево – рукой подать. Знаешь Шереметьево?

Вадик не знал.

– Да аэропорт же, аэропорт это: Шереметьево-один и Шереметьево-два.

И Вадик заулыбался:

– Так бы сразу и сказал – «Шереметьево-два», я сразу бы и вспомнил. Потому что фильм такой был. Я смотрел.

– Еще бы ты не смотрел, если мы его крутили в видеосалоне. Мы же не одну порнушку наяривали. Помнишь?

Вадик помнил.

Оба заулыбались, вспоминая лихие деньки. Это внезапно налетевшее воспоминание мгновенно сблизило братьев, и Вадику стало легко, будто вернулось прошлое: он да Лешка – им сам черт не брат! И не думалось о том, что прошлое ведь не возвращается в полном виде. Возвращаются чувства, а обстоятельства – никогда.

Обстоятельства были такие: двухкомнатная квартира на пятом этаже «хрущевки». В одной комнате проживала хозяйка, а в другой вот поселили Вадика.

Хозяйка была дома. Невысокая седоватая женщина, худая и сутулая, она где-то что-то сторожила, сутки дежурила, трое – отдыхала. Сегодня она как раз отдыхала. Отперла Вадику комнату: диванчик, стол, старый рассохшийся платяной шкаф да две пластмассовые табуретки – вот и все убранство. Диванчик был покрыт синим байковым одеялом, отдававшим казармой. Имелась и подушка в желтой застиранной наволочке, и две латаные простыни, постиранные, но не поглаженные.

– Вот, – сказала хозяйка. – Комплект белья, как уговаривались.

– Ну все, – объявил Лешка, когда они остались одни в комнате, – за месяц вперед я за тебя заплатил. Вот тебе на еду на сегодня. Сходишь в магазин, тут рядом. Завтра приходи на клуб, я насчет тебя договорился. Грузчиком пойдешь?

– К тебе?

– Да нет же, я же ж сказал – договорился. Не ко мне, – он помолчал-помолчал, да и выпалил. – К себе на работу я тебя не возьму. Мне с тобой трудно будет разбираться, если что.

«Из-за Маньки это», – с горечью подумал Вадик, и впервые в нем шевельнулось недоброе ревнивое чувство.

– Ну я пошел, братка, – сказал Лешка.

– А я? – невольно вырвалось у Вадика. Отвратительная, паскудная тоска сжала его сердце.

– А ты остаешься, – невозмутимо ответил Лешка. – Отдохни, осмотрись, потом смотайся в магазинчик.

И ушел.

В дверь постучали, вошла хозяйка.

– Значит, так, – сказала она. – Не пьянствовать, девок не водить, курить на лестнице.

Начиналась столичная жизнь.

На клубе Лешка подвел Вадика к тому самому Леониду Петровичу, который на своем микроавтобусе вез братьев с Киевского вокзала. Торговая точка Леонида Петровича пристроилась в углу между стенкой и перилами широкой лестницы. За прилавком стояла женщина в вельветовом брючном костюме и принимала заказы у оптовиков.

– Все тут с женами, – заметил про себя наблюдательный Вадик и подумал лукаво, – себе, что ли, жениться!

Леонид Петрович задал Вадику несколько вопросов: имя, фамилия, откуда родом, чем в жизни занимался.

Ну, Вадик много, чем занимался: и в армии служил, и на таможне, и киномехаником…

Но Леонид Петрович слушал не очень внимательно. Он сказал:

– Значит, такие условия: рабочий день не нормирован. Как правило, – с восьми до пятнадцати. Но при необходимости задерживаемся, сколько требуется. Выходные дни – воскресенье и понедельник. Выходные дни не оплачиваются. Отпуск не оплачивается. Болезнь не оплачивается.

– Да я – здоровый, – вставил Вадик.

– Зарплата – ежедневно, в конце рабочего дня. Испытательный срок – десять рабочих дней. Во время испытательного срока зарплата – семьдесят рублей в день. Потом – один процент с выручки, но не менее ста рублей. Согласен?

Еще бы не согласен! Сегодня же он получит первые деньги! Каково!

– Вопросы?

– Налоги? – спросил грамотный Вадик.

– Какие налоги! – махнул рукой Леонид Петрович, – у тебя небось ни прописки, ни регистрации. Ведь так?

– Так.

– Ну вот. Для налоговых органов ты не существуешь, тебя нет.

У них как-то сразу установилось, кто кому «тыкает», а кто кому «выкает». Вадик, в прошлом младший сержант, учуял в Леониде Петровиче офицера и сразу стал говорить ему «вы». Леонид же Петрович, должно быть, учуял в Вадике младшего сержанта и, не задумываясь, стал говорить ему покровительственное «ты». Да и по возрасту Вадик годился Леониду Петровичу в сыновья.

– И еще, – сказал Леонид Петрович. – Я могу в любой момент сказать: «Завтра не приходи». Это будет увольнение. Выходное пособие не выплачивается. И – главное. На работу не опаздывать. Ты можешь не опаздывать на работу?

Вадик мог.

Леониду Петровичу с грузчиками на клубе не везло. Вот, например, Гарик. Он был хорошим человеком: добрым и безотказным. Появился на горизонте, когда Леонид Петрович с Мариной внедрились на Камергерский проезд. Там, возле магазина «Педкнига», стояло не менее двадцати книжных лотков. Один из них принадлежал Леониду Петровичу с Мариной. Старательный Гарик был у них грузчиком и частично – продавцом и, несмотря на старательность, иногда приводил Леонида Петровича в изумление. Однажды, в трескучий мороз Гарик стоял один на точке, уныло переминаясь с ноги на ногу. Чертов мороз медленно, но верно овладевал его телом – несмотря на валенки и полушубок. Пред Гариком лежал пустой Камергерский проезд, бывший Проезд Художественного Театра. Изредка пробегали мимо, скрипя снежком, прохожие. Они торопились покрыть расстояние до станции метро «Охотный ряд». О том, чтобы остановиться перед книжным лотком, не могло быть и речи. За спиной Гарика находились парикмахерская и кафе. Когда кто-нибудь открывал дверь в заведение, на улицу вырывались клубы пара и воображение рисовало заманчивую картину теплого помещения. Некоторые продавцы время от времени заваливались в кафе в своем ямщицком облачении, чтобы потоптаться в тепле и хлебнуть горяченького. Некоторые, но не Гарик. Гарик покорно принимал окоченение, выполняя долг, как он его понимал. Неизвестно, чем бы окончился его стоицизм, не появись на месте бездействия Леонид Петрович.