Контрольное обрезание

– Хорошо смеется тот, кто все делает всерьёз, - мстительно ответил шеф пропаганды.

Гитлер достал печать, с нежностью подышал на нее и запер в несгораемый шкаф, потом закончил разнос нерадивому работнику:

– И, наконец, прошу тебя, будь аккуратен! У нас нет уборщицы. Везде у тебя листы разбросаны. Ведь невозможно же работать в таком свинарнике, меня это сбивает!.. Как можно правильно мыслить, если бумаги валяются поперек и кверху ногами. Тогда ведь и мыслить будешь кверху ногами. Отсюда все наши беды.

– Ты же говорил, что наши беды от засилья евреев, - возразил фронтовой друг.

– Разумеется, они - главный наш враг. Но своим разгильдяйством мы льем воду на мельницу мирового еврейства.

– Прости, совсем замотался, - ответил камрад.
– Мне одному везде не успеть. Я и делопроизводитель, я секретарь-машинист, я и курьер, и этот, как его... Хорошо, хорошо, бегу!..

Тут зазвонил телефон - допотопный, чудовищный монстр, на взгляд странной троицы.

– Ну вот, - Шюслер рванулся обратно, придерживая спадающую шинель, схватил трубку: - Але? Да... Он здесь...

Шеф пропаганды подошел, отнял у делопроизводителя трубку, приставил этот уморительный крендель к уху.

– Гитлер у аппарата. Нет. Антона Дрекслера не будет до завтра. В паровозном депо... Да, понимает, он же слесарь-механик. Я не могу, у меня выступление в другом месте. Обязательно. Что?.. Какой вопрос?
– рассеянно внимая голосовым излияниям из трубки, шеф пропаганды движением руки поторопил копушу-сотрудника - давай, давай, мол.

Шюслер умчался, хлопнув дверью и потеряв какую-то бумажку.

– Послушайте, вы занимаетесь ерундой...
– на повышенных тонах сказал Гитлер невидимому своему собеседнику, - ерундой вредной и отвлекающей от настоящего дела. Нет, вы все-таки послушайте меня! Судьбы мира решаются не тем, победят ли католики протестантов или протестанты католиков, а тем, сохранится ли арийское человечество на нашей земле или вымрет. Да-да, именно так стоит вопрос... Так и передайте им... Надо мыслить глобально и... футурально. До свидания, мне некогда. У меня народ.

– Так, я вас слушаю, господа, - сказал Гитлер, бросив трубку на рога аппарата и скрестив руки на груди (поза обороны с точки зрения психологии).
– Простите, вы так и не назвали своих имен...

– Что ж, пожалуйста, - ответил старший за всех и представил себя и своих коллег:

– Натан Кассель, Эзра Кор-Бейт. Голди Даржан.

Перышки усов Гитлера злобно зашевелились и сами собой поднялись кверху. Он перевел негодующий и вместе с тем торжествующий взгляд с седовласого Натана, на коренастую фигуру Кор-Бейта и задержался на стройном молоденьком Голди. Секунду спустя Гитлер понял, что этот малый вовсе не парень, а переодетая в мужскую одежду женщина. Еврейская Жорж Санд, усмехнулся ариец. Впрочем, они мало походят на писак из газеты, на этих пачкунов, у которых руки испачканы чернилами, как у мясника кровью. Они, даже женщина, больше походят на бойцов, наверное "Спартаковцы", коммуняги... или из "гвардии Эрхарда Ауэра" социал-демократов. Евреи там кишмя кишат...

– Кто вы?
– твердо поставил вопрос шеф пропаганды.

– Я имею звание майора израильской армии, - ответил Натан, - а это мои подчиненные: лейтенант (кивок на девушку) и сержант (жест в сторону Кор-Бейта). Мы из Моссада. Из отдела спецопераций.

– Что это за город такой? Никогда о таком не слышал, - сказал Гитлер и язвительно добавил: - Вы уже и армию собираете?.. Мировое еврейство готовится к войне!

– Моссад не город, а секретная служба государства Израиль. А что касается войны...

– Израиль!
– воскликнул Гитлер, выпучив глаза так, что казалось, они выпадут из глазниц.
– Государство!? Еще одна новость! Где же находится такое... государство?
– Долговязый снова будто выплюнул еще один кусок тухлого мяса.
– Может быть, в Палестине? Или где-нибудь в Египте? А может быть...
– человек с усиками захохотал, - может быть, на Северном полюсе или в Антарктиде?!?

– Вы угадали сразу, - ответил Натан Кассель.
– Но это к делу не относится. У нас здесь не урок географии...

– А что?
– озлобившись, повысил голос Гитлер.
– Что у нас здесь?!

– Урок мести, - ответила девушка за своего начальника и вынула откуда-то пистолет. Тяжелый для девичьей руки, с какой-то длинной трубкой, наверченной на ствол.

У Гитлера похолодела спина. Однако нельзя было сказать, что он сильно испугался. Его дерзкое бесстрашие перед лицом действительности не было лишено признаков маниакальности.

Но он понял, что попал в переплет. Чего-то подобного он ожидал. И со стороны коммунистов-предателей, которых он в прошлом году, после свержения Советской власти в Баварии, выявлял по заданию ликвидационной комиссии второго пехотного полка (да вот не всех выявил). И со стороны ортодоксального еврейства, от какого-нибудь сумасшедшего, типа Гаврилы Принципа, убившего в Сараево эрцгерцога Фердинанда. Слишком открыто, слишком оголтело он, Гитлер, нападал на них, на евреев. Общество к этому еще не привыкло, не готово; надо было работать вкрадчивее, осторожнее, но теперь, может быть, уже поздно. "Эх, жаль, как назло, Шюслера отпустил... И вообще, я слишком был самонадеян... Слишком поверил в свою избранность..."

Его охватила апатия, уныние... но вслед за этим, словно получив откуда-то подзарядку жизненной энергией, он ожил: "Нет, я не "был", я есть, есть! И буду!! Я не могу умереть!!!"

Какое-то шестое чувство явно говорило ему, что его ждет восхитительное будущее, когда сбудутся все его самые дерзкие мечты и, может быть, со страшным концом, но не сейчас, а как минимум, через четверть века. И за этот срок - блестящие победы в неком фантастически иллюминированном мире. Он уже как будто видел знамена, армии и триумфальные парады - и вот эта пелена, окутывавшая его сны наяву, вдруг грубо и неожиданно была сорвана. Это вызывало ярость.

– В чем меня обвиняют?
– спросил Гитлер, едва сдерживаясь, в надежде, что еще как-нибудь выкрутится. В конце концов, с опасностью он встречался не впервой - и на фронте, и во время демонстраций, и во время потасовок с коммунистами на собраниях, да мало ли!.. Как это часто бывало, случится чудо, и рок пощадит его, оставит для выполнения великой миссии.

– Ваша беда в том, что вы мыслите слишком глобально и потому совершите в будущем страшные преступления против человечества, - сказал тот, кого звали Натан Кассель.