Контуженый

— Один из них с ожогом?

— Ой, идут ко мне. Что им ответить, если снова спросят?

— Скажи, я сам их найду. И ничего не бойся.

— Люблю тебя, — шепчет Маша.

Она говорит эти слова впервые, и мне кажется, что ослышался. Но Маша повторяет:

— Приезжай, Никита. По телефону как-то проще сказать важное. Ты должен знать — я люблю тебя.

Я невольно трогаю ноздри. Сухо. И отвечаю. Не прямо про любовь, но так, чтобы она услышала:

— Жди меня. Я скоро приеду.

К Маше подходят «музыканты» в поисках предателя, а я вижу настоящего предателя, который выходит из бизнес-центра и садится в черный БМВ. Эти события связаны. Чем быстрее я разоблачу истинного предателя, тем быстрее отстанут от Маши.

БМВ покидает парковку, и я следую за ней.

Наш путь заканчивается около частного дома с огороженным участком. Рядом ожидает мебельный фургон. Автоматические ворота открываются, БМВ въезжает в пристроенный к дому гараж. Следом во двор пятится фургон. Хозяин отдает распоряжения, рабочие разгружают новую мебель и заносят в распахнутые двери. Пользуясь суматохой, я незаметно проникаю в дом.

Двухэтажный коттедж хоть и не новый, но видно, что после ремонта. Пахнет клеем и краской, под лестницей свалены упаковки от новой техники и мебели. Чувствуется, что хозяин обживается с размахом и в Луганск возвращаться не собирается. Ему там появляться опасно.

Он указывает рабочим, как поставить угловой диван в центре гостиной. Одновременно использует телефон для видеосвязи:

— Она у вас? Пожестче с ней! Докладывать постоянно.

Я прячусь за коробками под лестницей. Рабочие получают деньги и уезжают. Хозяин коттеджа закрывает пультом ворота, запирает дверь и плюхается на только что собранный диван. Раскидывает руки, проверяет удобство. Кажется, доволен. Чего не скажешь обо мне.

Я расталкиваю коробки, выскакиваю из-под лестницы, подхватываю небольшой короб и швыряю в него. Он инстинктивно ловит. Его руки заняты, а в моих взведенный пистолет.

Я держу его на мушке и делюсь своим потрясением:

— А говорят, с того света не возвращаются.

Он молчит, оценивает ситуацию. Если и удивлен, то не подает вида, а когда отвечает, говорит по-дружески:

— Я тебя ждал, Кит.

Простые слова кажутся мне кощунством. Я помню свое ужасное состояние и признаюсь:

— А я тебя оплакивал, Шмель.

46

Передо мной на диване Денис Шмелев. Он же Шмель. Он же новоявленный Руслан Николаевич Краско.

— В бизнес-центре видеонаблюдение, — продолжает Шмель. — Я посмотрел, кто приходил ко мне. Узнал тебя. И мог бы…

Он отбрасывает коробку, откидывается на спинку дивана и кивает:

— Садись, раз пришел.

Его показная самоуверенность не внушает доверия. Шмель с детства привык командовать нами, пытается и сейчас.

Но теперь командую я:

— Выложи всё из карманов. Медленно, не вставая.

Он выкладывает на низкий столик телефон, портмоне, сигареты, ключи и зажигалку. Разводит руки:

— Это всё, мой повелитель.

— Покажи пиджак.

Шмель снимает пиджак и швыряет мне под ноги.

— Не привык к костюмам. Проверяй, если хочешь.

Нагибаться я не собираюсь, топчусь ногами по пиджаку, прощупываю.

Шмель кривится в улыбке:

— Убедился, что не обманываю. Убери пистолет, мы же друзья.

Я качаю головой:

— Мои друзья погибли. Я был на их могиле.

— Тоже верно. Помянем? Чеха, Механика, Днестра, Урала. Их с нами нет, а мы есть. Я возьму выпивку?

— Ты забыл еще одного друга, за которым я с детства в огонь и в воду. И в ЧВК тоже.

— Денис Шмелев. Мне его тоже не хватает. — Шмель трогает видоизмененный нос. — А чем тебя не устраивает Руслан Краско?

Я перекладываю пистолет в другую руку, вытираю вспотевшую ладонь. Вспоминаю, как добыл оружие в смертельной схватке с киллером.

— Тебе Пуля привет передавал. Сам не может, невезучий.

— Такого друга я не знаю.

— Не трепись! Я чую ложь носом!

— А я не вру.

— Не знаешь Пулю? Да или нет?!

— Успокойся, мистер категоричность. Я сказал, что Пуля мне не друг. Он моя ошибка. Ты ее исправил. Боец «Группы Вагнера» победил уголовника, так и должно быть.

Я вынимаю фотокарточку трех друзей, толкаю по столу к нему:

— С фотографией ты хитро придумал. «Встречаемся в нашем месте». Я был уверен, что все погибли, и только Злата знает про тайное место.

Шмель не спорит и не изображает сожаление. Он бодрится:

— Мы через столько прошли. Ты жив и здоров. Я рад. Выпьем?

— Сначала поговорим.

— О чем?

— Как ты нас предал. Расскажи. Послушаю.

— Видишь ли, Контуженый…

— Всё обо мне разнюхал.

— Знаю, что ты теперь не тихоня Никита Данилин, и не законопослушный командир Кит, а настоящий Контуженый, свихнувшийся на правде.

— Отклоняешься от темы.

— Как раз по теме. Признайся по чесноку, Контуженый, если бы не отпуск по ранению ты уверен, что выжил бы на той бойне?

Слово «бойня» мне не нравится. Мотаю головой:

— Это спецоперация.

— Какая, на хрен, спецоперация. Это настоящая война, кровавая бойня! Там смерть прилетает каждую минуту! Тебя спас госпиталь.

— А тебя?

— Садись, Контуженый. Это долгая история. Ты позволишь мне взять бокалы?

Он идет к шкафу с бутылками. Я контролирую его движения. Сажусь на край дивана, пистолет сжимаю в руке. Шмель устраивается на противоположном конце дивана. Открывает коньяк, наливает в бокалы. Он поднимает бокал, я слушаю.

— Если помнишь, у нас был план, заработать на войне на мирную жизнь.

— Я пошел воевать ради друга, попавшего в беду.

— Вот же заладил, Контуженый. — Шмель махом опустошает бокал, вытирает губы. — Короче, мы херачили минами по противнику и делали свое дело неплохо. А потом пришел Русик.

— С ним мы стали воевать лучше.

— Ну и что? Война же не будет вечно. Нужно думать о будущем.

Шмель наполняет бокал, я тороплю его:

— И что ты надумал? Стать Русиком?