Кореец

Он вспомнил её — библиотекарша, интеллигентная до мозга костей, в очках с тонкой оправой и строгой причёской, которую так сладко было растрепать. А под этой строгостью — огонь, страсть, такая, что обои на стенах начинали дымиться.

Набрал номер. Длинные гудки. Никто не отвечает. Юра положил трубку и снова взялся за блокнот.

— «Галя». М-да, с ней мы не очень хорошо расстались. Но если очень припечёт…

Галя — продавщица из гастронома, пышная, как свежеиспечённый каравай. Когда Юра в последний раз заглянул в её магазин, она метнула в него такой испепеляющий взгляд, что молоко в бутылках едва не вскипело.

— Нет, Галю оставим на самый крайний случай, — решил он, перелистывая страницу. — «Женя»… О, Женька-огонь!

Студентка консерватории, скрипачка. Тонкая, звонкая, с пальцами, порхающими по струнам и по его телу с одинаковой виртуозностью. Но с характером — ой-ой-ой. После третьего свидания Юра сам сбежал, не выдержав её эмоциональных американских горок.

Он набрал номер.

— Женя? Привет, это я, Юра…

— Кто? — раздался в трубке недоумённый голос.

— Ефремов. Юра. Мы встречались пару месяцев назад, ты ещё играла мне Вивальди на…

— А, тот самовлюблённый бас-гитарист! — вспомнила Женя. — Что надо?

— Да я тут подумал… может, встретимся сегодня?

— Знаешь, Юрий, — в её голосе зазвучали ледяные нотки, — я сейчас готовлюсь к экзамену. И вообще, у меня теперь есть человек. Серьёзный, между прочим. Не то что некоторые…

Короткие гудки. Юра вздохнул и снова углубился в записную книжку.

— «Зинаида»… Нет, только не Зина. У неё памяти, как у золотой рыбки. Вечно все имена путает. В прошлый раз назвала меня Славиком, — Юра передёрнулся от воспоминания. — Хотя фигурка у неё что надо…

Он пропустил несколько страниц и остановился на букве «И».

— «Инга». Модель из Дома мод. Эх, Инга-Ингеборга… Недосягаемая красота. Звонить бесполезно — она только что из Парижа, ей сейчас не до таких, как я.

— «Катя». Катюша, Катерина… — Юра улыбнулся, вспоминая миниатюрную блондинку, танцовщицу из ансамбля «Берёзка». Гибкая, как виноградная лоза, и такая же хмельная.

Набрал номер.

— Алло, Катерину можно?

— Она в Болгарии, на гастролях, — ответил усталый женский голос. — Через месяц вернётся.

Юра в сердцах бросил трубку. Он перебирал страницу за страницей, и с каждой его надежды таяли, как прошлогодний снег. Одни замужем, другие в отъезде, третьи не берут трубку или просто шлют его подальше.

— Неужели я всех распугал? — спросил он у потолка. — Или это заговор? Вселенский женский заговор против Юрия Ефремова?

Он резко захлопнул записную книжку и швырнул её на пол. Лёг на диван, сложив руки на груди, как покойник.

«А может, это знак? — вдруг подумал он. — Может, пора остепениться? Найти одну, постоянную… как Лизка предлагала. Квартирка, дети, борщи по воскресеньям…»

От этой мысли его передёрнуло. Нет, рано ему ещё в эту упряжку. Тем более сейчас, когда всё только начинает налаживаться с группой. Они репетируют новый материал, который может вывести их на совсем другой уровень. Не танцульки в Доме культуры, а настоящие концерты, с аншлагами, с поклонницами…

При мысли о поклонницах Юра заметно оживился. Вот оно, решение его проблемы! Надо просто дотерпеть, пока группа не станет известной. А дальше — выбирай любую из стайки восторженных девчонок, таскающихся на каждый концерт.

Он вскочил с дивана, словно подброшенный пружиной. Надо помыться, привести себя в порядок. Сделать сегодня двойной объём упражнений на бас-гитаре. Может, попробовать сочинить что-то своё…

Телефонный звонок застал его на пути в ванную. Юра схватил трубку.

— Алло?

— Привет, Юра, — раздался в трубке голос Кима. — Я вернулся. Надо встретиться, перетереть.

— Что-то случилось? — Юра напрягся, вдруг представив, что затея с икрой провалилась, и всё останется по-прежнему. — Что с аппаратурой?

— Всё отлично, — в голосе Кима слышалась сдержанная радость, — всё по каталогу.

— По какому ещё каталогу? — опешил Юра.

— Западногерманскому, — просто сказал Ким. — Есть контакт!

— Ты хочешь сказать… — у Юры перехватило дыхание, — что мы будем играть на настоящей немецкой аппаратуре?

— А ты как думал? На «Тонике» и самодельных усилителях мы далеко не уедем. Ты дома будешь? Я подъеду часам к шести?

— Да, конечно, конечно! — зачастил Юра. — Подъезжай, жду.

Он мигом забыл о своём унынии, о пустой постели, о тщетных попытках найти женщину на этот вечер. Какая, к чёрту, женщина, когда на горизонте маячит такое будущее?

Он бросился в ванную — бриться, мыться, приводить себя в порядок. Записная книжка с женскими именами и телефонами так и осталась лежать на полу. Сейчас у него были дела поважнее. Женщины… Что ж, они подождут. Недолго осталось. Совсем недолго.

* * *

Я, усмехаясь наблюдал, как Юрка с умиленным восторгом водит пальцем по строкам списка с аппаратурой, переданного мне немцем Паулем, а губы его торжественно и беззвучно произносят название брендов и моделей, будто молитву читает, повторяя магические заклинания: «Framus… Hofner… Dynacord… Weltmeister…» Казалось, он сейчас упадет на колени и начнет молиться этим заморским брендам. Я его понимал — золотая и скорей всего несбыточная мечта музицирующего советского гражданина какой-нибудь венгерский BEAG (комплект звукоаппаратуры), а тут настоящая фирмА, без дураков.

— Охренеть! — наконец выдохнул он, отрывая взгляд от заветного листка. Голос его дрожал, как у комсомолки на первом свидании. — Я просто… я хуею, дорогая редакция! Кореец, это… это что, все правда будет? Вот прям настоящая фирма?

Я пожал плечами.

— Оплата произведена, заказ принят.

— А не кинет немчура?

— Не должен, ему же здесь еще жить в Белокаменной.

Я вспомнил, что вчера тот же вопрос задавал мне Колька. А потом состроив зверскую рожу, заявил, что если не дай бог, то он лично зарежет фашиста своим японским штык-ножом. И тоже самое касается этого мутного футболиста. Я поверил — сделает не задумываясь. Дикий человек, что с него взять.

Потом мы пили портвейн и мечтали о будущем.

А мне предстояла еще одна головная боль — конвертация оставшихся дойчмарок в хрустящие советские рубли. Для расчета с Брюсом Нуждиным. Ему уважаемому законопослушному советскому гражданину, иностранная валюта была ни к чему, ему подавай родные, советские, с дедушкой Лениным.

Вчера, после «Арагви», Стасик, подвозя меня на своей «Волжанке» (положена, как герою спорта), этак небрежно обронил:

— Слышь, Кореец, насчет валюты… У меня тут есть человечек один, надежный. Может помочь с обменом. Пять тысяч марок — и у тебя на руках будет десять тысяч рублей. Налом. Прямо завтра. Ну как, а?