Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

Поморщившись, народоохранный генерал с досадой отложил чёрную позолоченную авторучку, выпрямился на широком стуле с высокой резной спинкой, увенчанной синим бархатным подзатыльником как у судей, повернул голову к Марлену.

– Ты – кто? – обратился к дрожащему мелкой нервной дрожью стажёру, проклинающему себя за то, что как паршивый кролик сам лезет в пасть безжалостного питона.

– Лейтенант Колбун, стажёр у следователя Вайнштейна.

– Говори кратко и по делу.

Чтобы говорить кратко и по-деловому, не хватало не только семилетки и опыта, но и характера. Поэтому Марлен ослушался питоньего распоряжения и начал подробно, надеясь, что правда и многословье спасут.

Рассказал, как Вайнштейн арестовал по анонимному доносу Слободюка с дружками, заподозрив в националистических устремлениях и зачатках заговора с целью свержения советской власти и выхода республики из Советского Союза. Они собирались группой и читали белорусские книжки по истории Белоруси и изучали народную мову без русских искажений. Побоявшись, что парни ещё сопляки для заговора, Вайнштейн для серьёзности организации назначил им в идейные руководители Лемехова, бывшего партизанского комиссара и бывшего руководителя ветеранского партизанского общества, соседа Слободюка, к которому тот ходил в баню. За попустительство зарождению и пособничество деятельности вредительской организации по представлению Вайнштейна Лемехова срочно по распоряжению горкома, где комиссар когда-то работал и всем там осточертел своей принципиальностью, исключили из партии, доведя до инфаркта. Сейчас он отлёживается дома.

Начинающий следователь облизал пересохшие губы, нервная дрожь унялась, уступив место азарту: а вдруг удастся настроить генерала против Вайнштейна, и тот останется с горбатым еврейским носом. Главное – не давать своих оценок, а садить фактами, генерал и сам дотумкается, что заговор липовый, московский пришелец – жучок, а Володька с Лемеховым – крайние в этом деле.

И он уверенно продолжал рассказывать, как в постояльцах у Лемехова случайно оказался Васильев – шофёр, которому генерал вручил орден за мужество в уничтожении лесной банды, и центральные газеты сообщили и напечатали снимки. Не приняв этого во внимание – Марлен не удержался, чтобы не подчеркнуть главную генеральскую мозоль, на которую грубо наступил Вайнштейн – следователь и Васильева как соседа Слободюка и квартиранта Лемехова включил в заговорщики, определив роль помощника вождя, хотя и тот, и другой – русские и не могут быть белорусскими националистами.

Марлен чуть приостановился, чтобы отдышаться от краткого делового рассказа и подчеркнуть важную новость о том, что Вайнштейн приказал в эту ночь арестовать Васильева. А они с капитаном Кравченко знают его давно. Он заметил, как глаза комиссара на секунду расширились, словно от внезапной опасности. Марлен возвращался с ним из Берлина и здесь изредка встречался – поосторожничал на всякий случай – и никогда ничего вражеского в нём не замечал. А недавно стажёр предложил Васильеву помогать Органам, и тот согласился, о чём имеется расписка. Он уже сообщал, что у Слободюка изредка собираются дружки для чтения редких белорусских книг, и ничего враждебного эти чтения не представляют. Наблюдениям за книголюбами помешал Воньковский…

– Кто такой? – прервал генерал. – Знакомая фамилия.

– Во время оккупации города верно служил немцам и полиции, - не замедлил пояснить Марлен. По его мнению, Воньковский был тоже проколом Вайнштейна. – После освобождения города его почему-то не арестовали…

– Вспомнил, - снова перебил Кравченко, не объяснив, однако, причины оставления предателя на свободе. – Продолжай.

Стажёр давно взмок от непосильных усилий в подборе правильных слов и нужных выражений, выдерживая свою версию по делу Слободюка, первую версию начинающего следователя. Пока всё удавалось. Он даже забыл про начальный страх, увлёкшись собственным изложением дела, в котором был всего лишь помощником на подхвате и которое хотел развалить с помощью комиссара.

– Он всему городу известный. Сам унюхал кружок через ученицу, которая втюрилась в Слободюка, влезла нахально в его дом, выжила жену с дочкой и начала командовать и хахалем, и кружковцами. Ей льстило, что обходительный образованный учитель, не устававший её нахваливать, гостит у них, а тот немедля побежал к нам, чтобы заработать прощение, и нарвался на Вайнштейна. Московский следователь, не зная, с кем связался, поручил поляку внедриться в кружок, но ребята его знали как облупленного и перестали собираться, а Воньковского скоро нашли утопленного с простреленной башкой. Ни одного донесения он не оставил.

– Убийцу нашли? – поинтересовался генерал. Он уже забыл, что приказал говорить по-деловому кратко.

– Нет.

– Слободюка на этот счёт прощупали?

Зря Марлен пытался наивными подсказками помочь следствию, которое обязано было зайти в тупик. Он даже похолодел: напрасно он понадеялся на благоразумие смершевского бонзы: у них здесь круговая порука – ворон ворону глаз не выклюет. Но ничего не оставалось, как продолжать излагать факты, надеясь, что генерал убедится, что большинство их – надуманы, а имеющиеся мало связаны между собой.

– Вайнштейн всё пробовал, и жёсткие меры физического воздействия, - Марлен вспомнил красивую жёсткую перчатку с пупырышками, - но Слободюк от всего отпирается.

– А другие?

– Дружки сдрейфили, запутались и раскололись, согласившись, что заговор был и организовал его Слободюк под руководством Лемехова.

Марлен намеренно не упомянул Владимира.

– Слободюка дожать можно?

– У него туберкулёз, душа еле держится в теле, если дожать, то и концы отбросит ненароком.

– То, что надо, - неожиданно безжалостно заключил генерал.

Марлен был с ним согласен и раньше втайне надеялся на такой исход, но после сегодняшней лекции понял, что на смену Слободюку Вайнштейн найдёт другого, может быть, даже Владимира, поскольку следователю нужен заговор, а отдельные лица в нём не важны, важна – организация.

– Я нашёл доносчика, - выложил он последний и главный козырь, мысленно похвалив себя за настойчивость в поисках.

– Кто? – быстро спросил Кравченко.

– Та деваха, что вмазалась в Слободюка. Он её стал отшивать, хотел жену с дочкой вернуть, вот она и решила отомстить. Думала, дура, что у нас отругают и отпустят, не знала, с кем вздумала шуточки шутить.

– Ты с ней разговаривал?

– Да. Она написала объяснение, в котором признаётся, что в доносе всё липа, а Васильев с Лемеховым вообще не при чём: она их оболгала потому, что пытались отвадить от чужого дома.

– Где бумага? – Кравченко поднялся, вышел из-за стола, подошёл к лейтенантику, сверкая красными лампасами на хорошо отутюженных брюках. – Отдал Вайнштейну?

Марлен замер, заюлил глазами, мучительно соображая, как ответить, чтобы не навредить себе.

– Нет… не успел, - грубо и беспомощно соврал и зарделся, выдавая ложь.

Оказалось, поступил так, как надо.

– Неси её сюда, - приказал комиссар, - и прихвати подписку Васильева.

Не прошло и минуты, как бумаги были в руках комиссара.

– Через 15 минут, - отогнул тот обшлаг кителя, взглянул на блеснувшие золотом часы, - в 11.00 будьте с Вайнштейном у начальника госбезопасности. Ясно?