Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

– Каланчова Таня.

– Снова правильно, - разочарованно согласился бдительный охранник, вглядываясь в бумажку, плохо освещённую светом из окна проходной. – Бери свой ящик. Ты – нашенский, не местный?

– Ты тоже, наверно, нездешний, - как всегда, не ответил Владимир на неприятный вопрос.

– Как это нездешний?! – возмутился русский абориген в литовской столице. – Здесь русская земля, и город этот русский – Вильно, испокон веков его русские обустраивали и оберегали от немцев. Отседова они до Немана, а потом по Неману до моря, а там – до всяких-разных шведов-англичан русские торговые корабли водили. Моряцкий род Ивановых корнями в петровские времена уходит, а ты говоришь – не здешний! – не на шутку обиделся потомственный моряк с двустволкой, вынужденный на старости лет осваивать сухопутную каюту. Чувствовалось, что тема эта – чья здесь земля, и кто здесь местный – болезненна для него и актуальна. Владимир не стал подогревать чуждые ему национально-территориальные страсти и миролюбиво поинтересовался:

– Как же ты один справляешься с охраной такого большого объекта?

– А я не один.

– С собакой, что ли?

– Злее.

– ??

– Бабка у меня в помощницах, в обход ушла. Такая матерщинница, что если какого неосторожного вора-жулика обложит, то сразу насмерть.

Они дружелюбно рассмеялись. Владимир отнёс ящик с заветным приёмником в кабину и, попрощавшись с симпатичным русским коренным жителем Литвы, поехал на улицу Марцинкявичуса-Берии.

И вот он снова стоит у двери квартиры 6 на третьем этаже дома с колёсообразным окном мансарды и снова нажимает на белую звонковую кнопку в изящной бронзовой розетке, но на этот раз дверь почти сразу отворилась, а у позднего гостя от удивления вытянулось лицо. Перед ним в дверях появился скуластый парень с весёлыми серыми глазами и широкой дружелюбной улыбкой, примирительно протянувший ему руку там, на дороге, когда расхлябанный газик нахально пытался «обрезать нос» у солидного студебеккера при въезде в город.

– Ба! Кого я вижу! – воскликнул он, тоже удивившись неожиданной повторной встрече, сменив в ожидании объяснения широкую улыбку на сдержанную.

– Я уже был у тебя вчера, - не нашёлся ответить ничего другого ошарашенный Владимир.

– Марта говорила, что приходил брат. Так это ты? Привет, братишка! – хозяин заулыбался шире, радуясь казусной ситуации.

– Привет, - не удержался от улыбки и гость.

Они крепко, может быть, не по-родственному, но по-приятельски пожали друг другу руки.

– Заходи, а то разговаривать через порог, говорят, к ссоре. Ты зачем пришёл? – осторожно и необидно осведомился названый брат.

– Давай лучше выйдем, - предложил Владимир, не отвечая на вопрос, - а то у меня машина с ценным грузом, боюсь, кто-нибудь захочет проверить, что там плохо лежит.

Скуластый понимающе усмехнулся.

– У нас это могут. Тогда жди, я сейчас оденусь и выйду.

Когда он уселся в кабине рядом, Владимир, не теряя дорогого позднего времени, приступил к своему делу.

– Немчин Фёдор Фёдорович? Фриц?

– А ты? – тут же спросил тот, давая, однако, понять коротким встречным вопросом, что Владимир не ошибся.

– Тебе привет от Гевисмана, - не ответил Владимир и замолчал, ожидая реакции, по которой можно сообразить, как вести себя дальше.

– Выжил, значит, шеф, - скупо улыбнулся Немчин, то ли радуясь, то ли удивляясь, то ли досадуя на живучесть вербовщика, а убийца промолчал, не стал разуверять подшефного, опасаясь, что, узнав правду, тот не пойдёт на переговоры. – Кому теперь служит?

– Американцам.

– Точный выбор, - похвалил Фёдор. – Я всегда был высокого мнения о начальнике! Как он? По-прежнему хромает на левую раненую ногу?

Гевисман никогда не был ранен и никогда не хромал, но Владимир, сообразив, что агент проверяет его, рассмеялся, показывая тем самым, что разгадал подоплёку вопроса и нисколько не в обиде за начальное недоверие.

– Ты, наверное, с кем-нибудь его спутал, или у нас разные шефы под одной фамилией.

Рассмеялся и разоблачённый Немчин, дружески хлопнув испытуемого по плечу.

– Скорее всего, я спутал, - согласился он с первым определением надуманной ошибки. – Замнём для ясности?

– Замнём, - легко согласился Владимир.

– То-то меня в последнее время мучило предчувствие, что кто-то скоро должен появиться от шефа, - задумчиво произнёс Немчин, сам поражаясь точности ощущения. – И когда ты пришёл, я нисколько не сомневался зачем. Только удивился, что ты – это ты, - он снова рассмеялся, радуясь невероятным зигзагам случая. – Мудрый, ясновидящий Гевисман знал, что делал, когда замораживал агентуру здесь перед самым концом войны, понимая, что войны начинаются и кончаются, а разведка остаётся и нужна всем и всегда, а поражение – лишь временная заминка в её деятельности. Расчётливый шеф пришёл к американцам с нами как равный, а не как побеждённый и униженный. Тем более что и враг наш – большевистская государственная система – стал главным врагом и для бывших западных союзников СССР. Уверен, что Гевисман предвидел это, и не думаю, что станет работать под номинальным руководством и за деньги американцев только на них, в ущерб Германии. Скорее – наоборот, для её возрождения. Значит, я – с ним, меня уговаривать не надо, и работа мне нравится. Я – готов, но с одним условием.

– Каким?

– В диверсиях не участвую, только – разведка военных и военно-промышленных объектов. У нас был такой негласный договор с шефом, я просто напоминаю.

– Знаешь, тебе придётся об этом договариваться с резидентом, - огорчил Немчина Владимир.

– А ты кто?

– Я – всего лишь связник. Мне приказано расконсервировать некоторых из вас и передать резиденту.

– Жаль, - искренне посетовал Немчин. – Значит, можем больше и не встретиться, братишка?

– Мне тоже жаль, - не скрыл Владимир и своих «родственных» чувств.

– Долго ещё будешь здесь?

– Контрольный срок – начало ноября.

– Недолго, - задумчиво протянул «брат». – Сколько уже оживил?

– Ты – второй.

Им надо бы поговорить, а разговор не клеился.

– Кто первый?

– Мерзавец из мерзавцев, но талантливый. Прирождённая ищейка, за деньги и за страх работать будет.

Немчин вздохнул.

– Иногда до того устаёшь притворяться, что хочется разбежаться и башкой в стену. Или плюнуть на всё и уйти пешком в Германию. Ты что делал в войну?

– Работал старшим шифровальщиком в команде Гевисмана. У меня – высшая категория квалификации.

– Значит, и у американцев найдёшь такую же непыльную работёнку.

– Не хочу, - решительно отказался Владимир от блата.

Немчин внимательно посмотрел на него, стараясь понять, что скрывается за неприязнью к новым хозяевам – обида или нежелание работать в разведке?

– Давно оттуда?

– Больше месяца.

– Как там?

– Много разрушений, голодно, бледные неживые лица, толкучка, как здесь, - Владимир призадумался, припоминая Берлин, которого почти не видел, сидя в лагере для военнопленных. – Мне кажется, прошло так много времени, что я уже и не помню, что было там, и что видел здесь.

– Похоже?

– Да.

– Оставайся, переночуешь, - предложил вдруг против всех правил конспирации Немчин, - поболтаем всласть. Ты не представляешь, какое облегчение и радость высказать кому-нибудь всё, что думаешь, без оглядки и утайки, всё, что одолевает переполненную душу. Особенно теперь, после войны.

– Я знаю, - глухо ответил Владимир, не представляя себе, как бы он прожил так долго, всю жизнь, в одиночестве среди чужих по духу и обычаям людей, - но… мне надо обязательно быть в Минске сегодня.