Король-Бродяга (День дурака, час шута)

Рэд опешил, отложил рубанок, за которым, забыв его взять в первый раз, мотался в деревушку ни свет, ни заря, и нахмурился. Он вообще делал это презабавно: сначала сводил брови, потом вспоминал, что поступать так в присутствии учителя невежливо, старательно разглаживал морщины на лбу… и потом все равно брови его сползались друг к другу, словно сами собой.

— Я не знаю, учитель… Это вы знаете, а не я. Хм… — он провел рукой по белой копне своих волос, и в них осталась мелкая стружка, — или это испытание?

— Демоны тебя дери, увалень, я понятия не имею, что с тобой делать.

Самое смешное было в том, что я сказал правду. Я вообще ввязался в эту эпопею с учениками только потому, что внезапно проснулся от своей двухгодичной спячки и почувствовал: надо. И, поскольку моя интуиция никогда не давала сбоя, собрался, сел на ослика… И в итоге оказался на той обледеневшей дороге.

Но не бывает безвыходных положений. Буду выкручиваться, как и всегда.

— Ну-у-у… Задай мне вопрос.

Он почти не раздумывал.

— В чем смысл жизни, учитель?

— Обалдуй, ничего другого ты не мог придумать? Вот уж и правда — один дурак может так спросить, что и сто мудрецов не ответят. Давай начнем с чего-нибудь простого, ладно? Пожалей мои высушенные старостью мозги.

— Хорошо. — Он снова зашуршал рубанком по дереву, минуту шевелил мускулами на спине, потом тряхнул головой. — Там, в доме у вашего друга, вы взяли меня за шиворот, и подняли, как котенка.

Ох, этот парень не так уж прост и вовсе не тупица. Надо же, он все-таки обратил внимание, но решил спросить позже. Наплачусь я с ним, ох, наплачусь…

— И где вопрос? — кисло поинтересовался я, уже предчувствуя свое длинное выпутывание из сетей мною же и нагроможденной лжи.

— Как вы это сделали? Вы же старый человек, еле ходите…

А, к черту! Парень заслужил честный ответ, а если он его испугает до полусмерти, то это уже будут не мои проблемы.

— Видишь ли, мальчик мой… Я живуч, как кошка, и, по правде говоря, мог бы позволить себе существовать в гораздо более молодой шкуре. Но предпочитаю эту — так я не имею поводов думать о себе слишком хорошо.

— Вы уже во второй раз говорите мне о том, что вредно воображать о себе. Почему?

— Как только ты начинаешь мнить себя значимым, жизнь щелкает тебя по башке. Но, мне кажется, не далее как вчера ты сказал мне, что 'понял'. Ты ошибся или соврал?

— Учитель, я… как вы можете думать…

— Могу, не сомневайся. Думать — моя прерогатива, а твоя — слушать меня и принимать все, что я надумаю, за чистую монету. Но все же… э?

— Я… мне казалось, что я понял. Но все, чему меня до этого учили, совсем не так. На моей родине говорят, что, чем более славные дела ты совершил, тем лучше. И стараются, чтобы подвиги стали известны всем.

— Это зависит от того, кого ты считаешь своим покровителем и одновременно оппонентом. Герои обычно совершают деяния во имя Вечности. А ее одобрение легче всего заслужить громкими поступками и словами. Но ты теперь в учениках у мага, и наша наставница — Судьба. А привлекать внимание этой капризной особы ой как опасно. Ну, теперь понял?

— Ага.

— Точно понял?

— Да, учитель.

К концу дня у меня была кровать, вполне приличная, и стол, и четыре стула.

— Так чему вы меня будете учить, Учитель? — спросил Рэд вечером. Мы сидели на веранде и наслаждались: Рэд — заслуженным отдыхом, а я просто небом, звездами и вином со специями.

— А чему придется. Что моя пятка захочет или нутро подскажет.

— Это как? — изумился он.

— А вот так. Ты же чувствуешь, когда тебе хочется есть, или пить, или в туалет, или женщину… Кстати, насчет женщин — никаких вообще несколько лет. И мужчин тоже.

У него вытянулось лицо, и резко побагровели щеки.

— Чт-т-то? Я…

— Молчать и слушать меня! — скомандовал я, — Принеси воды и дров, шалопай! — я заскрипел качалкой и захихикал.

Хорошо иметь ученика…

Всего месяц спустя я сидел, покачиваясь себе в креслице, а рядом стоял столик, стулья, и кровать была, и камин, и половички на полу. У меня появилась даже кухня, в которой Рэд обычно 'колдовал' над чайником.

— Учитель, хотите чаю?

— Нет. Или… да, налей. И подай мне перо, чернила и бумагу. Я тут вспомнил кое-что, надо записать, пока из головы не выветрилось. А потом… — я мечтательно прикрыл глаза, — … я научу тебя чему-нибудь новенькому.

Мой ученик издал нечто среднее между боевым кличем и мальчишеским гиканьем — и убежал за требуемым. А я весело посмотрел ему вослед.

Весело? 'Постойте, постойте', - сказал себе я. За пару месяцев до этого тут все было совсем по-другому. Тишина, мертвая, казалось, окончательная; и мое почти не дышащее тело. Вы спросите — как это, 'почти'? А просто. Есть такой способ — сердце замедляется, как и дыхание, и ты как будто засыпаешь. С той поры, как я вернулся в Невиан и поселился в горах, и до того момента, как очнулся с воплем: 'Ученик! Мне нужен ученик!' — прошло ни много ни мало восемьдесят шесть лет. Не то чтобы я 'спал' все эти годы; в восемьсот тридцатом ко мне заехал Пухлик (как он меня нашел — ума не приложу, наверное попросил кого-то из настоящих ясновидящих Академии пособить), да и каждые шесть-семь лет я просыпался и выходил подышать воздухом, преимущественно — ранней осенью. Но в основном я находился в состоянии полной отрешенности от мира и его проблем. Это был своеобразный вызов — ничего не делать, эдакий кукиш Судьбе. Не было для меня ничего привлекательного в так называемой жизни; что власть, что деньги или слава? Я повидал всего на своем веку. 'Что нового я могу узнать?', - думал я; но жизнь решила иначе. Пришло, видимо, время делиться полученными знаниями, и я, лохматый, высохший, трясущийся и подслеповато щурившийся со сна, откинул с себя старое одеяло с ворохом листвы, занесенной ветром в мое скромное жилище, воскликнул: 'Пора!'. Наверное, со стороны это выглядело жутко — восстание из гроба мертвеца и то смотрелось бы эстетичнее.

Но вот у меня появился Рэд — я сбросил сотню лет, как старую одежку, и стал учиться получать удовольствие от выцеживания из себя знаний. Сначала я ими делился неохотно, признаю, но старался, старался…

Рэд вернулся из кухни быстро, с дымящимся чайником.

— С чего начнем?

— А вы можете научить меня… ну, тому, что вы тогда сделали на дороге с разбойниками?

— Лед? Ты смеешься? Вижу — нет. Со льдом работать сложно, уж лучше… А давай я покажу тебе, как сделать цветные искорки в воздухе?

Он косо глянул на меня и прикусил губу.

— Я не мальчишка. Если вы боитесь, что я не смогу…

Ну вот. Обижается — а зачем? Ладно — начнем с чего-нибудь не слишком трудного, но впечатляющего.

— Рэд, мальчик мой, садись на пол, поближе. Нет, не так близко, мы будем учиться выпускать огонь из ладони, а я не хочу, чтобы ты устроил пожар. Вытяни руки… вот так, вперед ладонями. От себя, обалдуй. А теперь, э-э-э-э…

Я постарался вспомнить, как именно объясняли в Академии эту технику. Припомнил то я быстро, но сложность состояла в том, что 'высечь' огонь можно было двумя способами. Один нам описали на коротких курсах по 'Бытовому использованию волшбы', а второй преподавался на кафедре Боевой магии. Причем, несмотря на кажущуюся похожесть, разница между этими способами была колоссальная; осталось решить, чего я хочу добиться в результате: того, чтобы мой ученик смог зажечь костер в мокром лесу, или того, чтобы он при случае смог поджарить пару-другую неприятелей. Наверное все-таки поджарить.

— А теперь представь, что у тебя в желудке свернулась в тугой клубок саламандра…

Рэд, зажмурившийся в начале моего объяснения, видимо, для лучшего усвоения материала, приоткрыл один глаз:

— Что?

— Не знаешь, что это? Ах да, у вас про таких и сказок-то нету. Ладно, представь… солнце. Клубок огня. Да хорошенько, чтобы пропекло до самых кишок!

Мой ученик напрягся, да так, что шея его стала почти вдвое толще, а голова ушла в плечи.

— Нет, ты должен расслабиться!

'Это будет не так уж легко', - пришло мне в голову. И я оказался прав.