Король Чернило. Том 1

ЗАНАВЕС

перевод Илья Кормильцев

FROM HER ТО ETERNITY

ЧЕРНАЯ ЖЕМЧУЖИНА

Nocbi eternus in faece cloaca, in exisilim cum catarax optico. Corpus leperum, oh, corpus leperum, similis albino papyrus vexillum. Ego surrendus. Deus non capit captivum. Eus non capit captivum. Ego Exceptum.

Мы впитываем образ', напоминающий очертания лоснящегося тела, которое есть и будет источником жизни, центробежной осью нашего внимания. Мы приглядываемся. Мы тщательно рассматриваем, но умирающее, умирающее солнце набрасывает бледное покрывало поверх наших догадок, обращает лужу нечистот в Великое Позолоченное Блюдо, перевернутое вверх дном. Мы измеряем периметр, отрывая глаза от центра мистерии лишь для того, чтобы убедиться, что Мы Все Еще на Твердой Земле. Да, так и есть.

Ego est protag. Dogged.

Пар поднимается от скрючившейся фигуры, которая ни пошевелилась ни разу за весь цикл полной циркумнавигации. Предположение следует за предположением в приятной замкнутой последовательности. Мы боимся, что наши глаза обманут нас, как это уже часто случалось раньше, поэтому мы впитываем сведения с великой поспешностью. Золотое солнце погружается. Наши мысли мчатся и никогда не знают покоя. Мы впитываем, отбираем, толкуем, создаем. Наши головы забиты больными стихами. Туман запутался в верхушках деревьев. Он свисает, словно фата. Деревья и кустарник так напоминают обманутых невест.

Темное подобие земли наполнится запахом смерти еще до наступления следующего рассвета. Откуда мы знаем? Мы знаем теперь, что смерть крадет плачущих невест прямо из-под фаты, откуда капают тяжелые слезы, разбивающиеся о золотое блюдо. Недоеденные объедки, оставленные посередине блюда. Можно найти потенциального мужа где угодно, но хорошая пища скоро портится. По всем признакам это будет великолепная интрижка. Мы признаем в забытых объедках панцирь — вероятно, креветочный. Наши глаза напряженно ищут иных свидетельств. Пар поднимается от скрючившейся фигуры.

Мы видим, что его колени прижаты к груди и что он лежит на боку, всеми забытый. Мы видим, как бледно-оранжевая заря просвечивает сквозь затуманенные капельки влаги на его теле. По периметру его кожа разделена на сегменты, словно панцирь рака или креветки. Он лежит на боку, обнаженный. Одна черная жемчужина неподвижно глядит на нас. Нам кажется, что это — взгляд мертвеца, пока, не дрогнув ни одной жилкой, на лице или на теле, эта черная жемчужина не начинает молить нас, молить о смерти, и мы застываем в изумлении. Наши сердца проникаются симпатией. Наши глаза наполняются отчаянием и слезы текут по щекам. Они смешиваются со слезами тех обманутых невест, которые не остановились даже на одно мгновение. Мы простираем к нему свои руки, но напрасно, потому что, хотя мы и высоки ростом, все же не можем до него дотянуться. Он по-прежнему неподвижен, равно как и его глаза. Мы пытаемся звать его, но нам еще не даны голоса. Уверенные в безопасности оттого, что нас много, и подталкиваемые стремлением помочь, мы отважно переступаем периметр. Но ни благородные намерения, нет, ни отважные поступки не насытят прожорливую малакостому. Осторожней! черная жижа засасывает подошвы ботинок, и мы вынуждены отступить, чтобы не быть пожранными полностью. Мы дрожим в темноте, солнце уже ушло, и вместе с ним золотой рассвет.

О, ушло солнце. Дома наши сморщенные Нэнси лежат в тепле и ждут. О, ушла заря. Наши ботинки полны черной тины. Мы скребем и скребем их, но все напрасно. Как мы можем явиться на свидание в одном мокром ботинке? Это невозможно! Все, мы должны омрачить золото и дать сгнить хорошей пище!

Забытая скорлупа быстро разлагается, превращаясь в нечто серо-туманное. Гниль, словно рак, распространяется изнутри черно-зеленого блюда. В считанные минуты почти половина куска съедена.'Она исчезла прямо на наших глазах. Только одна черная жемчужина продолжает смотреть, умоляя. Тучи насекомых набрасываются на то, что напоминает его исчезающий образ, высасывая и жаля его, раскрашивая пузырями и волдырями его кожу. Мы не можем ему помочь и склоняем головы из уважения к его мукам. Вновь наши чувства предают нас, и мы уже не можем сдержать последних горьких слез. Существо вновь обретает форму и вес в овальном медальоне с крышкой на пружине, скрывающей образ маленькой девочки. У нее неземное выражение лица, словно у ребенка-святого. Мы узнаем ее, словно она одна из нас, но ни на миг не можем удержать медальон, и тот падает и разбивается. Мы бросаемся собирать по кусочкам призрак той, что когда-то любили. Все напрасно. Лишь наш собственный образ отражается в мутной воде. Мы пятимся в ужасе. Наши лица застыли на поверхности воды. Они искажены и налиты кровью, глаза пылают безумием и полны ненависти. Наши губы кривятся в приступах ярости. Посреди желтой пены бесстыдно набухают плюющиеся багровые губы. Слюни текут ручьем, и наши волосы измазаны дерьмом пролетающих птиц. В наших кулаках, сжатых до побелевших костяшек пальцев, зажаты все виды импровизированного оружия, лезвий, молотков, самопальных дубинок, мотков веревки, кухонных ножей и кос, которыми мы размахиваем над головами.

Ночь сбрасывает свой плащ, и бездна становится чернее смерти. Звери воют, словно ведьмы на поминках. Мы их не слышим. Мы нащупываем маленькие кусты. Мы вырываем их с корнем. Мы обмакиваем их в бензин и поджигаем. Мы держим их в вытянутых руках прямо посередине, образуя круг огня. Черный дым поднимается вверх и застревает в верхушках деревьев. Дым висит, словно черная вуаль. Деревья становятся похожи на матерей-плакальщиц. Их лица застыли, как камень, по ту сторону слез. Тот, кто украл у них день свадьбы, кто похитил единственного ребенка, должен взять этой ночью единственного мужчину. Но кто он? Колесо ночи уменьшается, в то время как свет пламени движется по поверхности прямо к центру. Остается только его голова, и его глаза, которые не умоляют уже, нет. Эта чернота насмехается теперь над всеми нами. Мы призываем ребенка-святого. В руках мы вдруг обнаруживаем грязные окровавленные лохмотья, бывшие когда-то красным платьицем. Наш вопль взрывает тишину — какой чудовищный обман. Матери-плакальщицы извиваются и содрогаются и срывают вуали скорби со своих лиц. И, наконец, весь гнев и вся месть обращаются на одного, и мы знаем, что должны действовать быстро. Его жизнь в наших руках. Это уже дело чести. Мы не можем стоять в стороне. Еще немного, и он исчезнет навсегда. Смерть не обманет нас снова. Мы должны действовать быстро. Мы должны стать проворными и твердыми, как эта черная жемчужина.

перевод Елена Клепикова

КАЮТНАЯ ЛИХОРАДКА

Рука капитана — как скрученный канат С буквами А-Н-И-Т-А, извивающимися вокруг черепа и кинжала И лик Христа, приколоченный к якорю Вытравлен сверху... Отшвырнув в сторону чертову жестяную тарелку Капитан неторопливо приканчивает Несколько кроваво-красных бутылок, скрашивающих его участь С комом в горле и комковатой кашей Листая альбом с вырезками, стоящий торчком от грязи Болезненный ком любви на его флаге Позади поцелуи, все, что осталось — Плыть и плыть вперед до опупения Каютная лихорадка! О, каютная лихорадка! Свободная рука капитана — большой мясницкий нож Которым он отмеряет свой хлеб и вяленое мясо И стругает свою деревянную ногу из прекраснейшего красного дерева! Или это было черное дерево? Да, это было черное дерево! Он ведет счет своему одиночеству, зарубка за зарубкой Море не предлагает ничего, что можно потрогать или удержать Зарубка за зарубкой, зима за зимой Зарубка за зарубкой, зима за зимой Теперь его нога сточена до щепки О, 0, Каютная Лихорадка! Каютная лихорадка! Она повсюду! Теперь, когда она умерла! Нет! Нет! О, Каютная Лихорадка! Каютная Лихорадка! Добро пожаловать за стол, его призрачная возлюбленная! Она поднимает гриву своих волос с изгибов тела И пытается изобразить на лице вожделение! Его рука, словно извивающаяся змея Смахивает со стола все опорожненные им бутылки Они катаются, словно прозрачные кегли, по каюте Корабля, на котором он плавал, пять лет как затонувшего перевод К.Ч.

КОЛОДЕЦ СТРАДАНИЙ

Я ползу вверх по скалам и трещинам темным Вверх по ребрам камней, вниз по скалам огромным Я ночами не сплю — когда злой ветер свищет Мое колкое сердце ее призрак ищет Тот же самый Бог, что покинул ее Покинул теперь и меня Размягчая слезами колючий дерн Я копаю Колодец Страдания А в этом Колодце Страдания Повисло ведро печали Гремит уныло и глухо Как колокол качаясь А на дне колодца — позабытый наряд Моей утопшей голубки От пролитых мною в колодец слез Промокли насквозь ее юбки Навались на ворот плечом, если смел Подними ведро из могилы Крути, верти, крути, верти Пока не порвутся жилы Тот же самый Бог, что покинул ее Покинул теперь и меня Посреди Пустыни Отчаяния Я сижу у Колодца Страдания перевод Илья Кормильцев

ОТ НЕЕ В НЕБЫТИЕ

Ты знаешь девчонку из двадцать девятой? О ней я хочу тебе рассказать. И черт ее дернул жить надо мной... Я слезы опять не могу удержать! Я слышу шаги: она ходит босая По комнате тихо всю ночь напролет То плачет навзрыд, то тихо рыдает А слезы горячие пол прожигают Сочатся сквозь щели мне налицо Ловлю их губами, покуда она Все ходит и плачет. Ходит и плачет От нее в небытие От нее в небытие От нее в небытие! Ее дневники — ее простынь — читая Я впитывал грязь, каждой порой своей Вырвал страницу, и спрятав в рукав Я сполз по лозе обратно в свой мрак Кошмары ее позади оставляя Вернулся в свой собственный ужас и мрак От нее в небытие От нее в небыти. От нее в небытие! Чулки у нее цвета крови, клянусь! Абсурдно, но ухо прижав к потолку Я, стоя на цыпочках, слышать могу Тоскливые звуки унылых стенаний Ее на коленях я представляю: Вот она ходит, вдруг падает ниц И плачет, и плачет, и плачет От нее в небытие От нее в небытие От нее в небытие! И скажи, почему? Почему? Почему? Потолок все трясется, а мебель опять Превращается в змей. И как соль мне на рану - Слепое желание ей обладать! Это рана, сводящая болью с ума! Но я знаю, как только я к ней прикоснусь Нежеланной сразу станет она И вот почему ей нужно уйти! Уйти отсюда в небытие! От нее в небытие От нее в небытие От нее в небытие! перевод Илья Маркин

СВЯТОЙ ГЕК

Он возник из реки Из этой неизменной изменчивой воды Старое суденышко сновало туда-сюда Сквозь большой черный чахлый город, Неся на себе Гека, словно .Святого Поймать Святого? Не волрос! Насаживай крючок. Пойдем... «Сюда! Сюда!» —- бормочет грязный город Святому Геку. Он двигает туда, да, да! Святой Гек! Гек! Он падает в объятья улиц, Гек Бездонные соблазны городов Его манят... Насвистывал он песню Слепым корявым негром за роялем Подхвачен тут же был речной мотив! Но чует Гек, тут все не так! Сирены воют в городе Улиссы превращаются в статуи из гипса Ему достались кости! Обглоданные кости! Он двигает туда, да-да, да, да! Святой Гек! Гек! Луна своим циклопьим глазом Рассматривает улиц чертежи Они кривятся, изгибаются во лжи А там Святой наш Гек волочит ногу Святой наш Гек волочит ногу История проста! Однажды ранним утром ты проснешься И вдруг поймешь, что ты убийца В крови по локоть руки, дым из ушей На шее вздуты жилы... А Гекльбери знай себе свистит Хоть смерть его все знай да знай торопит О, да-да-да-да! Святой Гек! Гек! Вон Гек идет, в его кармане нет уже часов и кошелька Его скелет завернут в кожу, как в шелка И не смешно, что он так худ — да от таких-то блюд! Святой Гек —- Святой Элвис, Святой Гек —- Святой Элвис Ты пел, теперь ты пьешь Ты променял свою реку на старый пароход Жизнь — только сон! Променял Старую Великую Реку На старый Большой Гальюн! Ночи в борделях Пьяные драки, мятые деньги Расплата мелочью В пустых машинах Двухдолларовый трах О, о, о, тебе не повезло, не повезло Да-да-да-да Святой Гек! Гек! Тропинки оболыценья Ведут к отчаянью души Свистит наш Гек, он не спешит В его пальто спят пули Вставайте вы, чистюли! Свистит наш Гек, и приседает, и вот уже лежит Гек лежачий. Какая удача! Дым клубится над его головой И сбегаются крысы, собаки, люди Достают из его глаза пулю И кап и кап и кап рыдания Миссисипи И другая Миссисипи из-под Гека течет Он двигает туда, да-да-да, да-да-да! Святой Гек! Святой Гек! Святой Гек! Святой Гек! перевод Елена Клепикова

ОБРЫВАЯ КРЫЛЬЯ МУХАМ

Любит, не любит Любит, не любит Я потратил семь дней и ночей Пытаясь утопиться в слезах и соплях Но ты не утопишь меня в'водопроводе Потому что я обзавелся спасательным жилетом, понятно? Вот бьется в стекло мошкара И мое сердце бьется в такт с нею А в ухе моем комарами звенят — Воспоминания о том, как она Лгала мне, шантажировала, разыгрывала дешевые сцены Я обрываю мухам крылья Любит, не любит О, О, О, О — любит, не любит! Боже, я открыл рецепт блаженства: Надо взять одиночество и смешать его с безопасностью и тишиной, А затем испечь! Слышишь, я признался тебе в мизантропии Так что можешь меня повесить! Оцени эту жертву! Будь свидетелем тому, как она ворвалась незваной в мой крохотный ад Ради какой-то бесстыжей беседы наедине Если ты хочешь поговорить со мной о боли и о любви Справься у моей язвы, она пойдет тебе навстречу Любит, не любит... Эй, Джо, пусть кто-нибудь другой доделает за меня эту работу Пришло время залить наш маленький костерок. Ты можешь оставить себе золу А теперь давай, бывай, до встречи на том свете Я останусь один, мне не нужен никто В мой самый тяжкий час... Наливай полный бак, Джо... Эй! Я так тебе признателен! Я ТАК ТЕБЕ ПРИЗНАТЕЛЕН! Я обрываю мухам крылья Любит, не любит перевод Илья Кормильцев