Король среди ветвей

Повинуясь внезапному порыву, я ухватился за ветку и, подтянувшись, забрался на дерево. Я поднимался между тяжелых от созревших яблок ветвей, пока не добрался почти до самого верха. По одну сторону от меня различалась уходящая в королевский лес стена заостренных кольев; по другую вставала за освещенным луной простором плодового сада бледная стена замка. В памяти моей прозвучал голос Короля: «Вниз, Томас! Какого дьявола ты там делаешь?» — и я задумался, что можно было б ему ответить, как вдруг услышал невдалеке некие звуки, и быстро укрылся во мгле листвы.

Появились двое, я узнал их мгновенно, — Королева с Брангейной. Я разрывался между желанием обнаружить себя, потому что не шпионить же мне за Королевой, и потребностью затаиться, ибо как объяснил бы я ей мое присутствие здесь, в саду, ночью, на дереве, под которым когда-то происходили свидания? Пока я мешкал, женщины приблизились к дереву. Брангейна, увидел я, несла некий сверток. Королева застыла, взирая на ствол, словно моля его заговорить, Брангейна же развернула сверток, состоявший, как оказалось, из стеганного одеяла и покрывала. В испещренной лунным светом тени от яблони, Королева прилегла и закрыла глаза. Брангейна стояла с ней рядом на страже — точно арбалетчик на замковой стене. Обе молчали.

С высоты, укрытый ветвями яблони, я вглядывался в спящую Королеву, которая лежала, чуть отвернув голову в сторону. Ее лицо, надменное и печальное при свете дня, выглядело сейчас покойным и мирным — почти что лицом спящего ребенка. И меня вновь поразила тайна ее красоты, казалось, истекающей ко мне от подножия яблони. Мне вдруг пришло в голову, что и я тоже охраняю ее, спящую странным сном под древом свиданий. Только тут все и вернулось ко мне — та ночь, когда я увидел их в плодовом саду: благоговение, покой, миг, в который темное небо могло расколоться и излить ослепительный свет.

Пришла ли она, чтобы заснуть под открытым небом, потому, что в королевской опочивальне заснуть ей не удается? Бежала ли от Короля, чье внимание отвратительно ей? Возможно, она получила весть от Тристана, и тот в любую минуту может перескочить через стену, чтобы принять ее в объятия. Или она, в горести своей, искала место, где была некогда счастлива?

Я не решался пошевелиться, боясь разбудить ее или насторожить Брангейну. По счастью, я прошел хорошую выучку: еще молодым рыцарем я приучил тело подчиняться моей воле и однажды заставил себя простоять, не двигаясь, от рассвета и до заката в саду моего дяди. Время шло или же прекратилось совсем. Меня охватило чувство, будто я сижу на дереве, охраняя Королеву, не одну эту ночь, но уже многие — каждую ночь с той, в которую я увидел ее и Тристана шедшими по лунному саду. И испытал испуг, почти разочарование, когда Брангейна нагнулась и потрясла Королеву за плечо, пробуждая.

Та открыла глаза, — мне видно было, как они открываются, и словно вглядываются в меня, укрытого среди ветвей, — потом порывисто села, протянула руку, и Брангейна помогла ей подняться.

— Поспешим, — сказала Брангейна, уже собиравшая одеяло и покрывало.

— Он придет, — произнесла Королева негромко и грустно.

Они пошли к замку, а я смотрел, как они уходят плодовым садом и скрываются из глаз. Долгое еще время, я, точно завороженный, оставался на дереве. Потом спустился и вернулся в замок, на дворе которого уже начинали перекликаться петухи.

Королева выходит каждую ночь и ждет Тристана под яблоней. Король не может не знать об этих походах.

Нынче утром, во время службы в капелле, Королеве, поднимавшейся с колен, вдруг стало дурно и она покачнулась, на миг припав к Королю. Король, сам только что вставший, был взят внезапной тяжестью Королевы врасплох, он тоже качнулся и, верно, упал бы, не успей я удержать его обеими руками. И Король, и Королева тут же пришли в себя. Весь эпизод занял мгновение, однако глазами разума я вижу нас троих, словно запечатленными на барельефе: Королева припала к Королю, Король припал к старому товарищу, который — напрягши шею и оскалив зубы — немного клонится в сторону, левая рука его вцепилась в плечо Короля, правая в спину.

Этой ночью я проснулся оттого, что увидел тревожный сон о Тристане, — он лежал, раненный, истекающий кровью, под деревом, — и мне показалось, будто из покоя Тристана доносятся какие-то звуки. Я сел, вслушался. Сомнений не было: кто-то ходил по спальне Тристана. Я поднялся, накинул мантию, нацепил пояс с мечом и, выйдя из комнаты, направился к двери Тристана, приоткрытой на ширину ладони.

Войдя внутрь, я увидел в исполосованной лунным светом тьме человека, сидевшего на краю кровати, между раздернутыми завесами. Сердце мое подскочило — он вернулся! — но сразу за тем я признал в сидящем Короля.

— Это ты? — спросил он голосом столь печальным, что на душу мою легла тяжесть, от которой трудно стало говорить.

— Это Томас, господин мой.

— А: Томас. Я подумал… — Он встал в темноте с кровати. — Не люблю пустых комнат, — сказал он. — Напоминают мне о… — Король махнул рукой и та упала, повиснув вдоль тела. — Я иногда прихожу сюда, ночами. Не знаю, почему. Помнишь, как мы скакали втроем? Ему было тогда пятнадцать. А он уже мог завалить оленя, как взрослый мужчина. И его арфа: как он довел до слез менестреля. Помнишь? Мне было — двадцать пять. Двадцать пять! Господи. Куда все подевалось? Я теперь и не сплю никогда. Ты спишь, Томас? Ну да, конечно, спишь. Я все думаю — он вернется, попросит меня о прощении. Она ничего не ест. И не говорит со мной. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он прошел в дверь, и я последовал за ним в королевскую спальню. Ставни были раскрыты, яркая ночь озаряла комнату. Он отвел в сторону полог кровати и я увидел спавшую на боку Королеву. Я едва различил ее в темноте постели.

— Приходилось ли тебе видеть лицо более прекрасное? — спросил Король, отпуская завесу. — И при этом… — тот же беспомощный жест, рука поднялась и упала вдоль тела. — Да, я же хотел показать тебе…

Он снова раздернул завесу и склонился над Королевой. Когда он начал осторожно стягивать с нее покрывало, я не знал, что и подумать. Уж не собирается ли он показать мне наготу Королевы? Но тут я приметил некие отблески — тело ее от шеи до талии было укрыто чем-то. Король вернул покрывало на место и отвел меня к двери.

— Это железная рубаха. Раздобыла ее у капеллана. Носит днем и ночью. Она вся в порезах, в царапинах — вся.

— Но зачем…

— Сначала я думал, будто она наказывает себя за то, что… покрыла меня позором. Теперь же думаю, что наказывает она себя за то, что он покинул ее. Она снимает ее, если я попрошу. Я устал, Томас.

— Поспите, господин мой.

— Поспать? Со сном покончено. Сон это для молодых. Он больше не желает меня знать. Спокойной ночи, Томас.

Я оставил его стоящим у двери наподобие рыцаря, коему вверена охрана сна королевы.

Не нравится мне эта железная рубаха, врезающаяся в тело Королевы. Может быть, стоит поговорить с капелланом?

В одном Король ошибается: я тоже больше не сплю.

Сегодня зал освободили от столов, чтобы для нас поиграл слепой арфист из Бретани. Я наблюдал за Королем и Королевой, неотрывно всматривавшимися в арфиста, стараясь проникнуть под его личину. Даже я, сразу понявший, что это не Тристан, пристально разглядывал арфиста, гадая, не ошибся ли я, не обманул ли он нас, изменив самую форму своего тела.