Королева пустыни

Вопрос был передан наверх, тогдашнему британскому резиденту лорду Китченеру. Имея в перспективе вступление в войну османской Турции, он начал переписку Абдуллой, которая, когда Китченер вернулся в Лондон с военным министром, продолжалась его преемником Макмагоном. Китченер спрашивал, будут ли Абдулла «и его отец и арабы Хиджаза с нами или против нас». В следующих телеграммах он обещал британскую защиту в обмен на помощь «арабской нации». Он также намекал: «Может быть, араб истинного рода возглавит халифат Мекки и Медины» – и продолжал говорить о «хороших вестях о свободе арабов и восходе солнца над Аравией».

Намеки Китченера сменились такими же хитрыми и туманными фразами Макмагона. С тщательным соблюдением тайны передаваемые эмиру Хусейну в рукоятях кинжалов и подошвах туфель письма продолжали прощупывать вероятность и возможные направления арабского восстания против турок. Ничего определенного обещано не было, но тем не менее Хусейн ухватился за идею, что может стать правителем арабской нации.

«Арабский вопрос», как его назвали, касался Гертруды в особенности в том, что ее начальная работа состояла в изучении тонкостей арабской политики и персоналий Хиджаза от Иерусалима и до Мекки на юге, где, как надеялись, должно было начаться восстание. Ей предстояло изложить всю информацию о племенах и заполнить все пробелы, определить племена и их союзы и вражду – что она всегда оживляла увлекательными набросками характеров многих известных ей шейхов. В то же время она должна была составлять карты пустынных дорог, возможных проходов через горы и безводные пространства, указывать транспортные возможности и природные ресурсы, равно как и положение и влияние различных расовых и религиозных групп и меньшинств. «Мое знание о племенах начинает оформляться… мне нравится этим заниматься… и едва могу оторваться от этой работы», – писала она.

Вторая часть работы Гертруды касалась Месопотамии, которая с началом войны приобрела первостепенную важность. Со времен самой ранней цивилизации этот регион, заключенный в естественных пределах между Евфратом и Тигром, был плодородным обрамлением с востока пустынь северной Аравии и являлся путем к Индийскому океану через Персидский залив на юго-востоке. Месопотамская кампания, начавшаяся в 1914 году, своим истоком имела принятое в 1911 году решение первого морского лорд-адмирала Джона «Джеки» Фишера и первого лорда Адмиралтейства мистера Уинстона Черчилля придать британскому флоту быстроходность, переведя его корабли с угля на нефть. И приоритетом стало нахождение надежного источника сырой нефти, принадлежащего Британии.

Двумя самыми большими поставщиками нефти до 1908 года были Америка и Россия, но добыча в Азербайджане стала падать и к тому же не находилась под британским контролем. А в том году «Берма ойл» удачно пробурила скважину в горах Загрос, на границе Месопотамии и Персии. Компания снабжала нефтяным топливом новую Англо-персидскую нефтяную компанию (АПОК) по трубопроводу длиной 138 миль в Абадан, качая нефть на новый нефтеперегонный завод на восточном берегу Шатт-эль-Араб, большого водного пути у южного конца Месопотамии, несущего воды Тигра и Евфрата в Персидский залив. Британское правительство предоставило 2,2 миллиона фунтов стерлингов и получило 51 процент акций АПОК вместе с двадцатилетним контрактом на снабжение военно-морского флота.

Так что ключевые соображения, почему Британия должна воевать с турками в Месопотамии, заключались в том, чтобы оттянуть поставки зерна из долины Евфрата и не дать туркам использовать железную дорогу Багдад – Басра для переброски и снабжения войск на театре военных действий.

Пока египетская армия бездействовала, штаб-офицеры играли в сквош в Каире, младшие вели обреченные кампании против турок на Синае, а британское правительство завязло в Европе, Уайтхолл решил послать команды в Индию, чтобы защитить британские интересы на Ближнем Востоке. Индия, предвидя проявления враждебности турок, уже выслала к Персидскому заливу Пунскую бригаду, которая впоследствии заняла Фао, турецкий форт, и телеграфную станцию возле устья реки Басра, отогнав противника за Тигр. Вскоре два дивизиона индийской армии продвинулись еще глубже в Месопотамию под командованием генерала Никсона и наконец взяли Насирию.

Британское правительство в Индии имело свои причины отстраняться от Вестминстера. В мемуарах «Мои индийские годы» тогдашний вице-король лорд Хардинг пишет о своем убеждении, что судьба войны решалась во Фландрии, и Лондону следовало сосредоточить там свои усилия и добиться решающей победы. Он описывает постоянные требования правительства метрополии к правительству Индии на присылку войск, военных материалов и запасов во Францию, Восточную Африку, в Дарданеллы, Салоники и куда-то еще. Перечисляя усилия, предпринятые в Индии для удовлетворения растущих требований военного министерства, лорд Хардинг приводит данные о наборе трехсоттысячного войска и поставке 70 миллионов патронов к стрелковому оружию, 60 тысяч винтовок, 550 пушек и еще палаток, сапог, одежды и лошадиной сбруи. Когда война дошла до Месопотамии, Индия была, по его словам, «обескровлена добела» и вряд ли могла дать еще что-то. Намек на возможность арабского восстания вызвал у Хардинга головную боль. Это было совершенно невозможно, а если бы и получилось, то отозвалось бы в Индии хаосом. Вице-король никогда не поддерживал амбиции суннитского шерифа Мекки – со всеми проблемами, которые его дальнейшее возвышение вызвало бы в отношениях с шиитскими шейхами и эмиратами Персидского залива, поддерживаемыми Индией. В Индии под властью вице-короля находилась самая большая группа мусульман в мире, и требования, выдвигаемые военным министерством, и без того вызывали заметные трудности. Турецкая армия являлась почти полностью мусульманской – турки и арабы набирали солдат из пустыни. Посылать индийские войска, где было много мусульман, драться с турками в Месопотамии означало, что британцы будут стравливать мусульманских солдат с мусульманскими солдатами. Дело это осложнялось лояльностью индийских мусульман по отношению к традиционному правителю османской Турции, калифу. Лорду Хардингу сложно было понять, зачем Британии усугублять межмусульманские противоречия, поддерживая арабское восстание против турецкого мусульманского режима. Самые заметные панисламистские институты Индии – Худдам-и-Каабах и Центральный комитет всех мусульман Индии – были настроены протурецки. На северо-западной границе арабское восстание также вызвало бы общее неодобрение. В настоящий момент, как указывали британские шифровки из Симлы в Лондон, удалось установить неустойчивый мир и тишину по этим горячим точкам гражданских волнений и религиозных лихорадок. Министерство по делам колоний согласилось с вице-королем, что арабское восстание не станет полезным; Лондон и Дели были убеждены, что в любом случае оно не материализуется, а если даже и возникнет, то обречено на поражение.

Тем не менее к весне пятнадцатого года Лоуренсу очень хотелось бросить картографирование и вернуться к активным действиям. Он придумал план: «Напасть на Сирию с помощью Хиджаза от имени шерифа… можем ударить прямо по Дамаску и выбить из французов все надежды на Сирию». Для него «это ощущалось как утро, и свежесть будущего мира пьянила нас». Для Гертруды с ее ноющим сердцем все было совсем иначе. Опустошенная смертью любимого, измотанная реорганизацией отдела раненых и пропавших без вести и руководством его офисами, в Каир она приехала раненым зверьком. На исходе года Гертруда думала о той эмоциональной буре, которую принес для нее 1915-й, и впервые написала Флоренс, а потом отцу горькое признание о Даути-Уайли. Иногда она молилась, чтобы ей никогда больше не выпадал на долю такой год, а иногда ловила себя на мысли, что все окупалось теми несколькими днями счастья.

«Я думаю: если бы мне выбирать, не повторила ли бы я снова прошедший год ради того чуда, которое он принес, и не вытерпела ли опять всю эту скорбь. И, дорогие мои, далеко не последними в этом чуде стали ваша доброта и ваша любовь… я не говорю о таких вещах теперь, лучше промолчать. Но вы знаете, что я всегда о них помню.

Милый, милый папа… никогда не найти слов, которыми я могла бы сказать, чем ты всегда для меня был. Никто никому не помог так, как помог ты мне, и рассказать, что для меня значили твоя любовь и сочувствие, – задача выше моих сил… я все еще не могу об этом написать, но ты ведь знаешь?»

Недавняя депрессия и переутомление вызвали у Гертруды к концу января недомогание. Что особенно необычно – она пожаловалась на усталость и для излечения от нее начала рано вставать по утрам, чтобы прокатиться по пустыне галопом. Это в последний раз, когда она признала, что оглядывается назад. Работа, как всегда, стала для нее возрождением, и, как всегда, Гертруда отодвинула чувства в сторону, чтобы не мешали делу. При всем этом молчании более чем вероятно, что о своей потере и печали она говорила с Лоуренсом, тоже оплакивавшим любимого брата Билла – пилота, который поступил на службу в Королевские ВВС и был сбит в сентябре, как раз перед приездом Гертруды. Лоуренс, возможно с Хогартом и Вулли, мог ей помочь отдать последние почести могиле Даути-Уайли. В любом случае теперь она не могла не узнать и не оценить прекрасные качества, как и недостатки, своего необычного коллеги. Гертруда и этот «отличный парень» стали друзьями. Им было суждено оказаться самыми знаменитыми работниками бюро, следовать за своей мечтой и осуществлять ее вопреки всему. Лоуренс первым прожил свою легенду, и когда Гертруда слышала о его похождениях, то замирала над своей бумажной работой и рвалась душой к свободе и действию.

Будучи ведомством британского правительства, бюро ставило своей сверхзадачей победу в войне. Его сотрудники понимали, что восстание арабов против турок – их единственная надежда, и знали, что такая возможность есть. К 1914 году недовольство среди арабских субъектов Османской империи было обычным делом. Гертруда в разговорах с жителями Джебел-Друз еще в 1905 году отметила начало движения в сторону независимости. Народ Неджефа и Кербелы повернулся против турок в Месопотамии, и началось Арабское движение за независимость в Басре, хотя оно и было создано нещепетильным Саидом Талибом ради собственных целей. И в то же время бюро точно знало, что панарабская независимость невозможна. Лояльность среди всех племен Ближнего Востока? Да нельзя усадить двух шейхов в одном шатре! Гертруда изложила причины этого в одной из своих кристально ясных докладных записок.

Политический союз – незнакомое понятие для общества, все еще окрашенного своими племенными началами и сохраняющего множество разрушительных элементов племенной организации… Условия жизни кочевника не похожи на условия жизни в возделанных землях, и не так уж редко прямые интересы племен несовместимы с интересами оседлых зон… Хорошо бы с самого начала отмести ожидание, что найдется одна личность, которую можно было бы поставить главой или номинальным главой арабских провинций в целом… Единственный, кого стоило бы рассматривать как вероятного номинального главу, это король Хиджаза, но, хотя он и мог бы стать представителем религиозного объединения среди арабов, политического веса у него не будет никогда. Месопотамия по преимуществу шиитская, и его имя там ничего не будет значить. Его религиозная позиция – актив, и это, вероятно, единственный объединяющий элемент, который мы можем найти. Но превратить его в политическое превосходство невозможно.