Королева Теней. Пенталогия

– Он сломает ей жизнь, – глухо сказала тетушка, опустив взгляд.
– Как ты не понимаешь? Айлин нужно спасать! Если бы я могла что-то сделать… Неужели ты думаешь, я стала бы просить тебя? Дункан… Ну ведь что-то же можно сделать?!

В ее голосе прозвучала мольба, и Айлин затаила дыхание. Вдруг она действительно не увидела какой-то выход, и Кармель сейчас его назовет?!

– Разумеется, – отозвался разумник так бесстрастно, что Айлин похолодела.
– Я могу убить Бастельеро. Но от этого способа ваша племянница отказалась наотрез, хотя, видит Странник, я предлагал. И, разумеется, я могу это сделать без ее согласия. Но, Элоиза, разве вы ее не знаете? Она же примет на себя вину за его смерть! Полагаете, это лучше? Пока еще можно что-то изменить, но если один из нас умрет, Айлин придется жить с этим… Будь она хоть немного старше… или чуть себялюбивее, но…

Он замолчал, а тетя безнадежно покачала головой.

– Всеблагая Мать… – прошептала она.
– Если бы я меньше знала тебя, Дункан, я бы решила, что ты отступился… что тебе все равно…

– Все равно?
– тихо уронил разумник и немного наклонился вперед.
– Мне - все равно?

Айлин не видела, что он сделал, но тетя вскрикнула, и в ее голосе слышались испуг и вина.

– Дункан! Благие Семеро, ты не порезался?!

– Пустяки. Простите.

Магистр вздохнул, откидываясь назад, а тетушка торопливо подала ему салфетку и собрала… осколки чашки? Но Айлин не слышала звона!

Ей вдруг ясно представилась сильная смуглая рука разумника, и как в его ладони с едва слышным треском ломается хрупкий чинский фарфор, а острые тонкие осколки режут кожу. Она вздрогнула и зажала себе рот рукой.

– Простите, Элоиза, мне правда жаль… – негромко попросил Кармель, вытирая руки.

– Все-таки порезался, – вздохнула тетушка, подтверждая мысли Айлин.
– О, Дункан, простите и вы меня! Но… что же делать?

– Ничего, - горько сказал разумник, пожав плечами.
– Я же не могу увезти вашу племянницу силой. Она никогда не простит этого ни мне, ни себе. Конечно, я не собираюсь от нее отказываться, но… есть путь, который она может пройти только сама. Понять, чего она хочет и чем готова ради этого пожертвовать, осознать, что для нее действительно важно. Ей восемнадцать лет, Элоиза, и я не имею права решать за нее, какой будет ее жизнь. Если только…

– Если?
– вскинулась тетушка.

– Если жизни Айлин будет угрожать опасность, я вмешаюсь, несмотря на ее собственную волю, – сухо сказал Кармель.
– Надеюсь, это не потребуется. А до той поры, простите, я не собираюсь вести себя, как… Бастельеро.

Претемнейшая Госпожа, сколько гнева и плохо скрытого отвращения прозвучало в этом имени! Айлин, скорчившись, спрятала лицо в ладони, но продолжала слушать, и откройся рядом с ней портал, полный демонов, она бы не двинулась с места.

– Право, порой мне кажется, что ты изрядно разгневал Всеблагую, так долго отказываясь от ее даров, – вздохнула тетушка, даже не пытаясь скрыть сочувствие в голосе.
– Даже не знаю, чем еще можно объяснить, что тебе уже во второй раз не везет с девицей из нашего рода?

– Во второй?
– переспросил Кармель с болезненным недоумением и через несколько бесконечно долгих мгновений протянул: - А-а-а… ваша сестра? Дорогая Элоиза, право, я не столь тщеславен, чтобы думать, будто Всеблагой есть до меня какое-то дело. Да и отказ леди Гвенивер следует считать скорее удачей, чем потерей.

– Ты забыл! – пробормотала тетушка с тем же удивлением, что чувствовала сейчас сама Айлин.
– Ты забыл о Гвен?! Ты, разумник! Я была уверена, что уж ты не забываешь вовсе ничего!

– Я тоже был в этом уверен, – подтвердил Роверстан и, помолчав, добавил явно нехотя: - Я был увлечен вашей сестрой, это правда. Что ж, ей было чем увлечь мужчину, но… даже тогда мне не хотелось посвящать ей стихи.

– А Айлин… – начала тетушка и осеклась.

– Колыбельная для девочки двенадцати лет, баллады - когда ей было пятнадцать, сонеты и серенады - для невесты и альбы для новобрачной, – пробормотал Кармель едва слышно, но Айлин уловила его слова почти болезненно обострившимся слухом.

«Баллады? Серенада?! Так он… ее не просто спел, но еще и сам сочинил?! Для меня?!»

Айлин прижала ладони к загоревшимся щекам.

– Я поражена, – признала Элоиза.
– Серенада? Это понятно. Но колыбельная?

– Сложно представить, я понимаю, – снова усмехнулся, судя по голосу, Кармель.
– Но если бы вы увидели ее тогда в Академии, как увидел я. На том Совете, чтоб его… Взъерошенный котенок перед стаей матерых псов, и далеко не всем из них хватало благородства, чтобы отнестись к этой крохе с уважением, которого она заслуживала. Ну а потом, когда она потеряла отца… Стыдно признаться, что я не смог отдать ей эти стихи. Это бы выглядело…

– Понимаю, – сочувственно проговорила тетя Элоиза.
– И… они так и не увидят свет? Теперь-то?

– Ну, может быть, издам сборник, – опять пожал плечами Кармель.
– От колыбельной до альбы… Критики признают, что это был неплохой замысел, основанный на истории взросления, и никто не узнает… Вам-то, надеюсь, не нужно пояснять, почему альба именно для новобрачной.

– Не нужно, –улыбнулась Элоиза.
– Я помню, что по вашим арлезийским традициям альба должна быть весьма игрива, потому и пишется для возлюбленной или новобрачной.
– И, снова вздохнув, добавила: - Ах, Дункан, как же нелепа жизнь. Право, может быть, вам стоило жениться на мне тогда? Ведь я же предлагала… Конечно, у меня нет столь… выдающихся достоинств, как у Гвенивер… хм… выдающихся во все стороны, о да… Но разве вы были бы несчастны со мной?

– А вы, Элоиза?
– мягко спросил Дункан, взяв тетушку за руку.
– Неужели вы хотели бы, чтобы в вашей жизни не было Тимоти и всех этих лет? О да, несомненно, этот брак не помешал бы нам остаться друзьями… Но разве вы смогли бы удовлетвориться меньшим, чем любовь?

Айлин, потрясенная, не верящая своим ушам, столько невероятного они услышали, вгляделась в лицо Элоизы. Тетушка и Дункан? Неужели они…

– Пожалуй, нет, – помолчав, призналась Элоиза.
– Вы как всегда правы, мой дорогой разумник, - с легкой теплой грустью прозвучал ее голос.
– Я никогда не пожалею, что в моей жизни был мой муж, как не пожалею и о дружбе с вами. От этого особенно горько…

– Не хороните ни себя, ни Айлин раньше времени, – встав, уронил Дункан.
– Жизнь продолжается. И я уверен, она преподнесет нам еще множество даров. К слову, о дарах…- он помедлил несколько мгновений, не двигаясь с места и словно бы задумавшись.
– Решение Айлин погостить у вас оказалось весьма своевременным. Со своей стороны я прошу вас, Элоиза, отклонять любые визиты, если кто-либо захочет их нанести. За исключением, разве что, его величества, лорда Фарелла или младшего лорда Аранвена. И не принимать ни цветов, ни сладостей, ни иных подарков, которые могут прислать в ваш дом, не прикасаться к ним, а сразу отправлять в огонь.

– Полагаете, кто-то желает навредить моей племяннице?
– спросила тетушка, и Айлин не смогла не подумать, что Кармель действительно говорит так, словно опасается… проклятия на вещи? Но кому и зачем может понадобиться ее проклинать?

– Подвиг вашей племянницы не дает покоя многим, - уронил Кармель.
– И хотя я надеюсь, что эта предосторожность окажется излишней, не пренебрегайте ей. Я, разумеется, тоже сделаю все, чтобы Айлин ничего не грозило…

Поклонившись, он почти вышел из гостиной, но уже на пороге обернулся и негромко сказал: