Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

При этом дело не сводится только к насаждению чего-то похожего на солдатскую дисциплину. По ряду причин, среди которых и подспудное воздействие протестантства, налицо стремление добиться подлинного духовного пробуждения, воздействия на внутренний мир верующих, чтобы они возжелали очистить свою совесть от греха. И верующие поднимают головы и сбрасывают «старую кожу». Ассоциация кающихся грешников выводит на улицы вереницы верующих, одетых в рясы с капюшоном. Иезуиты, эти мастера педагогики, создают свои первые коллежи [102] , где в дальнейшем будет формироваться и правительственная, и церковная элита. Печатаются в тысячах экземпляров книги духовного содержания не только в Париже, но и в дальних провинциальных городах. Театральные спектакли религиозного содержания, а также более суровые спектакли, такие как публичные казни гугенотов, которым предшествуют, если получится, их публичные покаяния, привлекают толпы зрителей и часто подкрепляют их римско-католическую веру, унаследованную от предков. Но в других случаях охваченная религиозным рвением толпа устраивает недостойные побоища или даже антипротестантские погромы (так было в Васси в 1562 г.), или избивает католиков (как в Ниме в 1567 г. [103] А там, где еще оставались группы еврейского населения, например, в Воклюзском регионе, их принуждали к самоизоляции, чтобы они не стали примером для верующих, и подвергали все более грубой дискриминации, к которой вела воспитательная деятельность католиков, видевших в израэлитах убийц Спасителя.

102

Во Франции самым первым был Клермонский коллеж в Париже, открывшийся в 1564 году.

103

В октябре 1567 года множество католиков (священников и мирян) было перебито во внутреннем дворе Нимского епископства их противниками-протестантами.

VII. СЕМЕЙНЫЙ КОНФЛИКТ

Итак, во Франции к 1560 году существуют две противостоящие друг другу Церкви: одной привержены гугеноты, другой — сторонники Папы Римского. К первой принадлежит меньшинство верующих, ко второй — большинство. Церкви ожесточенно борются между собой. Какого курса должно придерживаться государство в таких условиях? Будет ли оно поддерживать протестантов? Это было бы немыслимо, хотя некоторые представители правящей верхушки и даже сама Екатерина иногда допускали такую возможность. Или напротив, не должно ли государство встать на путь религиозной нетерпимости и жесткого ультракатолицизма? Или же использовать еще одну, последнюю возможность сыграть примирительную роль в конфликте двух религий? Такова альтернатива: быть ли ему жестким или мягким, ястребом или голубем, герцогом Гизом или канцлером Лопиталем. Этому вопросу суждено долго оставаться актуальным. Конфликт между католиками и гугенотами, кровопролитный или бескровный (в разные периоды по-разному) начался уже в 1520 году. Он обостряется к 1560 году и тянется в различных формах до XVIII века, а в дальнейшем его острота снижается, тональность смягчается.

Жесткая линия, линия грубого подавления проводилась задолго до 1560 года — при Франциске I, во второй половине его правления, и особенно при Генрихе И, продолжателем которого явился и Франциск II (хотя на деле этот королишка при своем недолгом правлении давал действовать в основном сторонникам Гиза — всемогущим экстремистам, собравшимся в его Высшем совете). Много позднее Людовик XIV возродит политику преследования гугенотов, ставшую весьма действенной во времена его личного правления (1661-1715 гг.). Короли — истребители гугенотов! При них протестантофобия все-таки смягчалась и сглаживалась их галликанизмом. И в самом деле, они были далеки от полной поддержки позиций Ватикана. Но, по правде говоря, для повешенного или сожженного на костре кальвиниста плохим утешением было бы сознавать, что он убит по воле галликанской Церкви, душой и телом преданной государю, а не тем духовенством, которое строго следовало предписаниям римской курии.

И наконец, находит воплощение иной подход, более мягкий, который сводится, конечно, не к «терпимости» (рано еще употреблять это слово), а скорее к «сосуществованию», впрочем, чрезвычайно бурному, которое временами перерастало в войны — и холодные, а иногда и горячие. А в некоторые благоприятные и, главное, более поздние моменты это сосуществование приводило к подлинному умиротворению: так было, например, в последние годы Старого порядка. Таким образом, стратегия сосуществования изобиловала многими вариантами. Если брать ее в целом, она выглядит прямым контрастом с периодами умышленных преследований гугенотов в духе крайностей Генриха II или Людовика XIV. Эта тактическая линия стала исподволь применяться, поначалу ощупью, Франциском I в начальные годы его правления вплоть до 1534 года, когда известное дело с «хулительными афишами» положило ей конец. Но уже 26 лет спустя эта тактика была официально и законодательно вызвана к жизни Екатериной Медичи, позднее — Генрихом III и, конечно, Генрихом IV, а также и Людовиком XIII (хотя и не без военных эпизодов). После некоторого «замораживания» правления Людовика XIV примирительные тенденции вновь возобладали в эпоху Людовика XV (отнюдь не без потрясений) и, конечно, во времена Людовика XVI. Небезынтересно отметить, что именно Екатерина Медичи, которая после смерти Франциска II держит в руках всю власть в государстве, как раз и являлась неизменным инициатором политики сосуществования религий. До этой итальянской дамы такая линия была лишь намечена, да и то неофициально, Франциском I, чтобы позднее, еще при жизни этого короля, быть преданной забвению.

Как же объяснить удивительную терпимость (конечно, весьма относительную), проявленную Екатериной Медичи к гугенотскому сообществу в те времена, когда в 1560 году, после смерти своего сына Франциска II, она завладела наконец всеми рычагами власти? А ведь как отлична ее позиция от той, которую занимал нетерпимый Генрих II! Конечно, нельзя в данном случае сводить все только к самой личности «правительницы королевства». В государственном аппарате многие [104] питают симпатии к идее реформирования духовенства, осуществляемого либо самой Церковью, либо извне. Эти люди поддерживают и подталкивают Екатерину, ставшую хозяйкой в королевстве, к примирению, как они себе его представляют. Их влияние в администрации королевства неоднократно склоняет чашу весов в пользу компромисса в результате переговоров. Для них этот компромисс более предпочтителен, чем костры инквизиции и виселицы, применяемые к еретикам.

104

Канцлер Лопиталь был прототипом этих умеренных чиновников. Духовенство, представленное в Высшем совете при Екатерине, со своей стороны, также дает примеры умеренных епископов, враждебных к недостаткам католической Церкви, восприимчивых в известных случаях к некоторым аспектам Реформации (среди этих прелатов упомянем епископов Вьенна, Баланса и Орлеана, соответственно, Марильяка, Жана де Монлюка и Морвилье).

При этом, однако, особая и, можно сказать, направляющая роль вдовы Генриха II остается неоспоримой. Будучи племянницей двух пап — Льва X и Климента VII, заставших при своей жизни лишь самые первые идейные потрясения, принесенные лютеранством, она с молодых лет оставалась восприимчивой к новым веяниям, пока это ее качество не было изменено или полностью уничтожено воздействием римских событий 1527 года. Ее дядя, папа Климент VII, сам мог служить примером такой открытости, как и все члены семейства Медичи, отнюдь не догматичные и, пожалуй, более открытые к восприятию светлого наследия античности, чем к усвоению обыденных наставлений католических церковников. Воспитанная в двух культурах — французской и итальянской, прожившая годы со своим супругом и его любовницей в своего рода «браке втроем», Екатерина умела с легкостью решать проблемы, возникавшие при подобном сожительстве. Присущее ей неприятие всего испанского мало располагало ее к поддержке того воинствующего ханжества, которое, при содействии Испании и под флагом инквизиции, уже нахлынуло на Италию и теперь — после некоторых своих успехов — ожидало возможности окончательно затопить и владения Валуа. Жена Генриха II, ставшая с 14 лет настоящей француженкой, восхищавшаяся своим свекром Франциском I, делается выразительницей тех требований к Риму, которые выдвигают галликанские националисты.

И наконец, к 1560 году занятое ею в силу обстоятельств положение в высших властных структурах склоняет ее к тому, чтобы отдать предпочтение стратегии протянутой руки. Ведь, желая завладеть всей полнотой власти или хоть частью этой власти — а один лишь Бог мог знать, сколь властолюбива была эта женщина, — она должна была вступить в борьбу со старой командой, сложившейся некогда вокруг Генриха II и Дианы де Пуатье. А эта команда — ее называли «старый двор», — включая в себя, помимо всех прочих, Гизов, маршала Сент-Андре и Монморанси, неоднократно выступала в первых рядах сторонников антипротестантских репрессий. Чтобы отнять у этого «триумвирата» рычаги власти, следовало в какой-то мере отмежеваться от его политики подавления инакомыслия. Так в конечном итоге терпимость стала желательной, хотя и не всегда практикуемой.

В 1561 году, отделяющем смерть Франциска II от избиения протестантов в Васси, Франция стояла перед важным выбором: некоторым уже виделась такая Франция, которая, совершив крутой поворот, стала бы страной, официально принявшей протестантство. Пустые бредни? Если взглянуть на вещи со всей серьезностью, то можно увидеть совершенно четко два противостоящих друг другу лагеря и Екатерину, вырвавшуюся из тисков своей зависимости от Гизов. Она покровительствует гугенотам. Временами, как наваждение, ей приходит в голову мысль: не пора ли вести монархию в лагерь гугенотов, значительно укрепившийся и набирающийся все новых сил? И в самом деле, сотни протестантских церквей возникли по всей стране за несколько лет, последовавших за 1558 годом, годом выхода «ереси» из подполья, куда загнали ее, словно джинна в бутылку, репрессии, предпринятые по велению Генриха II.

С 1561 по 1563 год было издано множество эдиктов, близких по своему характеру к веротерпимости [105] , — и это стало замечательным новшеством после жесткой линии, которой придерживались Франциск I (в свои последние годы) и Генрих II. При этом Екатерина действовала, не только руководствуясь логикой своего веровосприятия — не слишком формалистического и ничуть не догматичного, — она работала в дружном, хотя и непродолжительном, сотрудничестве со своим канцлером Мишелем де Лопиталем, которого она, впрочем, опередила в своем законотворчестве в том, что касается сосуществования конфессий. Лопиталь являлся представителем примирительно настроенных умеренных кругов чиновничества государственного и судебного аппарата Франции, насчитывавшего 11000 или 12 000, должностных лиц, для которых он, в своем качестве хранителя государственных печатей, был и ментором, и стентором — и начальником, и выразителем их интересов.

105

Среди эдиктов и других официальных документов, отражавших «либеральные» тенденции, можно упомянуть январскую декларацию 1561 года, написанную канцлером Лопиталем, апрельский эдикт 1561 года, очень мягкий июльский 1561 года, январский 1562 года и Амбуазский эдикт марта 1563 года.

Небезынтересна сама карьера Лопиталя. Этот аппаратный деятель происходил из среды разночинной медицинской интеллигенции, ее верхнего слоя. Он пользовался протекцией некоторых членов семейства Капетингов и группировок, входивших в эту семью — в широком смысле этого слова, — чем и объясняется столь значительное его возвышение. Семья же эта в те времена стала ultima ratio — наиболее весомым аргументом и опорой для всех оппозиционных группировок в стране. Отец будущего канцлера долгое время служил Бурбонам, но опала, которой подвергся коннетабль, предопределила их падение, хотя впоследствии им суждено снова подняться, и мы знаем, каких высот они в конечном итоге достигнут (Генрих IV, Людовик XIV…). Сам же Лопиталь сумел заслужить благосклонность Маргариты Французской — сестры Генриха II и дочери Франциска I. Маргарита была доброй католичкой, что не мешало ей совершенно искренне привечать и протестантов. Лопиталь связан также и с Гизами — он пользуется их покровительством и дружит с дамами этого семейства, среди которых выделяется Анна д'Эсте — супруга герцога Гиза и дочь Рене де Феррара (воспитанной на гуманистических идеях и близкой к сторонникам кальвинизма, отцом которой был Людовик XII). Именно благодаря покровительству Гизов Лопиталь смог сделать столь блестящую карьеру и со временем стать канцлером, не будучи при этом рьяным католиком. Писатель и поэт, пишущий на латыни, Лопиталя по его воззрениям можно отнести к евангелистам эразмовского толка. Превыше всего он ставит единение всех христиан вопреки всем распрям между сторонниками папистов и гугенотов. Королевское государство, по его убеждению, должно быть светским и стоять выше конфессиональных споров. Лопиталь заключает тактический союз, который он желал бы превратить в союз стратегический, с той частью дворянства и третьего сословия, которая оказалась восприимчивой к идеям протестантства.

На собрании Генеральных штатов в 1560 и 1561 годах вместе с этими людьми он предпринимает попытку вернуть государству — для последующей продажи в пользу государственной казны — часть церковной собственности. Эти действия (слабое и отдаленное подобие мероприятий английского короля Генриха VIII, распродававшего монастырское имущество «и скопом, и в розницу») [106] примирили с правящей группой и гугенотов, и умеренных католиков, желавших, чтобы возродившая свое достоинство, освобожденная от излишних богатств Церковь содействовала своим имуществом спасению Франции и собственному спасению. На коллоквиуме в Пуасси (сентябрь-октябрь 1561 г.) Лопиталь и королева-мать (в этот период она довольно сочувственно относилась к идеям гугенотов, как, впрочем, и ее сыновья) попытались завязать диалог теологов и наиболее видных представителей обеих сторон. Здесь были прелаты и министры, кардинал Лотарингии (тоже из Гизов) и Теодор де Без (гугенот). Камнем преткновения в этой истории явилась догма о присутствии Тела Христова в Святых дарах причастия. Одно лишь сомнение в истинности этой догмы, высказанное Безом, вызвало негодование кардиналов, поднявших голос против святотатства. Особенно усердствовали кардиналы Турнона и Лотарингии, которые вскоре были поддержаны Испанией — и иезуитами, и папистами. Тем не менее в 1561 году Екатерина и Лопиталь сумели создать нечто подобное национальному союзу, члены которого, конечно, не могли искренне любить друг друга. Этот союз имел своих представителей на высших государственных должностях, где мы видим и ультракатоликов (Гизы), и умеренных (Лопиталь), равно как и протестантов (Колиньи, Оде де Шатийон). Странное сожительство католиков и кальвинистов! Эта ситуация должна была иметь свое развитие. В 1561 году сразу за воротами Парижа гугеноты обретают практически полную свободу своей религии. Тем не менее сохраняется значительная напряженность в теологической области: что бы ни думала и на что бы ни надеялась Екатерина, невозможно соединить воду и огонь, наличие и полное отсутствие Тела Христова в Святых дарах причастия. Напряженность сохраняется и в обществе: соперничающие общины приходят в столкновение и уже убивают друг друга во имя Веры. На чашу весов брошены богатства Церкви, разжигающие алчность мирян и опасения духовенства впасть в нищету. На юго-западе страны возникает опасность крестьянской жакерии. Хрупкое единение двух лагерей рушится после избиения протестантов в Васси в марте 1562 года. Это был погром, учиненный солдатами герцога Гиза в его присутствии и в его собственных землях. И в конце 1562 года судьбы королевства, Церкви и даже законной власти висят на волоске. Власть можно взять! Конде и гугеноты могли бы в этот период захватить Карла IX и королеву, с ее собственного согласия, и со временем привести страну в лагерь протестантов. Им не хватило решимости или понимания ситуации, и они упустили эту возможность. История не может угощать подобным блюдом два раза кряду. А Гиз не упустил случая предоставить все шансы католицизму, который одержал свою наполовину урезанную победу, хотя при этом не обошлось без глубоких ран. 31 марта 1562 г. Гиз со своими сторонниками перевозит весь двор, вместе с королевой и королем, практически превращенными в пленников, в столицу. Почти та же судьба постигнет Людовика XVI и его семейство 5 и 6 октября 1789 г., когда их силой заставят покинуть Версаль и вернуться в Париж. Но Екатерина — это не Людовик Капет: не имея достаточно силы, чтобы воспрепятствовать путчистам — парижанам и сторонникам Гиза, она пытается хитростью обойти своих противников.

106

Ликвидация Генрихом VIII монастырей с возвратом государству и последующей продажей их огромных богатств была одним из первостепенных актов религиозной и политической реформы в Англии, особенно в 1536-1539 годах.