Королевский сорняк

– Николай Сергеевич, я не смогу вот так, прямо сейчас, взять и рассказать…

– Я только что вам сообщил, – перебил ее Писатель несколько назидательно, – что вы можете это сделать в любой момент. И даже завтра или послезавтра.

– Я поняла, – заторопилась Тоня, чувствуя неловкость, – но тогда получается, что злоупотребляю…

– Тоня!

– Я позвонила вам, чтобы посоветоваться, – еще быстрее заговорила Тоня, – а вышло, что занимаю бесполезно ваше время…

– Значит, так: бесполезно вы его занимаете подобными разговорами. И, чтобы вы перестали каяться в своей бесполезности, я приглашаю вас почистить со мной участок. Я люблю физический труд, знаете ли, – это очень хорошо приводит в интеллектуальную форму. Соберем листья, ветки, к вечеру разожжем костер… Выпьем чаю… Если вы предпочитаете крепкие напитки, у меня есть водка, виски, коньяк, джин, мартини, «Порто». Вы, повторяю, не стесняйтесь. Я-то бирюк, а вам не к лицу… Ну, что скажете?

И Тоня согласилась. Возможность отключиться от своих мыслей и предаться сельским работам на теплом солнышке показалась ей притягательной.

Кроме того, Писатель… В нем было что-то трогательное. Эта неловкость, это неумение выражать словами свои чувства – ей было знакомо. Да-да, он был похож на мальчишку из пятого класса! Который так боится быть смешным и непонятым в своих чувствах, что предпочитает замкнуться в молчании… Тоня с детства понимала все то, что написано на мальчишечьих лицах. Она это как-то улавливала. И теперь тоже, она не сомневалась, что Николай Сергеевич сказал правду: он рад ее обществу. А его излишняя сухость и даже угрюмость – это из пятого класса. Он не сумел избавиться за всю жизнь от этого страха. Наверное, потому и книжки пишет: там он говорит не о себе, и потому ему там не страшно выражать свои чувства и мысли…

Тоня весело орудовала граблями и лопатой рядом с Писателем, почти не переговариваясь, пока не устала. Она ушла отдохнуть, перекусила в одиночестве, – Писатель сказал, что не голоден, – потом снова покопалась в саду.

В глубине огромного участка находился небольшой домик, и Тоня заметила у его дверей высокого бородатого мужчину.

– Это мой садовник, – сказал Николай Сергеевич, проследив за ее взглядом. – Гера.

– А почему вы тогда сами убираете участок?

– Мне это нравится.

Вот и весь разговор.

Когда сгустился до темной синевы душистый вечер позднего апреля, они разожгли костер, и его терпкий дым показался ей ладаном. Тоня настояла на том, что ужин будет готовить она, и, придирчиво осмотрев содержимое холодильника, исхитрилась приготовить жаркое.

Они ужинали на веранде, и Николай Сергеевич, ворчливо заметив, что в его возрасте следует воздерживаться от мяса, да еще на ночь, – ел, однако, с каким-то странным блаженством на лице. То ли о нем редко кто заботился, – подумала Тоня, – то ли он редко вкусно ел… Одинокий человек, она это чувствовала. Почему он так одинок? Он писатель, и даже, быть может, известный… Николай Сергеевич так и не назвал ей свою фамилию:

– Зачем вам, Тоня? Если вы читали мои книги, – вас это только смутит и напряжет, вне зависимости оттого, понравились они вам или нет… А если не читали, так вам и вовсе ни к чему.

Но, все равно, у него интересная профессия, которая могла бы привлечь к нему друзей и женщин… Почему же от него веет таким одиночеством?

За окошком появился Гера. Писатель его окликнул:

– Чаю хочешь?

Гера отказался, сообщив, что только что пил.

– Ну, зайди тогда, я тебя с нашей гостьей познакомлю.

Крупный, плечистый, бородатый, с тем нескладным лицом, что формируют пьяные гены многих предшествующих поколений крестьян, Гера был угрюмо-послушен, хотя широкий и в то же время курносый нос придавал ему немного удивленное выражение. Его лохматую черную голову венчала кепочка с надписью «Микрософт», казавшаяся чьей-то насмешкой.

У его ног преданно притулилась такая же нескладная, как и ее хозяин, собака.

– Антонина, – представил Писатель. – Наша гостья. А это Герасим, мой садовник и сторож.

– А собаку зовут Муму? – сострила Тоня.

Писатель рассмеялся.

– Почти! Я ее так иногда называю. Но на самом деле ее зовут Питти. А еще точнее, Герасим прозвал питбуля Петей, – а я переименовал его в Питти.

– Питбуууль??? – изумилась Тоня. – Это питбуль?

– Он самый. Чистопородный.

– А он… Он не опасен?

– Нет, конечно, – заверил ее Писатель. – Это все выдумки! Ну, скажи же, Гера: опасен ли твой пес?

– Нет, – обронил Гера.

Помявшись, садовник ушел, а Писатель стал рассказывать Тоне его нехитрую историю:

– Бабенка его бросила, Гера запил по-черному. Потом, почти по Тургеневу, хотел утопиться. Его, пьяного, с моста сняли односельчане. Гера чуток протрезвел, пришел в себя, снова за работу взялся. А руки у него золотые… И я позвал его к себе. Он такой же бирюк, что и я, нам с ним лишних слов не надо.

– А почему жена его бросила?

– Ушла к другому, как водится. Всего три года пожили вместе.

Тоню почему-то задело это примечание – «как водится». Она воскликнула запальчиво:

– Просто так не уходят! Значит, Гера был плохим мужем! Должен был заботиться о своей жене, тогда б она не ушла!

– ДОЛЖЕН? Никто никому ничего не должен, деточка. Гера такой, какой есть. И принимать его следует таким, как он есть.

Тоня вспомнила свое, еще недавнее желание, чтобы ее принимали такой, как есть… Но она уже знала, в чем ошибка и даже эгоизм подобной философии.

– Как замшелое бревно, что ли? От которого нечего ждать, даже крохотного ростка?

Писатель прищурился на Тоню с интересом.

– Экая мичуринка! По-вашему, значит, Гера должен был цветочками покрыться, чтобы удержать бабу свою?

– Так он же ее любил! Топиться с горя хотел! Значит, должен был напрячься, чтобы ей с ним было хорошо!

– Опять ДОЛЖЕН! Да не растут на замшелом бревне цветочки, хоть ты его судом приговори! А жинка его ДОЛЖНА была, в таком случае, смотреть, за кого замуж шла! …А на самом деле, никто никому не должен.

– Ну, если так подходить к отношениям, то нечего и ждать сказок. Чудес не бывает.

– Именно так я ему и сказал.

– Нет, не так вы ему сказали! Вы ему не сказали, что любовь, это не слово такое – это дело такое!

– Интересная формулировочка, – хмыкнул Писатель.

– Потому что надо уметь вкладываться в отношения, – продолжала запальчиво Тоня, – чтобы…

– Ты сюда приехала совета просить или советы давать? – перебил ее Писатель.

Тоня смутилась.

– Учитывая твой возраст, у тебя любовная проблема… – Он вдруг перешел на покровительственное «ты». – Я не прав? – Он чуть насмешливо посмотрел на нее. – Вижу, что угадал… И что же, Тоня, разве ты не вкладывалась в отношения? Да уж, небось, изо всех сил! Однако позвонила ты среди ночи мне и сидишь теперь тут, у меня, а не держишься за ручку с любимым… И вот тебе твоя теория, а вот тебе твоя практика.