Королевский туман

— Всё настолько серьезно? — удивился Джеймс. До сих пор он как-то не интересовался развитием новомодного «искусства». — За что их запрещают?

Риплинг задумчиво потер шею:

— Ну, критерии связаны с общественной моралью и религиозностью. Советом не приветствуется показ королевской семьи, судей, священников, министров и других важных чиновников в неприличном виде. Ни над одним из ныне живущих публичных лиц нельзя насмехаться, и ни один общественный деятель или организация не могут быть унижены. А также нежелательно любое бросание тени на стиль жизни жен атлантийских чиновников в заморских владениях.

— Что б всё смотрелось пристойно, морально и «в интересах короны и государства», — кузен описал бокалом в воздухе широкую дугу.

— Нет, это всё, конечно, тоже очень важно, — серьезно возразил Риплинг, — но для таких съемок не нужно знать все улочки Тегерана и пять азиатских наречий…

— А еще, скажи, Зеф, — Седрик, не обращая внимания на его реплику, похабно ухмыльнулся, — введена цензура расовых вопросов — полный запрет на показ отношений между белыми женщинами и небелыми мужчинами.

— Да…

— А если наоборот? — Спенсер незаметно подмигнул Джеймсу. — Но знаешь, что меня огорчает больше всего? Им запрещен показ общественных беспорядков и конфликтов рабочих и фабрикантов!

— Ну, не совсем, — вскинулся Риплинг, — зато они пропускают фильмы, где показывается отказ от такого конфликта ради общей цели. Например, недавно вышел фильм «Алый вымпел», в котором по сценарию рабочие отказывались от забастовки для завершения строительства нового корабля.

— Очаровательно, — Седрик даже закатил глаза, — надеюсь, мои друзья-спичечники посмотрят этот шедевр!

— Если ты такой друг рабочих, переходи с шампанского на пиво, — не удержался от язвительности Джеймс.

Кузен только фыркнул в ответ, как бы давая понять, что такая перспектива его ничуть не пугает.

— Не ручаюсь насчет твоих друзей, но их дети точно его посмотрят. Во всяком случае те, которые не прогуливают школу, — заметил Риплинг, — дети рабочих в наше время становятся самой большой группой в школах, и для должного воспитания недостаточно только новой школьной программы. Необходимо с детства погружать разум будущих солдат Империи в обстановку, в которой они будут работать на дальних рубежах. И синематограф должен в этом помочь.

— Так сказать, идеи «твердой имперской поступи», — ввернул Седрик, — а что там за новая программа?

— Мне об этом рассказал секретарь из Департамента образования, — пояснил репортёр, опять потирая шею. — Новый метод обучения истории. Смысл в том, что повествование ведется от настоящего к прошлому. Ну, и сам стиль повествования изменился: раньше учебник истории был просто собранием дат и фактов, то теперь появился воспитательный тон. История Атлантии излагается как триумфальное движение сквозь века, прогресс среднего класса, несущего свободу и реформы в торговле и производстве. Любой политик и военный, работавший «на Империю», представляется героем, а кто противился такой работе — недостойным человеком.

— О, как жаль, что этого не делали раньше, правда, Седрик? — опять съязвил Джеймс, вспомнив их общего «друга». — Мистеру Джонсу бы не помешало…

Кузен как-то недобро сощурился.

— Но Вас, кажется, интересуют мои африканские дела? — торопливо вмешался Риплинг. — К слову сказать, еще одна важная для моей работы тема — привлечение эмигрантов в наши новые владения. Я участвовал в сьемках фильма «Родес Африканский», в котором Родезия показывалась как идеальное место для колонистов…

— Что ж, будем надеяться, теперь детей перестанут похищать у родителей и отправлять в колонии насильно, — вставил Седрик, мечтательно глядя в небеса.

— Да, Родезия. И Родс, — жестко подтвердил Джеймс и без лишних церемоний добавил, — Седрик, ты не прогуляешься немного?

— О, не буду вам мешать, — тот презрительно махнул левой рукой, — пойду, поздороваюсь с Элизабет.

Глава 27. Граф

Джеймс проводил кузена тяжелым взглядом. Потом перевел этот же взгляд на Риплинга:

— Как Вам, должно быть уже известно, я расследую нападение на магазин мистера Карла Кинзмана, — терпеливо произнес он, — расскажите, что связывало Вас с мистером Кинзманом?

— Торговые дела, — просто ответил репортёр, — можно сказать, что я подрабатывал его торговым агентом. Моя задача состояла в том, чтобы вести переговоры с обладателями интересующих Кинзмана вещей и совершать сделки от его имени.

Джеймс напряженно слушал, не пытаясь перебивать Риплинга.

— Про Кинзмана тут, в столице, болтают, что, мол, не все его дела были законными, — продолжал тот, — но лично мне его упрекнуть не чем, ни меня, ни тех, с кем я сговаривался, он ни на пенни не обманул. Жаль его, бедолагу… Как думаете, кто сотворил с ним такое?

— Я стремлюсь это выяснить, — процедил Джеймс. — Седрик рассказывал мне, что Вы, будучи в Персии, искали там некие культовые вещи. По заказу мистера Кинзмана, верно?

— Да, точно так. Он просил меня раздобыть ему меч пророка Мухаммеда, представляете! Но, да мне такие заказы не по зубам. Пришлось ему обойтись ножами персидских колдунов.

— А примерно год назад, — Джеймс понимающе кивнул, — Вас направили в Африку, но ваши дела с Кинзманом не прервались?

— Нет, ничуть не прервались, — мотнул головой репортёр, — к Африке он имел не меньший интерес, чем к Аравии.

— Припомните, пожалуйста, что Вы покупали для него в Африке?

Риплинг озадаченно потер свой рыжий затылок. А затем начал рассказывать то, что Джеймс и предполагал услышать:

— Когда я только там появился, он много чего мне заказывал, тоже в мистическом стиле. Всякие туземные штуки, типа шаманских посохов, бубнов, ножей. Он всё просил, чтобы я разыскивал как можно более редкие и древние вещи. Всё покупал, на плату не скупился.

— Он оставался доволен товаром? — быстро спросил Джеймс.

— Вроде бы, — пожал плечами Риплинг, — он покупал всё, что мне удавалось найти. А чуть больше полугода назад вдруг как-то резко потерял интерес к Африке. Наверно столичным покупателям эти штуки надоели. Только один заказ сделал, месяца полтора назад, и то, похоже, у него начались проблемы с деньгами, пришлось занимать у Родса.

— И что же он купил?

— Старинную глиняную вазу, из личной коллекции Крэгера.

— Вазу? — переспросил лорд. — Что это была за ваза? Она имела какое-то ритуальное значение?