Короли и Звездочеты

Увидев, что на него смотрят, тролль заухмылялся, стукнул кулаком себя в грудь и сообщил, что его зовут «Чуч, пациент из девятой».

О, боги, - прошептал Лотринаэн.

Человек-Морковка тем временем продолжал философствовать на тему, почему социальная изоляция - феномен общепринятый и для человечества естественный, а экологическая изоляция - наоборот, мега-вселенское свинство.

–  Недопустимо!
– кричал Морковка, еще раз, теперь уже привычным образом, подкрепившись бесцветной жидкостью из стакана.
– Недопустимо и неправильно, что одно племя живет в пойме реки, где почвы плодородят круглый год, а другое - на Крайнем Севере и жрет тюлений жир, чтоб возместить недостаток витаминов! Двадцатый век сказал «НЕТ!» экологическому нарциссизму, он сказал «Янки гоу хоум!», и еще много чего сказал, чтоб все поняли, как подло и низко жевать бутерброды с икрой, когда в Бразилии страдают обезьяны из-за бананового перепроизводства… Вы спросите меня, а говорил ли наш обожаемый Евгений Аристархович что-нибудь по поводу экологической изоляции - и мы скажем: нет. Потому, что ни фига он не понимает в необходимости изучения экологических ограничений - с целью построить когда-нибудь фермы для акул в глубинах марсианских озер… И вообще, Евгений Аристархович - такая сволочь!… обещал меня расколдовать, а не фига у него не получилось… А я, между прочим, боюсь питаться нитратными удобрениями - вдруг растолстею? Выпьем?

– вдруг сменил тему лекции Человек-Морковка.

Тролль Чуч достал откуда-то огромную металлическую кружку и радостно протянул собеседнику. Лот, отговорившись необходимостью принести собственный бокал, выскользнул за дверь и поспешил, пока безумцы не одумались, починить разрушенную стену с помощью материализованной сырой глины.

Какой неожиданный взгляд на проблему Избранности, - неохотно признал Лотринаэн.
– Поневоле задумаешься, кем этот кто-то избран и ради чего. А потом, чего доброго, придешь к выводу, что избран хитрым господином Лукиным - чьи способности и таланты едва-едва превосходят умения ученика второго года обучения, - ради того, чтобы изображать дрессированную мартышку. Чтоб прыгать по его приказам, развлекая толпу и помогая дурить головы наивным юнцам, таким, как Сашка Глюнов… О боги…

Лот почувствовал, как снова щемит сердце. Не реальной, физической болью, вызванной какими-нибудь ущемлениями коронарных сосудов или желудочковой дистонией. На этот раз у Лота болело что-то бестелесное, тот орган - а может, и часть астральной проекции, - который первым понял: оставить сложившуюся ситуацию без изменений, уйти и навсегда стереть из памяти это место, затерянное в серой полынной степи, у полуэльфа не получится.

О, боги, - прошептал Лотринаэн, остановившись посреди темного пустого коридора со множеством запертых дверей.
– я должен остаться.

Должен остаться и согласиться на мерзкий шантаж этого лысого недоучки, потому что иначе я никогда не прощу себе ни нечаянных экспериментов, в результате которых тот рыжий алхимик-пьяница, с которым мы встречались в бункере «изолянтов», превратился в Человека-Морковку, ни вчерашней смерти мальчишки, попавшего под гипнотическую песнь сфинкса, ни того, что безобидного розовопятого тролля [15] держат взаперти…

Лотринаэн устроил себе холодный душ, выпустив под потолок небольшую снежную тучку, сеявшую мелкую морозную слякоть; размазывал по лицу холодные капли и беззвучно молился. Ни о чем. Я же не умею, - кисло и печально ухмыльнулся полуэльф. Я, сын эльфа, друида высшей степени посвящения, привык обожествлять Магию, во всех ее проявлениях, в том числе и дарующую душу бессловесным растениям; привык, что своей судьбой управляю я, и никто другой - даже когда я направляю собственную жизнь вниз головой с крутого обрыва. А теперь я, как какой-нибудь лишенных магических талантов простой обыкновенный человек, молю неведомые силы о чуде - чуде, которое позволило бы мне уйти, и не чувствовать себя сволочью, и чуде, которое позволило бы мне остаться, и стать марионеткой в чужих руках, дергающейся ради неизвестной мне выгоды… О, боги, прошептал Лотринаэн, - до чего же мерзко быть человеком…

15

Считается, что розовопятые тролли, живущие на опушках лесов и в степях, более мирные, чем чернопятые, обитающие в горах.

Перестань хныкать, - спустя несколько минут велел себе промокнувший до костей Лот. При таком раскладе есть несомненный плюс - о моей провальной миссии спасения Громдевура теперь точно не узнают. Другой плюс - можно будет взять в ученики Сашку, подтянуть его по теоретической магии, попробовать составить несколько новых заклинаний, адаптированных к этому миру…

Надо идти, - решил Лот. Стоять на месте бессмысленно.

Полуэльф вытер с лица талую воду, щелчком нейтрализовал заклинание, повернулся к ведущей наверх лестнице… и подумал, что грезит наяву. В первый миг ему показалось, что на ступеньках стоит изящная белая лошадка - чуть крупнее ослика и намного изящнее, чем выведенные для тяжеловооруженных рыцарей кони умбирадской породы. Потом Лотринаэна будто ударило молнией - он понял, что стал свидетелем необычайного, редкого даже по стандартам эльфов явления.

На ступеньках стоял единорог.

Он был белым, ослепительно белым, за исключением глаз, копыт и кончика витого рога - они казались светло-золотыми. Магическое создание кивнуло, будто приветствуя полуэльфа, легко развернулось и заспешило вверх по лестнице.

Если это не чудо, - решил Лотринаэн, разом забыв о своих бедах, и вприпрыжку устремившись следом, - То я тролль. Или Человек-Морковка.

Тем временем Черно-Белый Кот переживал эпоху открытий. Он опытным путем, на собственной шкуре - в буквальном смысле слова, - установил, что человеческие маньяки-женщины намного опаснее, чем их маньяки-мужчины.

Спеленатого наволочкой Кота заботливые Марина Николаевна и Галя отнесли в чулан, который располагался на первом этаже, под лестницей, ведущий на этаж второй; и начали оттирать краску и приклеившиеся перышки всеми возможными средствами. Кадавр познакомился с действием олифы, ацетона, семи стиральных порошков, жидкости для снятия маникюрного лака и разведенного укропной водой кефира. Потом жалостливая Галя, причитая о несчастной судьбе Черно-Белого, принесла средство для полировки мебели, а Марина Николаевна сосредоточенно испробовала на измазанной зеленой краской морде животного чистейший медицинский спирт.

Медленно-медленно, со скоростью дрейфа континентов, или, может быть, спешащего на экзамен заядлого двоечника, зеленое уродство со вмерзшими перышками отступало с кошачьей шерсти.

–  Где же Ленка спряталась?
– негодовала Марина Николаевна. Галя время от времени бросала на Лукину опасливые взгляды: медсестра редко видела, чтобы жена доктора так сильно нервничала. С чего бы? Из-за какой-то чужой кошки?
– Почему она нам не помогает?!

–  Ой, Марина Николаевна, вы блузку испачкали!

–  Вот черт… Теперь еще и ее стирать!

–  Марина Николаевна, да не расстраивайтесь так, она обязательно отмоется…

–  Мяууу… - страдальчески простонал Кот, покорно, безропотно отдавая себя на растерзание двум женщинам.

Марина Николаевна вдруг опомнилась. «Фу, и как тебе не стыдно! Выплескиваешь свои эмоции на ни в чем не повинное животное! Возьми себя в руки! Где твое достоинство?» Лукина сделала протяжный вдох, заставляя сердце биться ровнее и медленнее.

–  Вы Лену ищите?
– по коридору прошаркали шаги. Через минуту в чулан заглянул добродушно улыбающийся Гильдебран.
– Мы с ней только что разговаривали. Вот, она просила передать вам записку.

–  «Дорогие Марина Николаевна, Галя и Евгений Аристархович,» - прочитала Лукина, задумчиво погружая Черно-Белого Кота в мыльную пену с головой и полоща им по окружности тазика.
– «Мы с Журчаковым решили пожениться. Алексей говорит, что если мы уедем сейчас, то утром, ко времени открытия ЗАГС, будем в городе. Не волнуйтесь, со мной будет всё хорошо. Евгений Аристархович, я увольняюсь. Потом сообщу адрес, куда переслать трудовую книжку и другие документы. С любовью - Лена». И как это понимать? Вот курица!…

–  Ой, как здорово!
– обрадовалась Галя. Марина Николаевна, отметив, как расцвело бледное личико ее помощницы от упоминания о чужом счастье, решила, что она слишком строга и несправедлива к окружающим. И в самом деле? Чего это она взъелась на Лену и Журчакова? Чем дальше они будут от происходящих вокруг клиники и Объекта событий, тем лучше.

Тут она заметила, как внимательно смотрит на нее Гильдебран, и смутилась.

–  Как ваше самочувствие, дядя Бран?