Корона Тафелона

— Я так и думала, — прошептала девчонка. — Ты не знаешь Освободителя. Убирайся отсюда!

Женщина засмеялась.

— Я сожру твоего дружка, а потом дойдёт черёд и до тебя. Ты ведь боишься, да, маленькая? А он боится втрое.

— Жри, — равнодушно разрешила девчонка. Жуга попытался отползти, но страшная женщина только глянула на него и он замер на месте.

Девочка вытянула перед собой руки и что-то зашептала. С её пальцев полилась темнота… густая, чёрная, страшная… Женщина-тень захохотала ещё громче. А потом девчонка выкрикнула какие-то слова, вроде тех, которые с дядькой своим страшным твердила. Что-то вроде «еретрев адиднак ни аргин» [33] . И тьма вдруг заменилась ярким светом, он сиял так, что Жуга зажмурился, а страшная женщина жутко заорала и в воздухе запахло палёной шерстью. Девчонка стояла в своём кругу, закусив губу, и держала руки перед собой, с них лился яркий белый свет, который окутал ужасную женщину и жёг её, а та визжала, пробовала закрутиться волчком, но тогда свет, как пламя, охватил её со всех сторон, а девчонка и сама стала орать, но всё держала и держала, пока от боли не опустила руки. Свет погас. Страшная женщина взвыла и бросилась к ней, но ударилась, едва добежала до круга, а девчонка стиснула зубы и снова выставила перед собой проливающие сияние ладони. Вой был жуткий, такого и в страшном сне не услышишь, богатые одежды горели, плавился янтарь, сама женщина тоже обугливалась и всё кричала и кричала — уже не как человек, а как ночная птица или ещё кто похуже, а девчонка мучилась, но держала руки… И вонь была — как тогда, когда в очаг окорок уронили и не сразу заметили. Жуга уж думал, он там сам с ума сойдёт, пока, наконец, от ужасной женщины не осталась одна только горстка пепла. Девчонка уронила руки и упала на колени. Видно, саму ноги-то не держали. Сияние её погасло, только круг продолжал тускло светиться.

33

«Еретрев адиднак ни аргин» — перевёрнутая цитата из «Сатиры» Ювенала, в переводе означает «превращать чёрное в белое».

— Кто это был? — шёпотом спросил Жуга. Разговаривать с девчонкой было неохота, но молчать тоже невтерпёж. Она сама страшная! Он-то не забыл её равнодушного «жри» — о нём, о Жуге! И как она смотрела на ту женщину… как будто крылышки у мухи обрывала. Брр! Что ж за человек-то она такой?!

— Я не знаю, как это по-вашему. У нас говорят — вамипир, — отозвалась девчонка осипшим голосом.

— Что она хотела? — ляпнул Жуга и тут же себя обругал болваном. Чего тут непонятного, вон клычищи какие были! Сожрала бы его. А девчонка спасла. Только как она догадалась?..

— Она злой дух, — пояснила девчонка. — Пьёт по ночам кровь детей. И кричит… когда летает — кричит тоненько-тоненько. Только дети слышат.

— Это у вас на закате такие водятся?

— Она прилетела не из Тофилана, — ответила девчонка. Тофилан — это закатная страна, он уже знал. То есть не Тофилан, а как-то по-другому, но у них звуки какие-то странные, ему так не выговорить.

— Как ты убила её?

— Ты так не сможешь, — презрительно бросила Аталеле. Жуга надулся. Он был не дурак и кое-что скумекал. Девчонка-то подготовилась. Круг, вон, прочертила. Следила за ним?... нет, тогда бы не успела. Значит…

— Ты знала! — обвиняюще выкрикнул он. — Ты знала, что она меня выманит, да?

Девчонка хрипло засмеялась.

— Конечно, знала. Где бы я её ещё поймала? Гордая, тварь… небось княгиня какая.

— Вонь! — дошло до Жуги. — В домах воняло! Это ведь ты сделала! Нарочно, да?

— Умный какой, — хмыкнула девчонка. — Слушай. Я потерялась в лесу и ты меня искал. Вот сейчас нашёл. А вой мы издалека слышали и сами перепугались, понял?

— Сама ври, если хочешь, — отвернулся Жуга. Вот ещё!

Он пошёл себе прочь, но тут уловил какой-то странный звук… повернулся… девчонка билась о круг, как давеча страшная княгиня, и не могла переступить проведённую ею же границу. Она даже попыталась стереть круг с земли, но не смогла его коснуться.

— Ага! — обрадовался Жуга. — Вот ты, ведьма, и попалась! Сиди себе тут… в клетке.

Он отвернулся и пошёл себе прочь. Лес был ему знаком, не мог же он далеко уйти от дома. Всё лучше, чем здесь сидеть. Того и гляди, волк выскочит. Или вовсе — оборотень. Они, говорят, и досюда доходят.

— Если ты один вернёшься, Кабан с тебя шкуру спустит, — посулила девчонка. Жуга остановился. Знал: спустит.

— Убегу тогда! — заявил он, храбрясь. — От тебя все беды!

Думал — заплачет, попросит прощения. Страшно, поди, вот так одной в лесу в клетке невидимой. Звать будет. А она нос вздёрнула и отвернулась. Жуга не удержался, подошёл поближе. Ткнул в воздух над кругом. Ничего его не остановило. Вот здорово. Замахнулся, толкнул девчонку. В плечо пришлось, в лицо бить-то побоялся. Глазами ведь так и зыркает. Хорошо толкнул, сильно. Аталеле отлетела, упала на круг, тот её оттолкнул, на ноги поставил. Здорово! Сейчас можно ей за всё отплатить, как мучила его, как…

Он замахнулся и ударил ещё. Девчонка даже не вскрикнула. Ещё. И вот она гадюкой вцепилась ему в руку, потянула к себе. Жуга струсил, никак в круг затащит! Дёрнулся что было сил… и покатился по земле, по узловатым корням — вместе с девчонкой. Она как-то хитро извернулась, по-особому куда-то нажала — и вот он, Жуга, лежит, а девчонка на нём сидит и головой его о землю стукает.

— Когда к людям выйдем, — сказала она холодным недетским голосом, — скажешь, что я велела. Тогда Кабан тебя не побьёт, понял? Скажешь, потерялись. Скажешь, вой издалека слышали. Понял?

— Слезь с меня!

— Сначала поклянись, что как я сказала, говорить будешь, — снова стукнула его голову о землю девчонка.

— Клянусь, клянусь! — со злостью прошипел Жуга. Вот позорище!

— Тогда ещё слушай. Победный лук — трава такая, её запах вампиры не любят. Ещё ромашник, он жар прогоняет. Полынь от всех напастей защитит…

Она называла одно растение за другим, рассказывала, от чего они помогают и зачем их люди используют. И ведь так и не слезла с него, пока он ей всё в ответ не пересказал.

— Вот молодец, — засмеялась девчонка, позволяя ему встать. — Ты, главное, помни про это, а лучше в лесу их сам найди да собери. Вонять будешь, но ни один злой дух тебе будет не страшен. Не благодари.

— Не за что мне тебя благодарить, ведьма проклятая, — пробурчал Жуга. — Сама меня жути этой чуть не скормила, а теперь хвастаешься!

Он повернулся к ней, вдруг хоть чуточку смутится. Но нет! Круг давно погас и за лесом поднималась заря. Это, наверное, от её лучей лицо девчонки было какое-то красное… Аталеле повернула руки ладонями вверх. И они тоже какие-то красные… девчонка коснулась своего лица, поморщилась…

Да она обожглась! Обожглась сама своим светом!

— Страшно? — зло спросила девчонка. — Скажем, я костёр развела и не тех веток в него кинула, слышишь?! Молчи, что видел, а то Кабан тебя до смерти запорет.

* * *

И вот кого за то, что девчонка обгорела, чуть не прибили? Если б она не сказала, что сама те ветки кинула, так ему б живому-то не быть. А уж как над ней бабы-то причитали! И сметаной её обмазывали и на травах припарки делали! Одно хорошо, с руками-то обожжёнными она лошадьми заниматься бросила и дядька Жугу обратно к себе взял.

* * *

И ведь если бы дядька Жугу к Кабану за мёдом не отправил, всё веселье б Жуга пропустил-то! Но он не дурак. Пришёл к Кабану и видит — вместо девчонки крутится пришлый какой-то. Кабан ему и не приказывает, а он сам всё знает и приносит. И никто на него и не смотрит вовсе. А тот будто старается, за водой сходил, дров наколол, кашу в горшке помешал… чудно так. Сам неказистый и вроде как на него смотреть-то не хочется. Жуга дядьке мёда-то отнёс, а сам к Кабану вернулся да затаился. Пока тут сам крутился, выучил уже, где встать, чтоб тебя не видно было. Чужак странный. Лошади будто нет — пешком, что ли, шёл? Может, и вовсе оборотень. И никто о нём и не слышал вовсе, Жуга кого встретил, поспрашивал. Вроде как нет никого у Кабана. А как же нет, когда вот он? Жуга ждал, ждал… и дождался. Девчонка проклятая в дверь вошла — она у кого-то из баб сидела, всё её рожу сожжённую сметаной мазали, толку-то с их сметаны? Всем поселением причитали, мол, кто ж её теперь замуж возьмёт, а была уж такая раскрасавица. Кто возьмёт — дурак будет, теперь хоть ожогов ради поостерегутся. Сама себя пометила, так ей и надо!