Корона жигана

— Никак ли мадам Трегубова пожаловала на наш майдан.

— А ты меня откуда знаешь? — грубовато поинтересовалась Елизавета Михайловна, присматриваясь к молодцу.

Конопатый выглядел заметно сконфуженным.

— Хм Даже и не знаю, говорят ли такие слова даме, но я хорошо помню на твоем животе родинку, вот такую, — чуть развел он пальцы, — величиной почти с пятак. Если бы не твой кавалер, так я бы еще кое-что припомнил.

Елизавета Михайловна попристальнее всмотрелась в нахала и восторженно ахнула:

— Боже ты мой! Гаврила! Где же ты пропадал?!

— Неужто узнала!.. До семнадцатого на каторге в Сибири был, а как амнистию объявили, так я по матушке-Руси помотался. Вот только месяц как в Москве.

— Что же на Хитровку-то не захаживаешь? — на минуту Елизавета Михайловна превратилась в легкомысленную барышню.

— Боязно! Не знаю, как примут. Ведь давно там не бывал. А потом, там ведь все поменялось, — честно отвечал конопатый, скинув на стол карты. — Слышал я, что ты теперь важная особа, на майдане первую скрипку играешь.

Мадам Трегубова приосанилась, в ее глазах появилась надлежащая строгость, и она покровительственно проговорила:

— Старых друзей не забываю. Если без копейки, могу помочь, но процентик вернешь. Сегодня без этого нельзя, деньги просто так никто не дает. Если дела ищешь, могу рекомендацию дать… А там сочтемся!

— Ну, благодетельница! Ну, мать-заступница! — восторженно восклицал конопатый. — Присоветуй, родная, а уж за мной не заржавеет!

Елизавета Михайловна лишь небрежно отмахнулась:

— Ладно, чего уж там!.. Чего не сделаешь для старых друзей!

— Эх, Елизавета Михайловна, красавица ты наша, — на правах хозяина продолжал охаживать гостью Федька Долото. — А может, коньячку отведаешь?

— Да знаю я ваш коньяк! — поморщилась женщина. — Самогон обыкновенный на какой-нибудь гадости настоян!

— Разве бы я посмел! — прижал малинщик широкие ладони к груди. — Чистейший коньяк! Пятьдесят лет выдерживался в дубовых бочках. Может, все-таки маленькую? — спросил он с надеждой.

— Ну давай! — отчаянно согласилась Елизавета Михайловна, махнув рукой, и, заметив, как Федька Долото принялся доставать из шкафа фужер, запротестовала: — Эй, эй, мне стопочку.

Мадам Трегубова взяла услужливо протянутую стопку с коньяком и выпила ее в два глотка, совсем по-мужски крякнув.

Глаза Елизаветы Михайловны заметно заблестели, не то от выпитого коньяка, не то от внимания стольких мужчин. Она поставила стопку на стол и, повернувшись к Федьке Долото, произнесла:

— Что ты скажешь, если к тебе сюда Кирьян на неделе придет? У него к тебе какой-то серьезный разговор имеется.

Федька Долото широко улыбнулся:

— Для меня это честь, пускай приходит. Только бы ты заранее меня предупредила, чтобы я в хатке своей порядок навел.

— Не беспокойся, предупредим, — пообещала мадам Трегубова. — А место у вас хорошее, легавых здесь не бывает. — И, взяв под руку Игната, продолжила: — Что-то мне на свежий воздух захотелось. Душно здесь у вас. Ты, Гаврила, захаживай. Свое слово я держу. — И, попрощавшись, зашагала к двери.

Игнат Сарычев топал позади. Старался не греметь, но кованые каблуки отбивали рваную дробь о дощатые ступени. Мадам Трегубова голову несла высоко — и впрямь королева Хитровки. Она остановилась лишь однажды, прислушалась к шуму, раздававшемуся из-за дверей на втором этаже, и, услыхав отчаянную брань, зашагала дальше, успокоившись.

— Как тебе малина? — самым безразличным тоном спросил Игнат Сарычев.

Мадам Трегубова брезгливо отряхнула с платья какой-то налипший сор и сдержанно отвечала:

— Приходилось видеть и получше.

Игнат Сарычев непроизвольно скривил губы:

— Понятно, что не царские хоромы. Я не о том… Хата не засвечена, перекантоваться здесь денек можно будет, да и мешки с деньгами есть где припрятать.

— Больно здесь народец стремный околачивается, — показала взглядом Елизавета Михайловна на мужичков, стоящих на углу.

Хрящ невольно улыбнулся:

— Можно подумать, что на Хитровке ангелы живут.

Елизавета Михайловна шутку не оценила:

— Скажешь тоже… На Хитровке народ родной, привычный, а здесь чужой.

— Мое дело — показать, а вам решать что к чему. Но место это верное. Лучшего не найти! Не впервой здесь останавливаюсь, и потом, отсюда три дороги выведут. И если что, по одной из них всегда уйти можно.

— Я Кирьяну передам, — сухо отвечала Елизавета Михайловна, — а ему решать. Ладно, пойду я. Ждут меня. — И, глянув на питерского широко открытыми глазами, сказала: — Ты ведь проводишь барышню до извозчика? А то мне как-то не с руки одной по улицам шастать, — кокетливо поиграла глазками Трегубова. — Народ здесь шальной, непуганый. А я барышня на выданье, тут я и девичьей чести могу лишиться. Кто же меня тогда, порченую, замуж возьмет?

Игнат Сарычев лишь широко улыбнулся в ответ. Ему неожиданно вспомнился город Амстердам, небольшой кабачок, в котором подавали пиво вот такие же грудастые блондинки. За скромную плату, на радость изголодавшимся морячкам, они приподнимали платье выше колен. А если морячок был особенно любезен и к тому же при деньгах, то щедро дарили ему любовь в кладовой кабачка. В том кабачке работала совсем юная официантка с пшеничными волосами. У нее были большие, наивные глаза, вводившие в заблуждение даже просоленных морем матросов. Трудно было поверить, что через ее тело прошла целая череда мужиков. Разрезом глаз она напоминала Елизавету Михайловну. Кажется, их цвет был точно таким же, сочно-бирюзовым.

— Не верю, чтобы этим можно было испортить такую удивительную красоту.

Елизавета Михайловна с интересом посмотрела на Сарычева.

— Шибко ты грамотный, Макар, как я погляжу. Часом в гимназии не учился?

— Лично мне не довелось. Но сейчас кого только в жиганах не встретишь.

— И то верно, — заметно успокоившись, отвечала Елизавета Михайловна.

На обратной дороге Последний переулок не казался Елизавете Михайловне таким уж унылым, и она весело подшучивала, без конца тиская локоть Игната тонкими пальчиками.

— Послушай, Лизонька, — негромко проговорил питерец, почувствовав, как от желания сел его голос. Настоящему жигану следовало вести себя побойчее. Он притянул к себе женщину и прошептал в ее улыбающееся лицо: — В двух кварталах отсюда у меня кореш живет. Посидим, выпьем… Выпивка что надо будет… Да не беспокойся, он нам не помешает.

— Как-нибудь в другой раз, — неопределенно пообещала Елизавета. — Ты вот что, — неожиданно остановилась она. — Дальше не ходи, я как-нибудь сама доберусь.