Корона жигана
Шрифт:
— А не боишься, что обидят? — удивился Сарычев.
Женщина неожиданно расхохоталась.
— Уж не шутишь ли ты?! Кто же это мадам Трегубову посмеет обидеть! А ты иди, не жди!
Легко освободившись, она помахала на прощание рукой и пошла в сторону Трубной площади.
Игнат Сарычев подождал, пока Елизавета Михайловна отойдет подальше, и направился следом. Осторожно, стараясь ничем не выдать своего присутствия, он выглянул из-за угла. Мадам Трегубова уверенно вышла на площадь и, оглянувшись, зашагала через нее. Она не производила впечатление человека, который оказался в этом районе впервые. Заметив женщину, один из извозчиков, с рыжей шевелюрой, тронул вожжи
— Погоняй, Шайтан!
Игнат Сарычев перебежал площадь, вскочил в ближайшую пролетку и коротко распорядился:
— Погоняй вон за той пролеткой!
Обе пролетки двинулись вверх по Страстному бульвару, затем мимо Страстного монастыря поехали дальше по Бульварному кольцу. Вскоре пролетка Елизаветы Михайловны свернула в Сивцев Вражек. Миновала несколько крепких зданий, еще несколько лет назад являвшихся доходными домами, и остановилась у небольшого деревянного особняка. Внимательно зыркнув по сторонам, Трегубова быстро прошла мимо группы беспризорников, подошла к дверям черного хода и уверенно затопала вверх по лестнице. Один из беспризорников пронзительно свистнул, предупреждая малиншика о нежданной гостье.
Поднявшись на второй этаж, Елизавета еще раз осмотрелась и только после этого коротко, условным знаком, постучалась в дубовую дверь.
— Кто там? — раздался изнутри недружелюбный голос.
— Открывай, наливки несу, — вполголоса пробубнила в щель мадам Трегубова.
— Малиновой?
— Нет, рябиновой, — четко отозвалась Елизавета Михайловна.
Сначала раздалось веселое бряканье металлической цепи, после чего дважды щелкнули запоры, и дверь слегка приоткрылась.
— Ну, чего встала? — спросил все тот же недружелюбный голос. — Проходи.
— Кирьян-то здесь? — спросила женщина, посмотрев на открывшего ей Макея.
— А то где же ему быть? Договаривались ведь!
Кирьян никому не доверял, за исключением разве что Степана с Макеем. Последний, став жиганом, верно исполнял при пахане роль денщика. Кирьян, останавливаясь в хатах, никогда не поднимался выше второго этажа, и, как правило, все его убежища имели запасные выходы.
Елизавета Михайловна уверенно прошла в комнату, стараясь не замечать находившегося здесь же Костю Фомича. Жиган, заприметив вошедшую зазнобу, заметно нахмурился и сделал вид, что рассматривает кастет-нож Тонкая, почти ювелирная работа — ручка в форме обнаженной женщины вырезана из кости какого-то животного. Женщину обвивал толстый удав. Неширокое лезвие с узким продольным желобком придавало ему опасно-хищный вид. Красивая и опасная игрушка, грех не засмотреться на такую вещь.
Вчера вечером Костя Фомич скребся под дверь мадам Трегубовой, но малинщица дала ему отворот, и жиган затаил на нее нешуточную обиду. А все питерский со своим золотишком! Кирьян сидел на диване, приобняв за плечи Дарью. Барышня, совсем еще юное создание, разомлела на его плече пушистым котенком. Жиганы, так же как и уркачи, никогда не брали на сходняки женщин, а Кирьян подчас вел себя так, будто не имел от нее тайн. Жиганы глухо роптали, что он совсем помешался на этой девке, но высказать ему в лицо претензии не отважился бы даже самый отчаянный из них. Подобный упрек Кирьян воспринял бы как посягательство на собственный авторитет.
— Что там? —
грубовато спросил Кирьян с напускным равнодушием. Обижаться не стоило. Это была его обычная манера общения.— Ездила на хазу. Комнаты грязноватые…
— Я не о том, надежная малина или нет? — сурово перебил ее Кирьян.
Елизавета Михайловна невольно поежилась — она знала взрывной характер Кирьяна, тот мог вспыхнуть даже от безобидного слова. Она помнила случай, произошедший полгода назад на одной из малин Хитровки. Один из жиганов вдруг неожиданно заявил, что атаман забирает себе большую часть добытого. Кирьян Курахин терпеливо выслушал его, похвалил за смелость, а потом со смехом выстрелил ему в лицо. А хозяйку малины, подругу убитого, заставил соскребать со стен мозги. Застреленного жигана потом свезли куда-то на окраину.
Шутить с Кирьяном тоже было нельзя, реакция его всегда была непредсказуема. Даже если он смеялся, то трудно было сказать, что поджидает остряка в конце разговора. И тем более странно было наблюдать, с какой нежностью относится Кирьян к Дарье. Даже его взгляд, всегда суровый, значительно добрел, стоило ему только посмотреть в ее сторону.
На мгновение мадам Трегубова задумалась. У Трубной площади, где обычно собираются извозчики, ей показалось, что она увидела Макара Хряща, наблюдающего за ней из-за угла. Поразмыслив, она не стала делиться с Кирьяном своей подозрительностью.
— В хате ничего особенного не заметила. Этот район я немного знаю… Темный он. Но легавыми там не пахнет.
— Место там есть, куда можно спрятать деньги? — по-деловому поинтересовался Кирьян, продолжая обнимать Дарью.
Присутствие девки было для мадам Трегубовой неприятно. Это значило, что ее, майданщицу, ставили на одну ступень с Дарьей. У нее таких «барышень» полный притон будет. И каждая из них называет Елизавету Михайловну не иначе как «мамка».
Видали мы таких красотуль!
— Хата небольшая, всего лишь три комнаты. Да и то одна больше на чулан смахивает. Но место для денег имеется.
— Кто там был из блатных?
— Когда я туда пришла, там три человека было — один хозяин, и еще двое в карты резались. Один из них уркач, когда-то на Хитровке ошивался, потом на каторгу угодил. Я его еще по тем временам знаю.
— Как зовут? — спросил Кирьян, неожиданно заинтересовавшись.
Елизавета Михайловна украдкой посмотрела на Костю Фомича, который уже успел спрятать кастет и теперь развлекался тем, что подкидывал на краю стола коробок спичек.
— Гаврила Голь.
Кирьян слегка качнул головой:
— Знаю такого. Значит, ты считаешь, что хата не паленая.
Кирьян вел себя по-барски. Даже интонации в его голосе сделались какими-то покровительственными. Многих жиганов подобные черточки в его поведении раздражали, но они терпели, крепко стиснув челюсти. После того, как упекли в ЧК Горыныча, Кирьян превратился едва ли не в единоличного хозяина Хитровки. К мадам Трегубовой, бывшей возлюбленной Горыныча, он относился неплохо. Мадам Трегубова во всех отношениях была особа полезная.
— У меня нюх на легавых особенный, — похвасталась мадам Трегубова, — но я ничего такого не заметила.
— Легавый он! — неожиданно зло проговорил Макей. — Падлой буду — легавый! Это у него на роже вот такими буквами написано. И что-то уж больно подозрительно, корешей его ловят, а он от фараонов как заговоренный уходит.
— Брось, — отмахнулся Кирьян, — ты его невзлюбил, потому что в карты ему продул.
— Карты здесь ни при чем! Ты посмотри, как он держится! Жиганы так себя не ведут. А потом, уж слишком чистенький он какой-то.