Коронованный наемник

– …я виновата, затеяла сложный разговор, – послышался обрывок фразы. Эрсилия, она вернулась…

А рядом уже позвякивал чем-то лекарь, сосредоточенно кряхтя, но тут чья-то едва знакомая тень заслонила свет:

– Позвольте, миледи, – услышал князь, и в этот миг уверенная рука легла на грудь, разом разжимая раскаленные тиски боли, и мир растворился в темноте.

Леголас стоял у узкого арочного окна, глядя, как ущербная луна тускло серебрит неприютную лесную даль. В ушах все еще слегка позванивало, а руки были налиты опустошающей усталостью. Он обернулся на звук легких шагов, и из-за поворота коридора показалась Эрсилия. Ее глаза слегка покраснели, то ли от слез, то ли от факельного чада.

– Как себя чувствует князь? – негромко спросил лихолесец.

Девушка подошла к окну и оперлась на широкий подоконник:

– Я всю дорогу от батюшкиной опочивальни придумывала, какими словами вас благодарить, милорд. Да так ничего и не сочинила. А посему просто скажу – если бы не вы, сегодня и я, и наши подданные могли бы осиротеть. И теперь наш огромный долг перед вами стал неоплатным.

Леголас покачал головой:

– Не преувеличивайте. Князь не так болен, как смертельно изнурен своими тревогами. Его тело подточено изнутри, а потому сердце отказывается порой повиноваться. Я лишь подпитал его сиятельство силой и подтолкнул его кровь к более свободному току. Некоторое время князь будет чувствовать себя лучше. Но если не снять бремя скорби с его души, все будет повторяться, пока сердце не откажет окончательно… Эрсилия, – эльф мягко взял руку девушки в свою ладонь, чувствуя, как холодны ее пальцы, – простите за этот бестактный вопрос. Кто наследует трон, в случае, если князь оставит этот мир?

Княжна подняла на Леголаса глаза, полные неподдельного страха и отчаяния:

– По закону возглавить Ирин-Таур должен старший из взрослых отпрысков правителя. Я единственная дочь батюшки… Но принц, я не могу, я не готова, я не сумею…

Пролепетав эту бессвязную тираду, Эрсилия вдруг разразилась таким горьким, таким судорожным плачем, что Леголас на миг растерялся, а затем привлек девушку к себе, обнимая хрупкие плечи. Людей нельзя утешать в такой миг, это Леголас успел узнать в последнюю войну. Они не слышат никого в эти минуты, и бессмысленно говорить «не сдавайся», когда человек захлебывается в стремнине собственных бед, потеряв под ногами опору. Нужно действовать намного проще, как и с любым другим утопающим…

Леголас крепко сжал Эрсилию в объятиях и проговорил медленно и раздельно:

– Вам не нужно тревожиться о престоле, миледи, я не допущу, чтоб в ближайшие годы его сиятельству понадобился преемник.

Дрожащие руки крепче сжались на плечах эльфа. Все еще прерывисто дыша и всхлипывая, княжна подняла неузнаваемое лицо с опухшими от слез глазами:

– Леголас… вы… вы…

– Я найду первоисточник творящихся в княжестве несчастий и постараюсь положить им конец. Князю же я при нужде вновь добавлю жизненной силы, которая поддержит его. Вы не должны думать, что вы одиноки против всех бедствий разом.

Все так же судорожно вздохнув, Эрсилия снова уткнулась лбом в эльфийский камзол.

– Я не знаю, что ответить вам, Леголас. Что я ни скажу – это всего лишь слова, а вы заслуживаете намного большего. Простите меня, я непременно умру от стыда к утру, потому прошу вас, сделайте завтра вид, что забыли об этой жалкой сцене. А ведь, когда отец сказал, что решил обратиться за помощью к эльфам, я отговаривала его, уверяя, что Дивным нет дела до нашего суетливого человеческого муравейника.

Отстранившись, княжна в который раз отерла ладонями глаза.

– Спасибо вам, Леголас. Почти всегда там, где ищешь помощь, находишь равнодушие. Нечасто случается наоборот.

Лихолесец внимательно посмотрел на девушку. Сейчас, в измятом платье, с еще влажными от слез ресницами, Эрсилия не походила на энергичную и острую на язык княжну, к которой успел привыкнуть эльф. Под ее глазами лежали тени, губы слегка припухли, она казалась усталой и беззащитной, и Леголасу поневоле захотелось вновь обнять ее и утешить. Но он помнил ее и другой, разгоряченной быстрой скачкой, резко и независимо осаживающей его, когда он посмел упрекнуть ее в неосторожности. Эта заплаканная дева вовсе не была столь хрупка, как запомнили его руки…

– Миледи, я готов сделать все, что в моих силах, но мне не обойтись без вашей помощи, – мягко начал он, – я всего лишь чужак в ваших землях, и ваши подданные не доверяют мне, в чем их трудно упрекнуть. Вы – иное дело. И я убежден, что вы не раз слышали рассказы о странном недуге, что с недавнего времени начал поражать людей.

Эрсилия подняла голову, и меж бровей ее залегла складка:

– Да, разговоров хватает. Однако началось это более трех лет назад… Хотя, простите, я всегда забываю, что для вас столетие – это лишь сто листопадов да сто половодий. Что такое три года… Прежде эта хворь приключалась редко, а в последний год – сущее проклятие. Но беда в том, что мне нечего вам рассказать. Крестьяне не хотят говорить об этой напасти, у них укоренилось поверье, что беду сию можно накликать, и они избегают рассказов о заболевших родных. Что тут расспросишь?

– Понимаю… – Леголас задумался на миг, а потом кивнул, не отрывая от Эрсилии взгляда, – что ж, тогда остается последний разумный ход. Я должен отыскать Йолафа. Уж этот опальный страж лесов наверняка знает много такого, чего не знают прочие.

Эльф не знал, чего именно ждет, но готов был поклясться, что в глазах княжны промелькнула тень… испуга? Тревоги? Удивления? Однако Эрсилия лишь покачала головой:

– Вам не найти его, принц.

– Неужели? – Леголас говорил без нажима, словно ощупывал пальцами шерстяную ткань, ища петлю вытянутой нитки, – недавно я узнал, что на просторах Средиземья можно разыскать даже золотое кольцо, приложив должные усилия. Так отчего же нельзя найти человека в небольшом княжестве?

– Потому что вашему кольцу, вероятно, было безразлично, найдут ли его. Йолаф же, государственный изменник и дезертир, делает все, чтоб не быть найденным. Полагаете, батюшка еще не пытался его разыскать? Даже его соратники не знают, где он прячется, милорд. Те же, кого Йолаф зовет друзьями, никогда его не выдадут. Двоих, пойманных в лесу, тоже уже пытались расспросить…

Леголас подобрался:

– Где же эти верные сторонники? В заключении?

Эрсилия опустила веки, и губы ее горько искривились:

– Они казнены. Отец рассчитывал, что объятый гневом Йолаф выдаст себя. Но нет. Это были две ненужные, бесполезные смерти. И о них отец тоже не забывает, милорд.

Эльф снова поискал что-то во взгляде княжны, но не нашел.

– А я все же попытаюсь, – отсек он, и в голосе его прозвучал едва прикрытый вызов.

– Леголас… – княжна запнулась и вдруг проговорила горячо и почти умоляюще, – берегите себя. И, конечно, своих соратников, – добавила она неловко, – вы отважный и искусный воитель, но… увы, в нашем княжестве стало слишком много тех, кому нечего терять.

Развернувшись, она пошла прочь по полутемному коридору, а Леголас долго еще смотрел ей вслед.

…Где-то в выси задумчиво бормотал остатками сухих листьев старый вяз. Дождя не было уже два дня, по утрам ветви деревьев обсахаривал иней, а бадейка, брошенная в колодец, хрустко проламывала тонкий ночной лед. В лесу стояла особая, лесная тишина, шепчущая, шелестящая, поскрипывающая вполголоса о настоящих, важных вещах: о первых морозах и ягодах боярышника, превратившихся за ночь в стеклянные бусинки; о подросших волчатах, что вчера возились в палых листьях; о том, как белка забавна в неприметном сером одеянии, а молодой олень уже задевает рогами нижнюю ветки расколотой молнией лиственницы…