Короткое время бородатых
Шрифт:
– Черт их разберет, - обиженно прогудел Славик. - Они вроде все прямые.
– А ты вот так... - Лихарь припал к земле, почти лег возле штабеля брусьев, удерживаясь лишь на руках, прикрыл один глаз.
– Вот так... В торец ему глазом стрельни, и сразу видно.
Славик послушно опустился на землю и, убрав со лба космы, долго глядел одним глазом на брус, словно прицеливался.
– Андрей, пилу, - командовал Лихарь.
– Скоба, "Дружба" у тебя? Да ты оглох, что ли?!
– Видимо, у меня.
–
– Пороть хохла!
– Он просто хозяйственный...
– Пороть хозяйственных!
– Поро-о-оть!
Лихарь смеялся, закидывая назад маленькую головку в щегольской кожаной фуражечке. А взяв топор, лежащий подле стены, тотчас сморщился. Подбросив его, на лету перехватил поудобнее длинной четверней беспалой руки.
Андрей, понимая, что Лихарю держать топор искалеченной рукой неловко, попросил:
– Давайте я...
Но Лихарь будто и не слышал, легко махал топором: ровная тонкая щепа валилась в сторону.
– Ложим, - сказал он, поднимая брус, и закричал: - Бригадир! Иди сюда, с топором.
Когда Володя подошел, Лихарь взял его топор, недовольно чмокнул губами, спросил:
– Плотничал?
– Приходилось.
– По топору видно. Но ты же - бригадир. Почему у ребят не топоры, а колуны?
– Понимаете, Антон Антонович, - замялся Володя, - как работали на лесоповале, так и...
– Ясно, - оборвал его Лихарь. - Покажи людям, пусть переделают. Это же мучение, и точности никакой.
– Давай, Андрей, следующий брус. Славик, готово?
– Момент.
– А ты с метром не суетись, - Лихарь присел рядом. - Тебе, веришь ли, всякий брус приходится метром мусолить. А ты шаблончик сделай. - Лихарь вытащил из кармана толстый, чуть не в руку, плотницкий карандаш и вычертил на листе толи шаблон, тут же топором его аккуратно вырезал.
– Оп-ля! - обрадовался он. - Весело и красиво. Приложил и - фьють. Лихарь засмеялся. - Понял?
– Ага.
– Ну, поехали.
Новый брус лег ровно.
– Ладно, - подал Лихарь Андрею топор, - передаю эстафету боевой, трудовой и прочей славы. Не уроните.
И пошел вдоль стен, высокий, сутулый.
– Сейчас мы этим чертям покажем, - обрадовался Славик. - Чуть-чуть на меня. И еще чуть-чуть. Давай сверли, - и криком бригадиру: - Бугор, у тебя знамя есть?
– Какое еще знамя?
– Красное, конечно, переходящее. С надписью: "Самому лучшему строителю".
– Нету.
– Пойду сегодня командиру жаловаться. Должна же страна знать своих героев. Пусть меня флажком отметят.
– У кого сверлилка?
– Что ты его обухом гладишь, смотреть тошно. Ахни разок посильней.
– Видимо, бугор, придется так и оставить.
– Переверни. Внутренняя сторона будет штукатуриться.
– Ты смо-отри... Какая красота!
Бугор! Иди полюбуйся.– Сам приду полюбуюсь! Я не бугор, я живо порядок наведу, бракоделы.
А дождь все сыпал и сыпал, и мокрое топорище скользило, норовило вырваться из руки. Сухим был лишь мох, которым прокладывали стены, заботливо прикрытый куском толи.
– Парни, гляди, какие невесты пошли!
– Где?
– Вон, у столовой!
– В синем плаще - ножки! Я тебе дам!
– Э-зх, хоть поговорить за жизнь да за женщин.
– А откуда эти подруги?
– Тю! Не знаешь? Три дня как приехали. Из Куйбышева. Я уже познакомился. Окончили школу. Всем классом собрались в Сибирь. Все хвостом в сторону, а они плюнули и вдвоем приехали.
– А где работать будут?
– В столовой.
– Хлебно.
– Молодцы, девахи!
– Ну, хорош, народ, кончай языком болтать, слышно ведь.
– Мы что... Мы о них положительно.
А дождь все сыпал и сыпал, и в поселке было серо и пустынно, только временами взвизгивала лесопилка и приглушенно бормотал движок электростанции, расстилая сизый дым по раскисшей холодной земле.
И ругали дождь, но он был равнодушен к людским словам. И с надеждой искали хотя бы малую прогалину в небе - тоже напрасно.
К площадке подъехал тягач, и Степан, выглянув из кабины, крикнул:
– За брусом поидемо?!
– Андрей, Слава, поезжайте. Только выбирайте попрямей. На двадцать четыре или на тридцать шесть. На восемнадцать не надо, возиться с ним.
Радостно загоготав, ребята помчались к тягачу. Какая-никакая, а перемена в работе. Правда, нагрузить тягач брусом - дело нелегкое, особенно если лиственница пойдет, да сырая - хребет трещит. Нагрузишь, и руки трясутся, словно у контуженного. Но все же работа живая.
Тягач, недолго пробежав по улице, остановился у высокого крыльца столовой.
– Хлопцы, - сказал Степан. - Пошли перекусим трохи. Жинка повезла пацанку в Комсомольский, до больницы. Я утром и не ив.
Ребята отказались. Через час обед. А в столовой та же еда, известная, уже опостылевшая: вермишелевый суп с тушенкой да тушенка с вермишелью.
Из столовой на крыльцо шумно вывалила ватага людей.
– Поел на рупь, а брюхо пустое! - раздался голос Ивана.
– Тебе сейчас много надо. Ты при деле, при студентке.
– Заткнись.
– Не буду, не буду святого имени касаться. Как же, сестра отряда... Сестра... Подвинься, я рядом лягу.
– А-а-а!
Ребята выскочили из кабины. С высокого крыльца по ступенькам уже катился какой-то парень. Упав на землю, он вскочил и бросился вверх. Иван коротким ударом заставил его повторить путь.
Парень снова поднялся. Но путь ему преградил Славик.
– Хватит. Гонг уже прозвучал.
– В гробу я твой гонг видел! - окрысился парень, отталкивая руку Славика.